Воспоминания о монастыре - Сарамаго Жозе. Страница 26

Спали кто как мог, каждому снились собственные и тайные сны, ибо сны, как люди, может, и бывают похожими, но одинаковыми никогда, в сущности, в равной степени неточно выразятся и тот, кто скажет, Я видел человека, и тот, кто скажет, Мне снился поток воды, этих слов недостаточно, чтобы узнали мы, что за человек и что за поток, вода, что текла во сне, ведома лишь сновидцу, мы не узнаем, что означает текущая вода, если не знаем, что за человек сновидец, и вот мечемся мы с вопросами от сновиденья к сновидцу, от сновидца к сновиденью, Когда-нибудь люди грядущих времен пожалеют нас за то, что знания наши были столь скудны и плохи, отец Франсиско Гонсалвес, так промолвил отец Бартоломеу Лоуренсо, собираясь удалиться в отведенный ему покой, и отец Франсиско Гонсалвес, как подобало, ответствовал, Лишь Господу дано всеведение, Так-то оно так, возразил Летатель, но всеведение Господне подобно реке, стремящейся к морю, Бог источник, люди океан, в противном случае не стоило создавать столь великую вселенную, и, по нашему суждению, никто не мог бы уснуть, сказав или выслушав подобные слова.

Наутро пришли Балтазар с Блимундой, привели мула в поводу, но кликать отца Бартоломеу Лоуренсо не понадобилось, он отворил дверь, едва заслышал цоканье копыт по мостовой, и тотчас вышел, с викарием Мафры он уже попрощался, теперь викарию есть о чем поразмыслить, о том, правда ли, что Бог есть источник, а люди океан, и какие знания из общей сокровищницы еще предстоит усвоить ему, викарию, ибо из знаний, полученных в прошлом, он почти все позабыл, кроме литургической латыни, в коей ежедневно практиковался, да утех с домоправительницей, каковая в ту ночь из-за присутствия в доме гостя спала под лестницей. Балтазар вел мула в поводу, Блимунда шла сзади, отстав на несколько шагов, опустив глаза, прикрывшись мантильей, День добрый, проговорили они, День добрый, проговорил священник и спросил, Блимунда еще не ела, и она, закутанная в одежды, еще более темные, чем предрассветная темень, отвечала, Еще не ела, оказывается, накануне все-таки сказали кое-что друг другу Балтазар и отец Бартоломеу, Скажи Блимунде, чтобы не ела, и это было ей сказано шепотом на ухо, когда оба уже легли, чтобы старики не расслышали, тайна есть тайна.

По темным улицам поднялись они на холм Вела, не здесь пролегала дорога на деревню Пас, которой не миновать, если направляешься на север, подобно священнику, казалось, им необходимо уйти подальше от обитаемых мест, хотя во всех этих бараках люди спят, а кое-кто, может, уже просыпается, строения-то сколочены наспех, ютятся здесь по большей части землекопы, народ весьма дюжий и отнюдь не изнеженный, нам еще придется вернуться в эти места через несколько месяцев, а может, и лет, тогда увидим мы здесь большой город, сколоченный из досок, больше Мафры, поживем, увидим и это, и кое-что еще, а покуда сойдут и сии нехитрые хоромы, есть где приткнуться усталым людям, орудующим весь день киркой и мотыгой, скоро уже затрубят в рожки, ибо солдат тоже сюда пригнали, они теперь не гибнут на войне, теперь их дело сторожить эту беспорядочную орду, а то и подсоблять, если мундир от этого не пострадает, хотя, по правде сказать, охрана мало чем отличается от охраняемых, те голодранцы, эти оборванцы. Небо со стороны моря пепельно-жемчужное, но наверху, над головою тех, кто в него вглядывается, медленно разливается алость оттенка разбавленной водою крови, становится все ярче и ярче, скоро придет день, заблестит лазурью и золотом, ибо дни стоят погожие. Блимунда, та ничего не видит, глаза опущены, в кармане кус хлеба, которого еще не может вкусить, Чего это они от меня хотят.

