Гражданин преисподней - Чадович Николай Трофимович. Страница 41

– Никогда не думал об этом.

– С какой стороны вы подошли к обители Света? – Змей предъявил Кузьме чертеж, тщательно выполненный углем на листе рыхлой сероватой бумаги, которую, как говорят, метростроевцы наловчились делать из тщательно перемолотого мха.

– Я в этих кружочках и загогулинах не разбираюсь. – Слова Кузьмы были истинной правдой. – Мне ваши узоры без надобности. Подземные ходы нужно нюхом чувствовать.

– Ну а все же? – настаивал Змей, тыкая в чертеж пальцем. – Вот туннель, который соединяет обитель Света с владениями темнушников. Вот другой туннель, по которому можно добраться до Торжища, а вот два малоизвестных туннеля, которые уходят в лабиринты, на этой схеме не изображенные. Который из них ваш? Только не надо гадать.

– А где дозоры светляков расположены? Тут это видно?

– Конечно. Здесь справа, а здесь слева.

– Светляки на меня слева набросились. Вот и соображайте.

– Все ясно, – Змей чиркнул по бумаге пальцем. – Это совпадает с нашими сведениями.

– Не пойму я только, зачем вам это знать нужно?

– Так… На всякий случай – Змей спрятал чертеж и сразу же переключился на другую тему: – Как глубоко вы проникали в недра Шеола?

– Всяко бывало. Смотря как мерить.

– Меряйте в километрах.

– С километрами у меня слабо, – признался Кузьма. – Я все больше на чутье полагаюсь. На какой мы сейчас примерно глубине?

– Зачем же примерно? Могу сказать точно. Ноль целых девять десятых километра.

– Тогда на ваш вопрос я отвечаю так: можно говорить о трех-четырех километрах.

– Ну а если в стороны? – Змей для наглядности пошире развел руки.

– Тут в километрах не померишь. Это то же самое, что спросить у глиста про величину свиньи, в кишках которой он проживает. Но бывал я во многих местах. Отрицать не буду. Правда, много где и не бывал.

– Например?

– Про Фараоново озеро слышали? Вот его-то я и не нашел, как ни старался. Хотя двое или трое выползков клялись, что даже искупались в нем.

– Разве им воды мало?

– Не скажите. Там совсем другая вода. Она все болезни лечит и раны заживляет.

– Глупости! Я ведь просил вас не отвлекаться… Новые ходы в Шеоле появляются?

– Конечно. За это вам надо спасибо сказать.

– Я говорю о ходах, не имеющих к нам никакого отношения, – пояснил Змей.

– Хм… – На этот раз Кузьма задумался по-настоящему, однако метростроевец не торопил его, делая, наверное, скидку на сложность вопроса. – А знаете, появляются!

– Кто их прокладывает?

– Я почем знаю! А кто прокладывает морщины на коже? Сами собой появляются.

– Морщины появляются потому, что кожа стареет.

– И Шеол стареет. Одни подземные реки иссякают, другие меняют русла. Где-то грунт проседает, где-то вспучивается. Про потопы тоже нельзя забывать. Да мало ли что еще!

– Приходилось ли вам находить какие-нибудь подземные склады?

– Скорее клады, чем склады. В основном мелочовка. Сегодня нашел, а завтра уже сбыл все.

– Хотите сказать, что о складах оружия, амуниции и горючего вам ничего не известно?

– Не хочу сказать, а говорю! Не-из-вест-но! – произнес Кузьма по слогам. – Вы меня еще в прошлый раз этим вопросом замучили, когда я в лазарете почти без чувств лежал.

– Не надо нервничать… Как близко вы подходили к Грани?

– С какой стати мне к ней близко подходить? Я в огонь зря соваться не привык.

– В огонь? – Змей едва не подскочил на своем месте.

– Не в огонь, так под топор, какая разница! Это я для примера сказал.

– А-а-а… – разочарованно протянул Змей. – Есть ли у вас собственная версия причин, вследствие которых наступила Черная Суббота?

– Хоть сто штук. Могу и сто первую сочинить. Специально для вас. Только в другой раз. Устал я что-то. Давно не приходилось столько говорить. Язык распух.

– Хорошо. Будем заканчивать. – Похоже было, что и Змей изрядно вымотался. – Не хотите ли добавить что-нибудь к уже сказанному?

