Радуга тяготения - Пинчон Томас Рагглз. Страница 184

Подзор отдергивает руку с ложковилконожиком, уходит корпусом вбок, выворачивает свое оружие так, чтобы зубцы остались сцеплены с оружием Кутыря, и этого хватает, чтобы коммандо сбился с равновесия и сдвинул ногу, — тогда Подзор искусно расцепляет ложковилконожики и оттанцовывает прочь. Кутырь снова твердо становится на ноги и тяжко пускается в погоню, проводя разведку серией боевых уколов, затем перебрасывает оружие в другую руку и застает Подзора врасплох режущим ударом, царапая моряку шею и промахнувшись мимо яремной вены, но ненамного. На белую фуфайку каплет кровь, черная под этими дуговыми лампами. Под мышками у бойцов тьмою лежат пот и холодные тени. Подзор, от боли впав в безрассудство, налетает на Кутыря ураганом диких слепых тычков и рубящих замахов, тому же и ногами даже двигать не надо, он покачивается от колен, словно огромный самоуверенный пудинг, и в конце концов умудряется схватить Подзора за вооруженную руку в запястье и развернуть противника кругом, словно девку джиттербажит, поставить перед собою, после чего замахивается лезвием и полосует им по кадыку Подзора, стараясь вонзить. Коммандо поводит взглядом окрест, хрипло сопя, весь потный, ищет некий локус власти, коя большим пальцем укажет ему, что делать.

Ничего — сплошь овцы, блюют, дрожат, призрачная и цветистая вонь этанола, прочный Будин считает бабки. Никто, в общем, и не смотрит. И тут Подзора и Кутыря, настроенных друг на друга через заточенное лезвие этого ложковилконожика, через ничтожное усилие, что потребуется, дабы затопить их общий мир смертью, — тут их вдруг осеняет: ведь никто ничего не говорил о бое до конца, правда? каждый получит свою долю выручки, кто бы ни выиграл, поэтому разумнее всего — сделать сейчас брейк, вместе пойти и запрессовать Будина, а также найти лейкопластыря и йоду. И все равно они длят свое объятье. Смерть во всей своей могутности мычит им романтические мелодийки, попрекает — мол, умеренные человечишки… Вот досюда и не дальше — и все? Вы зовете это жизнью?

Подъезжает лайба военной полиции — клаксон, сирена, мигалка, все в действии. Подзор и Кутырь и впрямь неохотно расслабляются и, выдохом сдув щеки, расходятся. Будин с десяти шагов через головы пробуждающейся толпы швыряет толстый пакет оккупационных бон, который коммандо ловит, перехлестнув, разламывает и половину отдает Подзору, который уже направляется к трапу своего серого засранца, «Джона 3. Бяки», где шканечные глядят живее, и даже карточная партия в судовой прачке прервалась, чтобы все смогли выйти поглядеть на большую катавасию. На берегу толчется пьянь — медлительно и толком не осознавая цели. Из-за бледных электрических огней накатывают девчонки, дрожат, возбужденные, встрепанные, желают околдовать Сент-Джона Кутыря и увлечь его прочь под покров хорошенькой пастельной синтетики и любвеобильных визгов. Будин с Криптоном, враскачку и матерясь, пробираются сквозь толпу, спотыкаясь о спящих и бодрствующих, останавливаются у большого мусорного бака, чтобы извлечь Ленитропа, а тот поднимается с горы яичной скорлупы, кошмарных куриных деталей в желтой подливке, кофейной гущи и использованной бумаги, что стекают или с хрустом скатываются с него, поднимает маску на лоб и приветственно улыбается Будину.

— Ракетмен, срань господня, и впрямь. Что такое, старина?

— Меня подставили, нужно до «Путци» добраться. — Тем временем подъехали грузовики, в чьи парусиновые тени «красные шапочки» уже загружают всех, кто движется медленнее их. И вот два гражданских, один с бородкой, уже несутся по пирсу с воплями:

— Костюм свиньи, костюм свиньи, вон, смотрите, — и:

— Вы — Ленитроп — ни с места.

Вот уж дудки, и Ленитроп с громовым лязгом и треском выкатывается из мусора и, не включив еще самонаведения, кидается вслед за Будином и Криптоном, в стороны разлетается курий жир, скорлупа засыпает кильватер. У следующего гнездовья эсминцев стоит клубный автомобиль Красного Креста — ну или походная кухня, свет из нее почти ровным квадратом льется на асфальт, внутри, в раме окна, на фоне штабелей из батончиков, сигарет, клинообразных сэндвичей в вощанке сидит хорошенькая девушка с прической Диэнны Дёрбин.