Священник хочет, не Балтазар, тот знает столько же, сколько Блимунда. Внизу смутно видны ямины, черные на темном фоне, там будет базилика. Место постройки постепенно заполняется людьми, разжигаются костры, немного горячей пищи для начала, вчерашние остатки, скоро начнут хлебать из котелков, размачивая в похлебке грубый хлеб, только Блимунде придется потерпеть. Говорит отец Бартоломеу Лоуренсо, В мире есть у меня ты, Блимунда, ты, Балтазар, в Бразилии живут мои родители, в Португалии братья, стало быть, есть у меня братья и родители, но для задуманного мною дела не годятся родители с братьями, для такого дела нужны друзья, итак, слушайте, в Голландии узнал я, что такое эфир, совсем не то, что обыкновенно думают или пишут в ученых книгах, его нельзя получить с помощью алхимии, чтобы добыть его там, где есть он, на небе, нам надо взлететь, а мы еще не можем, но эфир, и теперь внимательно слушайте то, что я вам скажу, прежде, чем подняться ввысь, где на нем держатся звезды и где вдыхает его Господь Бог, живет внутри мужчин и женщин, Стало быть, душа это, заключил Балтазар, Нет, это не так, вначале я тоже думал, что это душа, что эфир — это скопище душ, смертью освобожденных из тела и ожидающих Судного дня, но эфир составляют не души умерших, слушайте внимательно, воли живущих.

Внизу люди спускались к яминам, еще не совсем развиднелось. Молвил священник, Внутри у каждого из нас есть душа и воля, душа уходит из тела со смертью, устремляется туда, где ожидают души Судного часа, никому не ведомо, где именно, но воля либо покидает человека еще при жизни, либо расстается с ним в смертный миг, она и есть эфир, а потому субстанция, на коей держатся звезды, это совокупная воля всех людей, и совокупная воля всех людей есть та субстанция, которой дышит Бог, А я что должна делать, спросила Блимунда, уже угадывая ответ, Ты увидишь волю внутри каждого человека, Никогда я не видела ее, точно так же, как никогда не видела души, Души ты не видела, ибо душу увидеть нельзя, а волю не видела, ибо не искала ее, Какова с виду воля, Это облачный сгусток, Что такое облачный сгусток, Узнаешь, когда увидишь, попробуй погляди на Балтазара, для того мы сюда и пришли, Не могу, я дала клятву никогда не заглядывать ему внутрь, Тогда взгляни на меня.

Блимунда подняла голову, поглядела на священника, увидела то, что видела всегда, изнутри люди больше похожи друг на друга, чем снаружи, они становятся другими лишь в недуге, снова поглядела, молвила, Ничего не вижу. Улыбнулся священник, Может статься, нет уже у меня воли, вглядись попристальней, Вижу, вижу облачный сгусток в подвздошье. Перекрестился священник, Благодарение Господу, стало быть, полечу. Он вынул из котомки стеклянный сосуд, на дне которого лежала пластина желтого янтаря, Этот янтарь, именуемый по-латыни электрум, притягивает эфир, ты всегда будешь носить его с собою, отправляясь туда, где сходится много людей, будь то процессия, аутодафе либо постройка этого монастыря, и когда увидишь ты, что сгусток воли стремится наружу, а так нередко случается, ты вынешь открытый сосуд, и воля войдет в него, А когда сосуд наполнится, Если внутри воля одного человека, он уже полон, но воля таинственная и неразгаданная субстанция, где поместится воля одного, поместится и воля миллионов, тут единица равняется бесконечности, А тем временем что же мы будем делать, полюбопытствовал Балтазар, Я отправляюсь в Коимбру, оттуда в свой срок пришлю весточку, тогда вы оба отправитесь в Лиссабон, ты, Балтазар, будешь сооружать машину, ты, Блимунда, будешь копить волю людей, мы все встретимся, когда настанет день полета, я обнимаю тебя, Блимунда, не вглядывайся в меня так пристально, я обнимаю тебя, Балтазар, до встречи. Он взгромоздился на мула и направил его вниз по склону. Солнце стояло прямо над головами Блимунды и Балтазара. Ешь хлеб, сказал Балтазар, и Блимунда ответила, Еще не время, сперва погляжу я на волю этих людей.

