Роман лорда Байрона - Краули (Кроули) Джон. Страница 24

Как передать здесь юношеские разговоры — пылкие, хотя и отрывочные? Остроты и шутки жили не дольше мига и давным-давно утратили свою соль — бахвальство и дерзкие притязания растворились в воздухе — Соученики и Наставники, о которых они отзывались презрительно либо с пламенным восхищением, исчезли или рассеялись по свету; и все — все переменились: мальчики перестали быть мальчиками, а иные сошли в могилу. Али — читатель, вероятно, это уже усвоил — остро чувствовал несправедливость, к чему имел немалые основания, — однако сердце его оставалось чистым, неиспорченным и до сих пор не омраченным; он неизменно стоял на страже своей чести, под которой понимал свою сокрытую личность, что вечно пребывала под угрозой, всегда готова была испариться и с трудом удерживалась в путах плоти постоянной бдительностью. Лорд Коридон был его противоположностью, или же дополнением; они разительно отличались друг от друга окрасом, да и всем прочим: лорд Коридон был гораздо светлее сотоварищей, тогда как Али — темнее; глаза у него были светло-голубые — у Али темно-синие; оба бедны, но лорд Коридон отличался веселостью и беспечностью; никогда не церемонился и не кичился превосходством, что, как он хорошо знал, было слишком больным местом для Али; он был уступчив и легко прощал обиды, однако легкомыслен в своих Привязанностях, и Али — который если и вверял кому-то свое сердце, то уж навеки — порой мучительно это ощущал.

И все же, нет спора, отрадно было найти в таком месте, как Ида, того, кто утешал тебя и пестовал в горестях; оборонял тебя или сам вставал под твою защиту; бок о бок раздевался и вместе принимал ледяную ванну, а потом укладывался рядом в теплую постель (единоличная стоила дороже, и ни один из друзей не мог себе этого позволить); отрадно было веселиться, держась за руки, и сообща противостоять всему миру!

По окончании семестра друзья не захотели расставаться, и младший пригласил старшего к себе — пробыть у него в доме, сколько тому заблагорассудится. Впрочем, об ожидавшем Али гостеприимстве лорд Коридон отозвался иронически: «Там нет ни аббатства, ни замка, — рассмеялся он, — и никаких тебе развлечений: остается одно — лазать по холмам, распевать на три-четыре голоса или глазеть в окно; но я честно выполнил свой долг — предупредил тебя!» Однако свой долг сотоварищ выполнил лишь отчасти: не все рассказал, что следовало, о своем доме и семействе — о чем Али догадывался по пляшущим в его глазах искоркам, но более не допытывался; только написал леди Сэйн, что длительное путешествие в Шотландию и обратно за столь короткое время не совершить и что он будет прекрасно устроен, — лорд Коридон в почтительной приписке подтвердил его слова — и друзья устремились на Запад в пассажирском дилижансе чуть ли не с единственным шиллингом на двоих — и Али с изумлением ловил себя на мысли, что еще ни разу в жизни не отправлялся он в путешествие, исполненный лишь добрыми надеждами и счастливыми ожиданиями!

Примечания к третьей главе

1. руины Аббатства:Лорд Байрон изображает на этих страницах наследственное поместье в Ноттингемшире — Ньюстедское аббатство, проданное им в юности за долги, о чем впоследствии (как я предполагаю) он неизменно сожалел. За всю историю аббатства не часто в нем царило счастье. Состояние, которое позволило бы роду Байронов сохранить фамильное гнездо, реквизировали аудиторы Кромвеля, впоследствии же так и не восстановилось; предка лорда Байрона — пятого лорда, известного миру как «Злой Байрон», — нельзя всецело винить за ущерб, причиненный имению, за распродажу предметов обстановки и проч., и проч., поскольку угрюмый пэр не имел иных средств для поддержания в жилом виде собственности, которую не мог продать, и ее-то, несмотря на всю к ней любовь, мой отец уже не был в состоянии содержать.

Сама я лишь недавно возвратилась из тех мест, которые прежде не видела никогда и куда была вместе с мужем любезно приглашена нынешним владельцем аббатства — полковником Уайлдменом, совершенно чуждым дикости, на какую намекает его фамилия [2], радушным хозяином, страстным поклонником моего отца, преданным его памяти: придавая дому великолепие, невиданное во все прежние времена, он, тем не менее, бережно сохранил все реликвии, связанные с жизнью моего отца под этим кровом. Признаюсь, что поначалу, проходя пышными залами и оглядывая заново разбитый парк, я испытала некий упадок духа: передо мной лежала Усыпальница моего рода, где прошлое заключено в гробницу и его более нельзя коснуться ни рукой, ни мыслью. Я будто сама обращалась в камень — и не могла избавиться от чувства, что все это должно было принадлежать МНЕ:меня охватила не радость и уж никак не зависть, но бесконечная печаль, словно от упущенной возможности или от неисполненного долга, к которому уже никогда не вернуться.