— Кофе, мальчики? — улыбается она, — а сэндвичей не желаете? Сегодня мы распродали почти все, остались только с ветчиной, — и тут, заметив Ленитропа: — ой, мама, простите…

— Ключи от машины, — Будин подваливает с ухмылкой Кэгни и пистолетом с никелированными накладками, — давай, — взводя курок.

Круто хмурится, жмет подложенными плечами.

— В зажигании, Джексон, — Алберт Криптон забирается назад, компанию ей составить, а Ленитроп с Будином прыгают вперед и дергают с места тугим визгливым разворотом как раз в тот миг, когда подбегают двое шпаков.

— А это еще нах кто? — Ленитроп оборачивается в окно, глядит, как удаляются их голосящие силуэты. — Ты заметил у этой пташки туза пик на щеке?

Будин огибает беспорядки вокруг «Джона 3. Бяки» и кажет всем непременный средний палец. Ленитроп откидывается на спинку, поднимает свинячью маску, как рыцарь забрало, извлекает пачку сигарет из кармана фуфайки Будина, закуривает, устал, поспать бы, и все… За спиной вдруг истошный вопль девушки из Красного Креста:

— Господи, что это!

— Послушай, — Криптон, терпеливо, — насыпаешь чуть-чуть на кончик пальца, вот так, потом зажимаешь себе половинку носика, и-и…

— Это кокаин! — голос девушки взлетает к тревожным высотам, — вот что это! Это героин! Да вы наркоманы!и вы похитили меня!О господи! Это же, как вы не понимаете, это же клубная передвижка Красного Креста!Это собственность Красного Креста! Ох, нельзя же так делать! Яв Красном Кресте работаю! О помогите же мне кто-нибудь! Тут наркоманы! Прошу вас, о! На помощь! Остановите и высадите меня! Забирайте машину, если хотите, забирайте все, только пожалуйста, не…

— Пору ли чуток, — Будин разворачивается и направляет блестящий пистолет на девушку.

— Вы не можете меня застрелить, — вопит она, — хулиган, вы кем себя вообразили — угонять собственность Красного Креста! Пошли бы вы… куда-нибудь и… нюхали свой наркотик… оставьте нас в покое!

— Пизда, — сообщает матрос Будин тоном спокойным и разумным, — ты не права. Я могутебя застрелить. Ага? Итак, ты, значит, работаешь на эту дивную человечную организацию, что взимала по пятнадцать центов за кофе и пончики в Битве при, блядь, Клине,если уж тебе и впрямь охота разбираться, кто у кого крадет чего.

— «Что», — отвечает она гораздо смирнее, нижняя губка дрожит эдак миленько и стервозненько — так кажется Ленитропу, который поглядывает в зеркальце, раз уж Будин опять взялся за руль.

— Ого, а это что, — Криптон же наблюдает за ее попкой, — это что у нас такое, — которая смещается туда-сюда под юбкой хаки: девушка стоит, утвердив длинные свои ноги, — грохочуще-скрипучие 60–70 миль в час плюс странная методика поворотов Будина, которая выглядит некоей стилизованной формой самоубийства.

— Вас как зовут? — улыбается Ленитроп, добродушный боров.

— Ширли.

— Эния. Здрасьте.

— Тра-ля-ля, — Криптон уже грабит кассу, пожирает батончики «Херши» и набивает себе носки пачками покурки, — любовь в цвету. — Примерно тут Будин лупит по тормозам и пускается неимоверным юзом, жопу грузовика разворачивает к залитой льдистым светом живой картине: часовые в подшлемниках с белыми трафаретными буквами, в белых ремнях, с белыми кобурами, дорога перегорожена баррикадой, к джипу, пригнувшись и вереща в рацию, бежит офицер.

— Блокпост? Да какого хуя, — Будин выкручивает задним ходом, разнообразные добряки для войск сыплются с полок, и грузовик шаткими рывками разворачивается. Ширли теряет опору и валится вперед, Криптон старается ее цапнуть сзади, Ленитроп нагибается за пистолетом на приборной доске, а когда ему удается опять развернуться к окну, девушка уже полураспласталась на переднем сиденье. — Ну и где, блядь, первая теперь? Это что, коробка передач Красного Креста — надо монетку совать, чтоб поменять сцепление, эй Ширм?