– Добавляют в драке, если кому вдруг мало покажется, – молвил Кузьма назидательным тоном. – В корчме иногда добавляют, но уже за отдельную плату. А мне добавлять нечего. И так всю душу наизнанку перед вами вывернул.

– Вряд ли. Душа ваша – потемки. Шеол, конечно, на всех свою печать накладывает, но на выползков в особенности. Там бездна, – он указал пальцем вниз, – и тут тоже бездна, – палец уперся Кузьме в грудь.

Сказано все было совершенно серьезно, без тени шутки или иронии. Кузьму даже холодок по коже пробрал: а не кроется ли в словах метростроевца причина, по которой бесследно исчезли почти все выползки?

Змей между тем кивнул на прощание и уже поставил ногу на нижнюю скобу лестницы.

– Долго вы меня тут мариновать собираетесь? – опомнился Кузьма. – Выпустили бы на волю. А то я скоро ходить разучусь.

– Выпустим, – не оборачиваясь, пообещал Змей. – Как только получим достаточно надежную гарантию вашей лояльности, так сразу и выпустим.

Эта загадочная фраза неизвестно почему сильно подпортила Кузьме настроение.

Свободу он получил уже спустя сутки. Хотя какая это была свобода – смех один! Просто появилась возможность из одной тюрьмы, очень уж тесной, перебраться в другую, более просторную.

Всяких правил и ограничений у метростроевцев существовало столько, что иной раз казалось – лучше бы сидеть в одиночке, по крайней мере никто шпынять не будет.

В общественную ночлежку Кузьму не пустили – отсутствовали документы на прохождение необходимых предварительных процедур (обманул, значит, Змей с карантином). В то же время обитать где попало тоже не полагалось – могли лишить скудного пайка.

Сам начальник отдела техники безопасности Кузьме на глаза не попадался, словно бы нарочно его избегал. А может, просто брал на измор. Дескать, сам прибежишь и в ножках валяться будешь.

Венедим находился в лазарете, где в преддверии трехстороннего совещания ему усиленно поправляли здоровье. Посторонние туда не допускались. Еще Кузьма узнал, что его бывшее узилище уже занято кем-то другим – увесистый валун вновь прижимал люк, а вокруг расхаживал охранник, бдительность которого (как и все, что касалось профессиональных устремлений метростроевцев) превосходила всякие разумные пределы.

Впрочем, в этой постылой жизни случился и один светлый момент. Одноногий и беспалый ветеран труда, ныне состоящий в штате отдела материального обеспечения, вернул Кузьме все конфискованное имущество.

Первым делом Кузьма взболтнул баклагу, горлышко которой было обклеено бумажками с мутными фиолетовыми штампами. Такие вот были эти метростроевцы – человека могли запросто похитить, зато его имущество берегли как зеницу ока. На предложение отметить рюмашкой первый день свободы, инвалид, грудь которого украшали железные бляхи с затейливыми надписями вроде «За прокладку туннеля Скрипуха – Гиблое» или «За создание резервной дренажной системы», ответил лишь презрительным взглядом. На таких бездельников, как Кузьма, ему даже слов было жалко тратить.

Пришлось праздновать в одиночестве. Отыскав более или менее укромное местечко, Кузьма несколько раз прилично приложился к баклаге и стал обдумывать свое нынешнее житье-бытье.

Ситуация складывалась довольно забавная. На Кузьму Индикоплава претендовали сразу три могущественные общины. И это при том, что каждая из них в отдельности попутно лелеяла планы его физического устранения.

Это соперничество должно было разрешиться в самое ближайшее время. И кому бы Кузьма ни достался, пусть даже всем противоборствующим сторонам сразу, его обязательно погонят к этой чертовой Грани. Короче говоря, очень скоро он может распрощаться не только с вольной жизнью, но и с жизнью вообще.

Вывод напрашивался сам собой – не дожидаясь решения трехстороннего совещания, поскорее уносить отсюда ноги, благо что никто за ним пока особо не присматривает.

Однако тут сразу возникал другой вопрос. А почему это, интересно, ему предоставили свободу, пусть и ограниченную? В чем другом, а уж в гуманности метростроевцев заподозрить нельзя. Следовательно, они заимели (или только так считают) гарантию того, что Кузьма не сбежит.