Мемуары. События и люди 1878-1918 - Вильгельм IІ. Страница 21

Хотя 1909   1914 годы требовали необычайного внимания к внешней политике, все же одновременно уделялось посильное внимание и внутреннему строительству с учетом требований быстро расцветавших торговли, промышленности, сельского хозяйства и путей сообщения. К сожалению, работы в этом направлении сильно затруднялись жестокими партийными раздорами.

Канцлер стремился провести все, что можно было осуществить. Но его склонность к чрезмерно детальному анализу всех проблем и его желание проводить лишь то, что он при своей педантичной рассудительности считал окончательно созревшим, стали с течением времени сильно тормозить внутреннее строительство. Было трудно заставить его принять какое-нибудь решение, пока он не был убежден в его абсолютной непререкаемости. Это затрудняло сотрудничество с ним и у тех, кто знал его недостаточно, создавало впечатление нерешительности, в то время как это в сущности была лишь чрезмерная добросовестность.

К тому же у канцлера со временем стало проявляться сильное и все возраставшее стремление выпячивать свое превосходство, часто приводившее в спорах до упрямой, почти менторской неуступчивости и поучений инакомыслящих. Это создало ему много врагов и часто портило мне жизнь. Когда я при случае сказал об этой черте Бетмана одному из знакомых канцлера, знавшего его с детства, он заметил, смеясь, что эта черта его характера проявлялась еще в школе. И тогда уже фон Бетман беспрестанно менторствовал и поучал своих товарищей по классу, к которым принадлежал и мой собеседник. Поэтому ему даже дали прозвище «гувернантка». «Это качество,   сказал мой собеседник,   несчастье для Бетмана, ибо большинство людей не хочет больше иметь гувернанток. Но оно вошло ему в плоть и кровь, и от этой своей черты он уже не откажется». Характерным в этом смысле является отношение Бетмана к г-ну фон Кидерлену, которого Бетман, несмотря на мое настойчивое нежелание, непременно хотел иметь своим статс-секретарем. Фон Кидерлен был дельным работником, но с сильным характером и поэтому всегда стремился отстоять свою самостоятельность. После того как Кидерлен занимал свою должность уже около года, ко мне пришел однажды Бетман, стал жаловаться на своенравие и неподчинение Кидерлена и попросил, чтобы я его усовестил. Я отклонил эту просьбу, указав на то, что канцлер выбрал Кидерлена против моей воли и должен сам уметь справляться с ним. «Поддержание дисциплины в ведомстве иностранных дел,   сказал я,   обязанность самого канцлера, а у меня нет никакого желания вмешиваться в это дело».

Непригодность Бетмана как канцлера стала между тем очевидной. По существу своего характера он был пацифистом, и им владела мысль прийти любой ценой к соглашению с Англией. Я прекрасно понимаю, когда так поступает пацифистски настроенный человек в надежде избежать войны. Цели Бетмана вполне отвечали моей политике. Но те методы, какими Бетман пытался достичь их, я считал непригодными. Все же я поддерживал все его усилия в этом направлении, на самом деле не веря в их действительный успех. В течение его канцлерства все больше стало выясняться, что он был очень далек от реальных задач политики. А между тем он всегда вел себя так, словно знает все лучше других. И меня он постоянно поучал.

Из-за такого слишком высокого самомнения он был непоколебим в своих суждениях, уверенный в их правильности даже в тех случаях, когда на самом деле результаты были иными, чем он ожидал.

Его доклады всегда подкупали тем, что были прекрасно подготовлены, блестящи по форме и поэтому производили хорошее впечатление. А между тем именно в этом крылась известная опасность. Из его докладов следовало, что всегда существовал один способ разрешения того или иного вопроса, и он его предлагал. Кажущаяся положительность и обоснованность его докладов и проектов, всестороннее освещение затрагиваемых вопросов, ссылки на авторитеты, на иностранных и немецких политиков, дипломатов и т. п.   все это вызывало впечатление, будто бетмановское решение вопроса является единственным достойным внимания. Но, несмотря на такую основательную проработку всех вопросов, он делал одну ошибку за другой. И именно поэтому он был наряду с другими виновником постигшего нас несчастья.

