Рок-н-ролл - Макнил Дэвид. Страница 8

Я оказываюсь в баре отеля, который украшен неудачным гобеленом Люрса. Впрочем, гобелены Люрса как правило неудачные. Вот однажды в Рубе, в забавном музее, устроенном внутри бывшего бассейна, я увидел два ковра Пабло Пикассо. Так это совсем другое дело — сразу возникало желание походить по стенам. На антресольном этаже моих «Четырех времен года» расположена гостиная. Там пальмы, довольно неожиданные для этого региона, окружают мебель работы, как мне кажется, Кнолля, все строго и удобно. Я почти уверен, что высокий табурет, на который я взгромоздился, обтянут какой-то дрянью, но, возможно, я просто сплю, может быть, это саке или остатки лекарств сыграли со мной злую шутку. Однако ощущение жжения в животе наконец пропало. Читая информацию о дозировке на коробке, я увидел, что эффект уменьшается через двенадцать часов. Если сложить полет и аэропорты, северную автостраду, возвращение в город, поломку машины и наши скитания, так оно и выйдет. Значит, я могу еще выпить, не опасаясь появления конной полиции. Невозмутимый бармен занимается своими подсчетами у кассы. Огромный негр с длинными, как корни, пальцами играет «Round Midnight», болтая при этом с официанткой. Аккорды Монка [21]такие сложные, что я спрашиваю себя, как ему это удается. На высоких круглых табуретах восседают пожилые дамы, одетые дорого и безвкусно, с нитками жемчуга и «ролексами». Наверняка живут тут на полном пансионе и топят свою скуку в затейливых коктейлях: за долгую жизнь им до смерти надоели все эти «вдовы клико» и «дом периньоны». Я тоже скучаю, и, должно быть, это ясно видно. Грызя орешки, я заказываю у бармена один «мольсон» за другим, не думая ни о чем, наслаждаясь музыкой, которая кружит мне голову, хотя я слушаю ее в стотысячный раз. «Round Midnight» — это крест гостиничных пианистов. В какой-то момент я здороваюсь с одной из этих золотых бабусь, коль скоро она первая мне улыбнулась. Она вежливо отвечает, предлагает мне сигарету.

— Чем вы занимаетесь? — интересуется она.

На подобного рода вопросы, которые любят задавать дантисты, соседи по сауне или попутчики в самолете, я всегда отвечаю что попало. Иногда мне случается быть таксидермистом из Бенгалии или продавцом рахат-лукума из Дубаи. Вот только офицером армии Эритреи я назваться не решился ни разу. Я больше никогда не говорю, что писатель, потому что иначе каждый раз приходится уточнять жанр и толщину книжек, которые я пишу. Рассказывать такие истории в сотый раз уже изрядно надоедает, тем более не так уж я и уважаю дам, скучающих вечерами в барах роскошных отелей, чего нельзя сказать про моих вероятных читателей, иначе и вправду придется продавать рахат-лукум в Дубаи бенгальским таксидермистам.

— Я пилот гражданской авиации, то есть бывший пилот, сейчас я инструктор в Минске…

— Пилот гражданской авиации! Как это романтично! Вы, наверное, очень одиноки, вам часто приходится покидать своих родных, вы иногда нуждаетесь, как бы это лучше выразить, в утешении. Кстати, в этом и состоит моя профессия, месье, я умею утешать мужчин…

Я чуть не падаю со стула: да ей же лет сто десять, не меньше! На голове белобрысые кудельки, наштукатурена без всякой меры, как дамы ее возраста в Нью-Джерси, если им случается выиграть в лотерею и телекомпания Си-эн-эн приезжает к ним домой снять для вечерних новостей. Я уже представляю, как оно все будет дальше, как она, напевая, выходит из ванной комнаты, затянутая в атласный пурпурно-фиолетовый корсет, и бросается на постель с воплем: «Возьмите меня!» Тут мой проектор заело, пленка вспыхивает, я плачу за свой «мольсон» и убегаю, побив рекорд Эмиля Затопека по карабканью на небоскреб через несколько ступенек без помощи рук. Эта женщина уродлива, как старые жабы, которые ловят клиентов на особо отведенных авеню в Нью-Йорке. Почему все эти всемирно известные заведения терпят таких старых и страшных шлюх, между тем как на Бродвее любой мотель за пятьдесят долларов предложит вам параметры, достойные Энджи Дикинсон в фильме «Рио-Браво», — это остается загадкой. Похоже, клиенты дорогих отелей невольно ищут маму, когда находятся в путешествии. Наверное, им страшно внезапно оказаться одним в незнакомом городе. Стресс, который испытываешь в Монреале, почти один к одному похож на стресс в Женеве, разве что минус фондю плюс путин. Это простое народное блюдо, которое составило славу Швейцарии задолго до того, как стало фамилией русского президента: большая миска жареного картофеля, куски толщиной в палец, посыпанные тертым сыром и политые густым соусом барбекю. В его поисках Чарли готов целый час ехать на машине, если ему приспичит. Я-то нет, но то, что мы пробовали в «Шато Мадрид», этой убогой забегаловке на автостраде Квебек — Монреаль, — это просто шедевр, им можно присудить, если, конечно, эта награда по-прежнему присуждается, «Почетную вилку», путин-эквивалент нашей золотой воронки для психиатрических лечебниц.