Однако на другой день, рано покинув дом, я, подобно юноше Али, пошла одна в так называемый «Дьяволов лес», где «Злому» пятому лорду вздумалось воздвигнуть каменные изваяния сатиров и фавнов, словно бы устроивших вакханалию, — ныне они покрылись мохом, заросли травой и неспособны оскорбить ничей взор. Там меня и нашел полковник Уайлдмен — угадавший, что я чем-то расстроена, — и мы долго говорили о Байронах, о его привязанности к своему давнему однокашнику, обо мне — и он слушал терпеливо и с величайшим участием. То, что цепко держалось за меня, — то, за что я ошибкой крепко держалась, — там, в те минуты, словно улетало, уносилось прочь. Я почувствовала себя потомком рода, который оставил мне в наследие не просто земли и камни — нет, саму природу, которой я живу, будто в обители со множеством комнат: иные обветшали и обрушились, другие подновлены чужаками на свой лад, но не все еще мною обследованы — даже и до сих пор.

2, цепь озер:Ныне осталось только одно, темное, глубокое и очень холодное; оно недвижно и сейчас, и на глади его все еще дремлют дикие птицы.

3. каналетто и проч.:Интересно сравнить это изображение разоренного и заброшенного аббатства с картиной «норманнского Аббатства» в последних песнях «Дон-Жуана». В этой поэме Ньюстед явился воображению поэта таким, каким лорду Б., вероятно, желалось его видеть — полным удобств и роскоши, на стенах портреты предков, в залах толпы гостей, знаменитых и именитых, — а вокруг простираются еще не тронутые леса. «Норманнское Аббатство» настолько же лучше подлинного дома, насколько аббатство, изображенное в романе, его хуже. Так жизнь рождает легенды.

4. черный ньюфаундленд:Пес лорда Байрона, нежно любимый им в юности, звался Боцман — а почему, не могу сказать. Он испустил дух в припадке бешенства, и лорд Байрон заботливо ухаживал за ним в последней агонии, своею рукой отирая с морды слюну.

5. раздвоенный Вяз:Это громадное дерево, еще более разросшееся, до сих пор стоит в Ньюстедском парке. На коре его вырезаны имена моего отца и его единокровной сестры, достопочтенной Августы Ли. Ее имя — часть моего собственного, но это не все. Леди скончалась недавно, и мне ни разу не довелось общаться с ней настолько близко, чтобы получить право говорить о ее личности. De mortuis nil nisi bonum [3].

6. Старина Джок:Лорд Байрон питал глубокую привязанность к престарелому ньюстедскому слуге по имени Джо Меррей. На портрете, висящем ныне в аббатстве, он розовощек, добродушно улыбается и в руке держит длинную глиняную трубку — атрибут описанного здесь шотландского двойника. Байрон не знал отца, и старый Джо Меррей, возможно, отчасти восполнил это зияние.

7. Ида:Лорд Байрон учился в школе Харроу с 1801 по 1805 год: по его словам, в первые годы она была ему ненавистна, а в последний год он ее полюбил. Доктор Джозеф Друри — директор, с которым лорд Байрон вначале вел борьбу, а позднее проникся восхищением и любовью, — оставил воспоминания об отданном под его опеку «диком горном жеребенке». Хромота была для мальчика источником тяжких волнений: не только из-за того, что мешала принимать участие в играх и спортивных занятиях, но главным образом из-за насмешек и жестоких выходок однокашников; ему всегда приходилось доказывать, что он никому не уступает ни силой, ни храбростью. Острое чувство amour-propre [4] заставляло его состязаться со всеми вокруг, включая наставников, которые тоже мнились обидчиками, и порой его вынужденно отделяли от соклассников, поселяя в доме директора. Нетрудно соотнести физический изъян лорда Байрона с отчужденностью персонажа, созданного его фантазией. Харроу-скул, которую мне однажды довелось посетить и время от времени — проезжать мимо, представляет собой высокое, строгое здание на холме: оно всегда — не знаю почему — вызывало во мне чувство заброшенности и одиночества.