Они пришли от обедни и сидят теперь под черепичным навесом летней кухни. Сеет мягкий дождь, пронизанный солнцем, осень наступила раньше срока, и потому Инес-Антония говорит сыну, Иди под навес, не то промокнешь, а мальчонка делает вид, что не слышит, уже и в те времена был у детей такой обычай, с годами неповиновение усугубляется, Инес-Антония не настаивает, сказала один раз, и хватит, младший-то умер у нее всего три месяца назад, к чему мучить еще и этого, пускай резвится вволю, шлепает босыми ногами по лужам в саду, да убережет его Пресвятая Дева от оспы, что унесла братца. Говорит Алваро-Дього, Мне уже обещали, что наймут меня строить королевский монастырь, об этом и шел разговор, одна только мать думает об умершем сыне, так по разным дорогам расходятся мысли, и хорошо, иначе не было бы от них спасенья, стали бы непереносимыми, как боль, которую ощущает Марта-Мария, жесточайшая боль, которая пронзает ей утробу, подобно тому, как мечи пронзают сердце Богоматери Скорбящей, [50]ибо если в утробе вынашиваются дети, то сердце и есть очаг жизни, а как поддерживать жизнь, если не трудиться, по этой-то причине и доволен Алваро-Дього, такой большой монастырь, это работа на долгие и долгие годы, и тому, кто владеет ремеслом каменщика, кусок хлеба обеспечен на долгие годы, триста реалов поденно, а когда подоспеет время, и все пятьсот, А ты, Балтазар, надумал возвращаться в Лиссабон, гляди не просчитайся, работы здесь хватит, Навряд ли захотят нанимать калек, вон сколько народу, выбор большой, Ты с этим своим крюком можешь делать почти все то же, что и прочие, Делать-то делал бы, коли говоришь ты это не просто мне в утешение, да надобно нам вернуться в Лиссабон, верно, Блимунда, и Блимунда, сидевшая молча, кивнула. Старый Жуан-Франсиско сидит чуть поодаль, плетет кожаный поводок, слышит разговор, но мало обращает внимания на то, что говорится, он уже знает, что сын покинет дом в одну из ближайших недель, и досадует на него за это, снова оставит мать с отцом после того, как столько лет потерял на войне, Поделом ему, что без руки вернулся, любовь такова, что иной раз приходят в голову подобные мысли. Блимунда встала, миновав сад, вышла в поле, пошла под оливами, которые поднимались вверх по склону к столбикам, обозначавшим место постройки монастыря, грубые деревянные башмаки увязали в разрыхленной земле, размокшей от дождя, но шла бы она босиком и наступала бы на острые камушки, тоже ничего не почувствовала бы, как чувствовать ей боль от таких мелочей, если полнит ее ужас от того, на что решилась она нынче утром, когда пошла к причастию натощак, притворилась, что ест хлеб в постели, по обычаю своему и по необходимости, но на самом деле не ела, а потом все утро ходила по дому, не поднимая глаз, якобы из набожности и сокрушения, такою и в церковь вошла, всю службу держалась так, словно довлело над нею присутствие Божие, проповедь выслушала, не поднимая головы, с виду казалось, запуганная до отчаяния угрозами ада, сыпавшимися с амвона, и наконец пришел ее черед приять освященную облатку, и поглядела она на нее. Все эти годы с той поры, как открылся в ней дар ее, она всегда причащалась во грехе, оскоромившись, а на этот раз решила, ничего не сказав Балтазару, пойти к мессе натощак, не для того, чтобы приять Бога, но для того, чтобы узреть его, если есть он во храме своем.