Брисингр - Паолини Кристофер. Страница 67

Дюйм за дюймом стала видна потертая кожаная рукоять короткого, в полторы ладони длиной, меча Муртага. Обнажив полностью рукоять, гарду и часть сверкающего лезвия, Эрагон немного помедлил. На лезвии остались зазубрины после того, как Муртаг блокировал этим мечом удары, наносимые Зарроком.

Эрагон довольно долго сидел, уставившись на меч, и в Душе его бушевала целая буря чувств. Он и сам не понимал, что побудило его тогда, через день после сражения, вернуться на плато и вытащить этот короткий меч из грязи, в которую швырнул его Муртаг. Даже после одной-единственной ночи, проведенной в сырости, стальное лезвие покрылось пятнышками ржавчины, и лишь с помощью заклинания Эрагон остановил ее распространение. Возможно, именно потому, что Муртаг украл его собственный меч, Эрагон чувствовал себя обязанным взять меч Муртага как бы в обмен, словно этот обмен, неравный и вынужденный, способен был какого приуменьшить его утрату. Возможно, впрочем, он сделал это и просто потому, что хотел сохранить некое напоминание об этой кровавой схватке. А может быть, что в душе его все же теплились еще некие дружеские чувства к Муртагу, теперь почти уснувшие, поскольку мрачные обстоятельства все же заставили их пойти друг против друга. И не имело значения, какое отвращение питал Эрагон к тому, во что превратился теперь Муртаг; он все же не мог ему не сочувствовать, не мог забыть те узы дружбы, что связывали их совсем еще недавно. У них с Муртагом была одна судьба. Если бы не случайность рождения, он, Эрагон, вырос бы в Урубаене, а Муртаг — в долине Паланкар, да и теперешнее их положение могло быть диаметрально противоположным. Их жизни оказались неразделимо переплетены друг с другом.

Глядя на серебристую сталь, Эрагон составлял заклинание, способное разгладить на лезвии малейшие шероховатости, убрать выбоины и зубцы на острие и восстановить крепость самого клинка. Однако его не оставляла мысль: а стоит ли это делать? Тот шрам, который оставил ему Дурза, он тоже долго сохранял как напоминание об их встрече, по крайней мере до тех пор, пока драконы не удалили этот безобразный рубец во время Агэти Блёдрен. Так, может, ему и эти «шрамы» на клинке стоит сохранить? Да и хорошо ли для него самого носить на бедре столь болезненное напоминание? И как воспримут это остальные вардены? Особенно если он вздумает пустить меч предателя в дело? Меч Заррок был даром Брома; Эрагон не мог отказаться принять этот меч, да и никогда не жалел, что сделал это. Однако сейчас ничто не могло заставить его признать своим какой-то безымянный клинок, лежавший у него на коленях.

«Мне нужен меч, — в который уже раз подумал он. — Но не этотмеч».

Эрагон снова обмотал клинок мешковиной и сунул под лежанку. Затем, взяв чистую нижнюю рубаху и теплую нарядную котту, вышел из палатки и стал мыться.

Вымывшись и переодевшись в тонкую сорочку и вышитую эльфами котту, он отправился на встречу с Насуадой, назначенную ею возле палаток целителей. Сапфира предпочла лететь, сказав:

«Для меня на земле слишком тесно, слишком уж здесь много людей; и я все время спотыкаюсь о палатки. И потом, если я пойду рядом с тобой, вокруг нас опять соберется такая толпа, что вряд ли мы вообще сможем двигаться».

Насуада поджидала его возле трех флагштоков, с которых свисало с полдюжины праздничных флажков, казавшихся в холодеющем воздухе совершенно безжизненными. Она переоделась и теперь была в легком летнем платье цвета бледной соломы. Ее густые, как мох, волосы были уложены в высокую прихотливую прическу из всевозможных узлов и косичек. Все это сооружение удерживалось одной-единственной белой лентой.

Насуада улыбнулась Эрагону, и он улыбнулся ей в ответ, ускорив шаг. Подойдя ближе, он увидел, что его охранники смешались с ее охраной и Ночные Ястребы проявляют затаенную подозрительность, а эльфы ведут себя совершенно невозмутимо.

Насуада взяла его за руку, и, ведя приятную беседу, они двинулись сквозь море палаток. Над лагерем кружила Сапфира, которая была вполне довольна тем, что можно дождаться, пока они не дойдут до места назначения, и только тогда попытаться приземлиться. Эрагон и Насуада говорили о многом, но ни о чем особенно важном, однако ее сообразительность, живость и разумность в очередной раз совершенно очаровали его. Ему было легко говорить с ней и еще легче ее слушать, и уже одна эта легкость в общении заставила его понять, как же все-таки она дорога ему. Ее власть над ним значительно превосходила ту власть, какую сюзерен имеет над своим вассалом. И понимание того, сколь велико их единство, тоже было для него чем-то новым. Кроме тети Марианн, которую Эрагон едва помнил, он вырос в мире мужчин и мальчишек и никогда не имел возможности дружить ни с одной женщиной. Отсутствие подобного опыта приводило к неуверенности, а эта неуверенность, в свою очередь, делала его неуклюжим и при общении с Арьей, и при общении с Насуадой. Но Насуада, похоже, ничего этого не замечала.