~ ~ ~

Как вынесу я эти пять недель жизни рядом с психами и падшими ангелами? Буду заперт в этом гулаге на Шербруке, один, без приятелей. Я надеялся, что, несмотря на лето, по крайней мере хоть кто-нибудь останется в городе. Но все разъехались. В Бенгалию или в Лондон, Вену или Портофино. Чарли и Лола отправились к Северному полюсу ловить лосося. А большинства людей, наоборот приехавших на фестиваль смеха, я сам избегаю, будучи в Париже. Есть, конечно, Виктор, старший сын Чарли, но Виктор работает. Летом он занимается тем, что возит всех этих весельчаков, этих актеров stand-up, [22]к Розону. Ему очень нравится носиться по городу в открытом автомобиле, когда ветер раздувает волосы, особенно если люди, которых он таскает за собой, окружены, как это всегда бывает, хорошенькими особами. Я боюсь не выдержать, сбежать, спрятаться на месяц в «Пусси-кэт лоунж», с официантками из Скандинавии, топлесс гарантирован. Но я слишком давно не работал в три смены, должно быть, у меня перигорская печень, да и свои запасы нейронов я давным-давно уже израсходовал. Я с трудом слежу за перипетиями баварских сериалов вроде «Деррика», этими самодовольными мыльными операми с выцветшим от старости изображением, которые бесконечно гоняют по каналам с низким рейтингом, где все тебе заранее разжевано, где хорошие парни ездят на немецких машинах, а плохие носятся, естественно, на иностранных.

Спать мне совершенно не хочется — слишком много выпил саке, еще и «мольсона», добавьте сюда переход на другое время, в общем, я продолжаю слоняться по отелю. Наверное, в моей ванной уже завелись пингвины, ведь воду я открыл часа два назад. Из мини-бара я достаю все, что в нем еще осталось, а осталось там не много. Ни джина, ни виски, водку я тоже уже выпил вечером. Я отвинчиваю крышку какой-то бутылочки: это ликер «Шартрез», вязкий и слишком приторный, прямо сироп от кашля. Я мог бы, конечно, вызвать дежурного по этажу, чтобы он снова зарядил мне бар, но совершенно не хочется, чтобы притащился какой-нибудь заспанный грум. До завтра мне нужно написать этот небольшой текст, который требует Центр, приложив к нему две фотографии и заверенный чек. Я боялся, что они велят предоставить что-нибудь вроде исповеди, но нет, то, что они желают знать по поводу нашей зависимости, это не «почему», а «как». По крайней мере, на данном этапе. Ведь они прекрасно понимают, что, если будут слишком давить, клиент может и взбеситься. Вначале нам предстоит на двух страницах поведать про самый первый раз, когда мы попробовали алкоголь. Это может быть обыкновенная шоколадная конфета с ликером. Все равно желательно про это вспомнить. Какое-нибудь вполне благопристойное Рождество в кругу семьи, когда взрослые развлекаются тем, что позволяют детям допить остатки вина из своих стаканов, может вполне стать первопричиной, как все то, что незаметно укореняется в нашем подсознании. После чего следует указать этапы, так сказать, разметить вехи, как развивалась наша привычка: от невинных бутылочек пива, распитых с приятелями на праздник, до замызганных фляжек в карманах пальто; от дружеских вечеринок до глотка перед утренним кофе. В общем, поведать нужно про каждый стакан, от первого до последнего, который выпьешь, закрывая лавочку. Все это очень далеко. Как трудно отвечать! И если многие пьют для того, чтобы забыться, еще больше людей пьют, чтобы забыть, что они пьют. О своем первом стакане я ничего не помню. Все, что я могу сказать, так это то, что начал я очень рано, в Англии. Мне безумно нравилось бывать в пабах. Там все было новым и необычным: потолки, затянутые коричневой гофрированной бумагой, деревянные обшивки стен, бархатные диванчики, типы с красными физиономиями, которые метали стрелки, зажав в кулаках pale ale, [23]перевернутые стаканы, надетые на специальные ножки, и эти ежедневно начищаемые до блеска латунные перекладины, куда посетители клали ноги, как в вестернах. Мне нравилось, когда без пяти одиннадцать владелец заведения звонил в свой колокольчик и оповещал: «Господа, последние заказы!», и тогда все бросались покупать сразу по нескольку стаканов, которые расставляли на столах из страха, а вдруг потом не хватит, в итоге выпивая в десять раз больше, чем если бы пивная обслуживала посетителей на полчаса дольше. Это вынужденное ограничение якобы должно было последовательно снизить уровень алкоголизма в стране Джона Булла, [24]этого напыщенного индюка с манерными бачками, который литрами глушил бренди и которого они сами же выбрали своим символом. Сегодня с этим покончено, я больше не езжу в Лондон: там слишком много англичан, почти столько же, сколько в Ардеше или в Перигоре. [25]

вернуться

21

Телониус Монк (1917–1982) — знаменитый джазовый пианист и композитор.

вернуться

22

Актеры разговорного жанра (англ.).

вернуться

23

Светлое пиво (англ.).

вернуться

24

Джон Булл (1562–1628) — английский композитор и органист.

вернуться

25

Ардеш, Перигор — департаменты во Франции.