Беатриче и Вергилий - Мартел Янн. Страница 16

Опять никакого внятного отклика. Пора бы мне привыкнуть, сказал себе Генри. Возможно, это застенчивость.

— Внезапная мрачность, слезы Беатриче хорошо контрастируют с легким тоном первой сцены. Кстати, где все происходит? Я что-то не понял.

— Место действия указано на первой странице.

— Ну да, лес или парк.

— Нет, выше.

— Выше ничего не было.

— Мне казалось, я скопировал. Таксидермист подал Генри три листа. На первой странице значилось:

Вторая страница:

Третья страница:

— Действие разворачивается на рубашке? — опешил Генри.

— Да, на ее спинке.

— Значит, либо персонажи мельче хлебных крошек, либо рубашка колоссальная.

— Очень большая рубашка.

— По которой разгуливают животные? Там же дерево и проселок?

— И всякое другое. Это символ.

Надо же, с языка снял, мысленно чертыхнулся Генри.

— Разумеется, символ. Но символ — чего? Желательно, чтоб публика его распознала.

— Соединенных Штатов Америки, Соединенных Одежд Европы, Союза Африканских Башмаков, Ассоциации Азиатских Шляп — названия условны. Мы размежевали планету, окрестили земли, начертили карты и теперь чувствуем себя как дома.

— Пьеса детская? Или я ошибаюсь?

— Вовсе не детская. Ваш роман адресован детям? Таксидермист по-всегдашнему смотрел в упор, в тоне его не было и тени иронии.

— Нет, я писал для взрослых, — ответил Генри.

— Я тоже.

— Пьеса для взрослых вопреки персонажам и декорации.

— Пьеса для взрослых благодаряперсонажам и декорации.

— Так, ясно. Но все же — почему рубашка? Что она символизирует?

— Рубашки есть во всякой стране, у любого человека.

— То есть нечто всеобщее?

— Да. Каждый день мы надеваем рубашку.

— Мы все живем на Рубашке — вы об этом?

— Именно. Пальто, Рубашка, Брюки — все равно что Германия, Польша, Венгрия.

— Понимаю. — Генри задумался. — Почему вы назвали эти три страны?

— Какие — Пальто, Рубашка, Брюки?

— Нет, Германия, Польша, Венгрия.

— Первые, что пришли в голову. Генри покивал.

— Стало быть, Рубашка — просто название страны?

Таксидермист забрал у него листки:

— Тут же сказано: «страна, что подобна своим большим и малым соседям».

Генри решил прибегнуть к конструктивной критике:

— Я вот думаю, нет ли здесь упущения. Когда излагаешь историю, крайне важно реализовать замысел на бумаге. Если вы хотите, чтобы читатель увидел то, что предстало вашему взору, надо…

— Рубашка полосатая, — беспардонно перебил таксидермист.

— Полосатая?

— Да. Вертикальные полосы. Солнце заходит. — Мастер пролистал страницы. — Они говорили о Боге, вере и днях недели. Оба точно не знают, какой нынче день. Сейчас прочту. Вот, нашел:

Беатриче:Ладно. Носись со своими безбожными днями. Почему не сказать «понедельник, вторник, среда», помешкать на «четверге» и обняться с «пятницей, субботой и воскресеньем»? Разве плохо?

Вергилий:В каждый день недели творится зло.

Беатриче:Потому что мы существуем в каждый день недели.

Вергилий:Мы не сделали ничего дурного! Кстати, какой нынче день?

Беатриче:Суббота.

Вергилий:Я думал, пятница.

Беатриче:А может, воскресенье.

Вергилий:По-моему, вторник.

Беатриче:Не понедельник, нет?

Вергилий:Скорее уж среда.

Беатриче:Значит, четверг.

Вергилий:Господи, спаси и сохрани!

Пауза.

Я так больше не могу.

Беатриче:Тогда не думай. Или думай помаленьку, чтоб без вреда. Затем помолись. И потом вновь тюри добро. Оно тоже есть в каждый день недели.