Она остановила его перед какой-то палаткой, которая как бы светилась изнутри благодаря множеству горящих там свечей; оттуда доносилось негромкое журчание голосов.

— Ну, — сказала Насуада, — сейчас нам опять предстоит нырнуть в болото политики. Приготовься.

Она откинула полог палатки, и Эрагон даже подскочил, когда целая толпа находившихся внутри людей взревела:

— Сюрприз!

Широкий стол, устроенный на козлах, занимал весь центр палатки. За этим столом сидели: Роран, Катрина и не менее двадцати бывших односельчан Эрагона из Карвахолла — включая Хорста и его семейство, — а также травница Анжела, Джоад, его жена Хелен и еще несколько человек, которых Эрагон не знал, но более всего они были похожи на моряков. Полдюжины детишек играли на полу возле стола; они, правда, тут же замерли и уставились на Насуаду и Эрагона, открыв рот и явно не в силах решить, кто же из этих двоих заслуживает большего внимания.

Эрагон улыбнулся, хотя и несколько растерянно. Но прежде чем он смог придумать, что бы ему сказать, Анжела подняла свой бокал и пронзительно крикнула:

— Ну что же ты? Нечего стоять там с разинутым ртом! Входи и садись. Я проголодалась!

Все засмеялись, а Насуада подтолкнула Эрагона к двум пустым сиденьям рядом с Рораном. Эрагон помог ей сесть и, когда она устроилась, спросил:

— Это что же, ты все устроила?

— Роран предложил пригласить тех, кого ты, возможно, захочешь видеть, но исходная идея действительно была моя. И я кое-что сама добавила к этому столу, как ты можешь видеть.

— Спасибо тебе, — смущенно поблагодарил ее Эрагон. — Спасибо тебе большое!

Он заметил Эльву, которая, скрестив ноги, сидела в дальнем левом углу палатки, держа на коленях тарелку с едой. Остальные дети ее явно избегали — собственно, Эрагон просто представить себе не мог, что у них с Эльвой может быть общего, — да и никто из взрослых, за исключением Анжелы, не чувствовал себя достаточно уютно в присутствии этой девочки-ведьмы. Она, эта маленькая узкоплечая девочка, долго и неотрывно смотрела на него из-под черных прядей волос своими ужасными фиолетовыми глазищами, а потом прошептала беззвучно что-то вроде: «Приветствую тебя, Губитель Шейдов». «Приветствую тебя, Ясновидящая», — одними губами ответил он ей. Бледные губы ее детского ротика раздвинулись в некоем подобии улыбки, которая могла бы быть очаровательной, если бы не два огромных глаза, что странным огнем освещали ее личико.

Эрагон вцепился в подлокотники своего кресла, когда стол вдруг закачался, тарелки на нем зазвенели, а стенки палатки захлопали, как от порыва ветра. Затем задняя стенка раздулась, раздвинулась, и Сапфира всунула внутрь свою огромную голову.

«Мясо! — заявила она. — Я чую запах мяса!» В течение нескольких последовавших часов Эрагон наслаждался только обильным угощением, выпивкой и приятной компанией. Это было все равно что вернуться домой. Вино лилось рекой, и после того, как все пару раз осушили свои бокалы, жители Карвахолла, забыв о различиях между ними, обращались с Эрагоном уже по-свойски, что для него оказалось самым дорогим подарком. Не менее щедры они были и по отношению к Насуаде, хотя и воздерживались шутить на ее счет так, как порой подшучивали над Эрагоном. Бледный дым от горящих свечей наполнял палатку. Рядом с собой Эрагон слышал оглушительный хохот Рорана, а напротив еще более оглушительный смех Хорста. Бор моча какие-то заклинания, Анжела заставила плясать крошечного человечка, которого сотворила из хлебной крошки на радость всем присутствующим. Детишки постепенно преодолели свой страх перед Сапфирой и даже осмелились подойти к ней и погладить по носу. А вскоре они уже карабкались ей на шею, висели на шипах и стучали по пятнышкам у нее над глазами. Эрагон только посмеивался, глядя на это. Джоад развлек всех, исполнив старинную песнь, которую выудил в какой-то древней книге. Тара ловко сплясала джигу. Насуада все время смеялась, откидывая голову назад, и зубы ее поблескивали. Эрагон по общей просьбе рассказал кое-что о своих приключениях, включая подробное описание своего бегства из Карвахолла вместе с Бромом, что вызвало у его слушателей особый интерес.