После моего прибытия в 1914 году из поездки на север Бетман, не отказываясь от портфеля, все же признался, что все его политические расчеты потерпели неудачу. При всем том я и после его речи в рейхстаге и объявления войны Англией 4 августа 1914 года оставил Бетмана на его посту, ибо считал чрезвычайно опасной смену высших государственных лиц в самый критический момент германской истории. Это могло помешать тому сплоченному народному единению, в котором мы нуждались в связи с вызовом Антанты. К тому же, как сам канцлер, так и министр внутренних дел утверждали, что за Бетманом стоят рабочие. А я не хотел отнимать у рабочих, ведших себя в 1914 году безупречно, государственного деятеля, к которому они, как мне было сказано, питали доверие.

Постоянные утверждения министра внутренних дел и представителя иностранного ведомства о том, что лишь Бетман пользуется поддержкой рабочих, подкрепились еще и донесением, что канцлер снискал себе и доверие заграницы, также необходимое для заключения мира. Поэтому Бетман оставался в своей должности, пока кронпринц, наконец, не установил у партийных вождей, что все эти утверждения об общем доверии к Бетману ошибочны. Это стало для меня особенно ясно тогда, когда по уходе Бетмана, в котором сыграли роль еще и другие причины, я именно в демократической и социал-демократической прессе прочитал самые неодобрительные отзывы о нем.

Приведенными откровенными замечаниями я не хочу обвинять Бетмана и оправдывать других. Но, когда говорят о таких вопросах политики, личные соображения должны отойти на задний план. Все же в благородных намерениях Бетмана я никогда не сомневался.

Здесь надо также сказать несколько слов и о реформе прусского избирательного права, так как поведение Бетмана в этом вопросе характерно для его осторожной и медлительной политики. В течение зимы 1914   1915 годов после блестящего летнего похода наступила суровая и тяжелая окопная война. Героические подвиги войск и прекрасный дух, который я наблюдал в этот период и у офицеров, и у солдат, на позициях и в лазаретах, произвели на меня глубокое впечатление. Поэтому я решил со своей стороны приготовить моему испытанному прекрасному «вооруженному народу» при его возвращении домой приятный подарок в виде реформы избирательного права.

Я часто обсуждал эту тему в разговорах с приближенными, указывая на необходимость реформы прусского избирательного права. Человек, который возвратится домой после такой войны с орденом Железного креста, иногда даже и обеих степеней, не должен быть обойден при выборах.

В это же время подоспела переданная мне фон Лебелем записка, возбуждавшая по тем же соображениям вопрос о реформе прусского избирательного права. Краткое, ясное и убедительное изложение так мне понравилось, что я давал читать разным лицам эту записку, выдвигавшую главным образом лишь общие принципы, не останавливаясь на деталях. Я был рад, что у всех, кого я только ни спрашивал, записка находила полное признание.

Через министра внутренних дел фон Валентини я передал мою благодарность господину фон Лебелю и поручил ему представить новую, более детально разработанную записку с практическими предложениями.

Он выполнил это весной 1916 года. Записка широко детализировала вопрос, разбирала различные избирательные системы, однако определенно не предлагала ни одной из них. Записка была одобрена мной и отослана рейхсканцлеру с приказом в течение года обсудить ее в кабинете министров и представить мне соответствующий законопроект. Закон этот, понятно, можно было ввести лишь после заключения мира.

Тотчас же после этого я направился в Плесе. Битва при Горлице-Тарнове, окончившаяся победоносным разгромом врага, явилась вступлением к захватившему всецело мое внимание галицийско польскому походу, который привел к завоеванию вновь Львова, Перемышля, оккупации Варшавы, Модлина, Брест-Литовска и т. д.