Вергилий:Не могу молиться. Наверное, сегодня вторник — мой безбожный день.

Беатриче:Тогда о Боге поговорим в пятницу. Пока же думай вот о чем: может, Господь безмолвствует, чтобы лучше нас слышать?

Молчание.

Вергилий (рассеянно принюхивается):Откуда ты столько знаешь о бананах? Знатоком бананов положено быть мне. (Вновь принюхивается.)

— В первой сцене, где описывается груша, тоже речь о бананах, — прервал читку таксидермист. — Беатриче хорошо в них разбирается. Здесь же главное, что Вергилий принюхивается.

Генри кивнул, и мастер продолжил:

Вергилий:…Знатоком бананов положено быть мне. (Вновь принюхивается.)

Беатриче:Я тоже люблю бананы. Они вкусные.

Вергилий:Словно кофе.

Беатриче:Словно кекс.

— Оба оголодали, — пояснил таксидермист.

Вергилий (усиленно принюхивается, затем шепчет):Ветер.

Беатриче (согласно кивает и делает глубокий вдох):Какой чудесный вид!

Вергилий опирается о Беатриче; оба смотрят во все глаза, их ноздри трепещут, уши подрагивают.

Вечереет. На земле и деревьях красноватые отблески заходящего солнца. Мягкая кавалерийская атака ветра, благоухающего перегноем, лесом, луговыми цветами и сеном, дымком и скотиной, напоенного ароматом бескрайних просторов и сырых ущелий. Прекрасный, будоражащий, благодатный ветер, оседланный подборкой вестей от природы.

Плоская и невыразительная под безоблачным закатным небом, Рубашка заманила наших героев на проселок и дальше на взгорок, где будто сдернула с их глаз повязку и представила вид, раскрывшийся, точно бумажник филантропа.

Проселок граничит с заросшей травой опушкой в кайме кустов и деревьев, густые кроны которых, подсвеченные оранжевым солнцем, отбрасывают длинные трепещущие тени. За опушкой раскинулось ярко-зеленое пастбище, а за ним — изборожденная пашня, похожая на плотный вельвет. Еще дальше — неохватная взором волнистая ширь полей и редкие бородавки холмов в поросли рощ. Зеленеют выпасы, темнеют паровые поля, а возделанные, коих больше, искрятся плодородной землей, точно океан. Бесконечные борозды подобны волнам, кишащим земным планктоном — бактериями, грибком, клещами, червяками и всяческими букашками, — в котором шныряют сухопутные рыбы — мыши, кроты, полевки, землеройки, кролики и прочая живность, всегда пребывающая начеку — нет ли поблизости акул-лисиц. Возбужденно щебечут птицы, подобные горластым чайкам, что реют над морем и, чуть шевельнув крылом, примериваются к добыче. Тут есть чем поживиться. Орды птиц парят, камнем падают на копошащихся тварей и, хлопая крыльями, снова взмывают в вышину, омытую струями ветра.

Вскоре день гаснет, тени густеют, землю окутывают сумерки. Пока ветер занят привычным обменом — спора за душок, — на горизонте возникают огромные вертикали серо-голубых полос.

— Думаю, эти полосы нужно проецировать не только на задник, но также на кулисы и партер, — сказал таксидермист. — Весь театр будет разрисован серо-голубыми полосами.

— А как быть с пейзажем?

— Он тоже проецируется на задник, как афишки о Вергилии. Сцена пустая, только дерево, смещенное к кулисе. Главная деталь оформления — огромный задник; возможно, изогнутый, как стена диорамы.

— А ветер?

— Динамики. Нынче аудиосистемы творят чудеса. Описанием ветра я хочу лишь подтолкнуть воображение звукорежиссера. Мне видится, что Вергилий и Беатриче замерли, и пару минут мы отчетливо слышим мягкое, густое пение ветра. Потом на заднике возникнут пейзаж и полосы.