Отныне и вовек - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 15
Посвящается Герману Мелвиллу, с восхищением
Глава 1
Зовите меня Измаил. [16]
Измаил? Это в две тысячи девяносто девятом году, когда поражающие воображение новые корабли, уже достигнув звезд, продолжают свой путь дальше? Разрушают звезды, вместо того чтобы благоговейно трепетать перед ними? И вдруг такое имя — Измаил?
Да.
Мои родители были среди первых смельчаков, отправившихся на Марс. Когда смелости поубавилось и появилась тоска по Земле, они вернулись домой. Меня зачали в том рейсе, и родился я в космосе.
Мой отец, досконально знавший Библию, вспомнил еще одного изгоя, который странствовал по мертвым морям задолго до Рождества Христова.
Никто бы не выбрал лучше, чем это сделал отец, имя для меня, в то время единственного ребенка, выношенного и рожденного в космосе.
А он и вправду назвал меня… Измаилом.
Несколько лет назад решил я пересечь все моря ветров, что странствуют по этому свету. Всякий раз, когда в моей душе наступает слякотный ноябрь, это значит, что пришло время опять бросить вызов небесам.
Так что в субботу, в конце лета две тысячи девяносто девятого, среди птичьего гомона, ярких воздушных змеев и грозовых фронтов, я оторвался от земли, уносимый ввысь моим реактивным ранцем. В том неудержимом полете я устремился к мысу Кеннеди оперившимся птенцом в стае памятных мечтаний, которые лелеял старик да Винчи, придумывая свои древние летательные аппараты. Согреваемый пламенем огромных стальных птиц, я чувствовал, как хлынули в мою душу потоки бесконечной и нетерпеливой Вселенной.
Издалека я заметил сильное бурление: мыс Кеннеди раскалился от тысяч ракет, вырывающихся из огнедышащих пусковых установок. Когда пламя наконец утихло, в воздухе остался лишь простодушный шепот ветра.
Я быстро и мягко спустился в город, и меня подхватило течением движущегося тротуара.
Над головой проплывали арки и порталы зданий, а вокруг мелькали тени. Куда я направлялся? Уж точно не в холодные стальные казармы — приют усталых астронавтов, а в прекрасный, тщательно запрограммированный и оборудованный рай.
Мне предстояло явиться в Академию астронавтики для прохождения тренировочного курса перед великим путешествием за пределы звезд, но о своей миссии я до поры до времени ничего не знал.
В этом месте уживаются луговые просторы для игры ума, гимнастические снаряды для укрепления тела и богословская школа, своим учением неизменно зовущая ввысь. Да и то сказать, разве космос не похож на гигантский собор?
Пройдя сквозь зыбкие тени, я оказался в вестибюле академического общежития. Чтобы зарегистрироваться, я приложил ладонь к панели идентификации, которая считала мой потный отпечаток и, словно гадалка, мгновенно выбрала для меня соседа по каюте на предстоящий рейс.
Откуда-то сверху зажужжал зуммер, послышался гул, звякнул колокольчик, и женский голос — шипящий, механический — объявил:
— Измаил Ханникат Джонс; возраст — двадцать девять лет; рост — пять футов десять дюймов; глаза голубые; волосы каштановые; телосложение легкое. Просьба пройти в помещение девять, второй этаж. Сосед по комнате: Квелл.
Я повторил:
— Квелл.
— Квелл? — раздалось у меня за спиной. — Не завидую!
А другой голос добавил:
— Крепись, Джонс.
Обернувшись, я увидел троих астронавтов, постарше меня, не похожих друг на друга ни ростом, ни манерой держаться, — они запаслись спиртным и протягивали мне стакан.
— Держи, Измаил Джонс, — сказал долговязый, худой парень. — Когда идешь знакомиться с таким чудовищем, это не лишне, — объяснил он. — Для храбрости.
— Но сначала вопрос, — заговорил второй астронавт, придержав меня за руку. — На каких рейсах летаешь — на «кисельных» или на дальних?
— Ну, правильнее будет сказать, на дальних, — ответил я. — В дальний космос.
— Расстояния в скромных милях или в реальных световых годах?
— Обычно в световых годах, — сказал я, поразмыслив.
— Ага, тогда имеете право выпить с нами.
Тут в разговор вступил до сих пор молчавший третий человек:
— Меня зовут Джон Рэдли. — Потом он кивнул в сторону долговязого. — Это Сэм Смолл. А это, — он указал на третьего. — Джим Даунс.
Недолго думая, мы выпили. Потом Смолл заявил:
— Вот теперь с нашего разрешения и Божьего благословения можете разделить с нами космос. Полетите разгадывать тайну хвоста кометы?
— Думаю, да.
— А раньше кометы искали?
— Мое время пришло только сейчас.
— Хорошо сказано. Посмотрите-ка туда.
Трое новых знакомцев повернулись и закивали на огромный экран в другом конце холла. И, будто в ответ на наше внимание, экран запульсировал, ожил и показал гигантское изображение ослепительно-белой кометы, затягивающей в свой хвост целые системы планет.
— Симпатичная разрушительница Вселенной, — прокомментировал Смолл. — Пожирательница Солнца.
— Разве комета на такое способна? — спросил я.
— Не только на это, но и на многое другое. В особенности — такая.
— Знаешь, если бы Господь задумал сойти сюда, Он бы явился в виде кометы. А вы, стало быть, собираетесь нырнуть в глотку этого священного ужаса и попрыгать у него в кишках?
— Вроде того, — ответил я нехотя. — Если иначе никак.
— Ну, тогда давайте выпьем за него, парни? За юного Измаила Ханниката Джонса.
Откуда-то издалека донеслось слабое электронное жужжание, ритмичное подрагивание. Я прислушался — звук усиливался с каждым импульсом, как будто приближаясь.
— Вот это, — сказал я. — Что это такое?
— Это? — переспросил Рэдли. — Звук, будто наказание саранчой? [17]
Я кивнул.
— Саранча, бич природы? — подхватил Смолл. — Такое прозвание весьма подходит нашему капитану.
— Вашему капитану? — переспросил я. — А кто он такой?
— Оставим пока, Джонс, — отозвался Рэдли. — Ступай к себе — надо еще познакомиться с Квеллом. Да, Бог в помощь — познакомиться с Квеллом.
— Это выходец из дальних пределов Туманности Андромеды, — доверительно сообщил Даунс. — Высоченный, огромный, просто необъятных габаритов и при этом…
— Паук, — встрял первый астронавт.
— Вот именно, — продолжил Даунс. — Гигантский, высоченный зеленый паук.
— Но вообще-то… — начал Смолл, слегка досадуя на приятелей, — он безобидный. Ты с ним поладишь, Джонс.
— Точно? — спросил я.
Рэдли сказал:
— Вам пора. Мы еще встретимся. Идите познакомьтесь со своим соседом-пауком. Удачи.
Я залпом выпил все, что еще оставалось в стакане. Потом отвернулся, зажмурился и про себя фыркнул: «Удачи!» Как же, жди.
Нажав на кнопку около двери, мгновенно скользнувшей вбок, я прошел по тускло освещенному коридору до кубрика с номером «девять». Стоило мне коснуться панели идентификации, как дверь плавно ушла в сторону.
Нет, подожди, сказал я себе. В таком состоянии лучше не входить. Посмотри на себя. Господи, даже руки трясутся.
Так я и стоял, не двигаясь. В кубрике — сомнений не было — ждал мой сосед по комнате, я не сомневался. Выходец из далекой галактики, паук-исполин, если верить слухам. Черт возьми, подумал я, давай заходи.
Сделав три шага внутрь комнаты, я замер.
Потому что в дальнем углу разглядел огромную тень. Что-то там было, но непонятно где.
— Не может быть, — прошептал я себе. — Не может быть, что это…
— Паук, — подсказало нечто шепотом из другого конца отсека.
Гигантская тень дрогнула.
Я попятился к порогу.
— А тем более, — шепот продолжился, — тень от паука? Конечно нет. Стоять!
Я замер, подчинившись приказу, и смотрел во все глаза: свет в комнате становился ярче, тень растворялась, а передо мной возникало нечто огромно-бесформенное, громада в семь футов ростом, весьма причудливого зеленоватого оттенка.
16
«Зовите меня Измаил»— фраза, которой открывается первая глава романа Мелвилла «Моби Дик». Текст романа Брэдбери «Левиафан-99» чрезвычайно богат сюжетными и образными реминисценциями из указанного произведения, и в первую очередь параллельными отсылками к библейским сюжетам, персонажам, изречениям. Таким образом, многие библейские мотивы получают у Брэдбери своеобразное полифоническое звучание.
17
Звук, будто наказание саранчой? — Библия подробно повествует о десяти египетских казнях (Исход 7:8—12:31), а также ссылается на это событие в книге Псалтирь. Десять казней, которые Господь наслал на Египет, включают: 1. Превращение воды в кровь. 2. Нашествие жаб. 3. Наказание мошками. 4. Наказание песьими мухами. 5. Моровая язва. 6. Наказание нарывами. 7. Град. 8. Нашествие саранчи. 9. Тьма. 10. Смерть первенцев. Наказание саранчой было одним из самых страшных. Саранча налетела большими тучами и съела всю зелень, которая выжила во время седьмой казни. А в конце дня саранча покрывала землю толстым зловонным слоем. Данная казнь была в первую очередь направлена против богов земли, урожая и плодородия. Вот лишь некоторые из них: Осирис — бог жизненных сил природы и плодородия, владыка подземного мира; Птах (Пта) — бог плодородия земли; Апис — символ плодородия; Мин — бог плодородия, производитель урожаев; Нехеб-кау — бог времени, плодородия и податель пищи. Египтяне увидели, что все эти многочисленные божества были не в состоянии защитить свой народ от очередной казни Бога Израиля, в результате которой вся страна осталась без урожая и практически была обречена на страшный голод. Ярким достижением данной казни явилось признание фараоном своего собственного бессилия и греховности пред Богом Израиля, а также бессилия египетских богов защитить их сады и поля от нашествия саранчи: «Фараон поспешно призвал Моисея и Аарона и сказал: согрешит я пред Господом, Богом вашим, и пред вами; теперь простите грех мой еще раз и помолитесь Господу Богу вашему, чтобы Он только отвратил от меня сию смерть» (Исход 10:16–17).