Радуга тяготения - Пинчон Томас Рагглз. Страница 6

К стене у стола Ленитропа пришпилена карта Лондона, коей сейчас и занят Бомбаж — фотографирует крохотной камерой. Вещмешок открыт, и клетушка постепенно заполняется запахом переспелых бананов. Зажечь ли чинарик, чтоб так не воняло? воздух не очень колышется, поймут, что здесь кто-то был. У него уходит четыре кадра, щелк-чиррики-щелк, бат-тюшки, какие мы с тали умелые, — только кто сунется, камеру в мешок плюх, а там банановый сэндвич смягчит падение — что предательский звук, что вредную перегрузку, все едино.

Жаль только, тот, кто финансирует эту маленькую проказу, не раскошелился на цветную пленку. Может, смотрелось бы иначе, думает Бомбаж, хотя спрашивать вроде и некого. Звездочки, наклеенные на карту Ленитропа, охватывают весь возможный спектр, начиная с серебристой (помеченной «Дарлина»), которая делит созвездие с Глэдис, зелененькой, и Кэтрин, золотой, после чего глаз переметывается на Элис, Делорес, Ширли, парочку Салль — они тут в основном красные и синие — в кластер у Тауэр-Хилла, фиолетовую плотность вокруг Ковент-Гардена, небулярный поток в Мейфэре, Сохо, дальше к Уэмбли и до самого Хэмпстед-Хита — во все стороны расползается эта глянцевая, разноцветная, тут и там шелушащаяся небесная твердь, Каролины, Марии, Анны, Сьюзены, Элизабеты.

Но цвета, быть может, случайны, некодированны. Возможно, таких и девушек-то нет. Со слов Галопа, после недель ненавязчивых вопросов (мы знаем, что вы с ним вместе учились, но вовлекать его слишком рискованно)Бомбаж способен лишь отрапортовать, что Ленитроп начал трудиться над этой картой прошлой осенью, примерно тогда же, когда стал выезжать по заданию АХТУНГа на осмотр мест ракетно-бомбовых налетов — видать, в своих странствиях смерти располагая возможностью выкраивать время на волоченье за юбками. Если имеется причина для нанесения звезд каждые несколько дней, мужик ее не растолковал — и не похоже, что это самореклама, ибо Галоп — единственный, кто вообще на эту карту глядит, да и то больше с добродушием антрополога: «Такой безобидный конек у янки, — докладывает он своему другу Бомбажу. — Может, чтоб никого не забыть. У него и впрямь довольно причудливая светская жизнь», — после чего заводит историю о Лоррейн и Джуди, констебле-гомосексуалисте Чарлзе и пианино в мебельном фургоне, или об эксцентричном маскараде с участием Глории и ее сексапильной мамаши, ставках в одну «лошадку» на игру между Блэкпулом и Престоном — Норт-Эндом, неприличной версии «Тихой ночи» и благоприятном тумане. Но ни одна из этих баек никак не способна просветить тех, к кому Бомбаж ходит с докладом…

Ну вот. Закончил. Мешок застегнут, лампа выключена и передвинута на место. Может, еще застанет Галопа в «Машине и багре», пропустят по пинте, как добрые товарищи. Он движется назад по лабиринту древесноволокнистых плит, под этим худосочным желтым светом, раздвигая приливные волны входящих девушек в галошах, индифферентный Бомбаж, неулыбчивый, сейчас тут не время, видите ли, шлепки нашлепывать да щекоткой баловаться, ему еще дневную доставку надо осуществить…

***

Ветер сдвинулся к юго-западу, и барометр падает. Чуть за полдень, под накатом дождевых туч уже темно, будто вечер. Энию Ленитропа тоже застанет. Сегодня была долгая идиотская погоня до нулевой долготы, и предъявить, как водится, нечего. Предполагалось, что очередной преждевременный разрыв в воздухе, комья горящей ракеты обдали окрестности на мили вокруг, главным образом — реку, всего один сохранил хоть какую форму, да и тот к Ленитропову приезду окружен был плотнейшим кордоном, каких Ленитроп и не видывал, — и несговорчивейшим к тому ж. Мягкие выцветшие береты на фоне сланцевых облаков, «стены» третьей модели поставлены на стрельбу очередями, громадные верхние губы покрыты усами во весь рот, чувства юмора ноль — никакому американскому лейтенанту не светит глянуть, сегодня уж точно.

Как ни верти, АХТУНГ — бедный родственник союзнической разведки. На сей раз Ленитроп хотя бы не одинок, он слегка утешается, видя, как коллега из Техразведки, а вскоре и глава отдела оного коллеги в суете прибывают на место в «вулзли-осе» 37 года, и обоим тоже от ворот поворот. Ха! Ни тот ни другой не отвечают на сочувственный Ленитропов кивок. Фиговы дела, братцы. Но ушлый Эния околачивается неподалеку, раздает сигареты «Нежданная удача» и успевает хотя бы разузнать, что тут за Нежданная Неудача свалилась.

А тут вот что: графитный цилиндр дюймов шесть в длину и в диаметре два, редкие чешуйки армейской зеленой краски уцелели, прочее обуглилось. Только этот обломок и пережил взрыв. По-видимому, так и было задумано. Внутрь, похоже, напиханы бумаги. Старшина руку обжег, когда его подбирал, и все слыхали, как он заверещал Ай, блядь,рассмешив солдатню, у которой жалованье поменьше. Все поджидали капитана Апереткина из Д.О.О. (уж этовздорное мудачье никогда не спешит), и вот он как раз и появляется. Ленитроп видит мельком — обветренное лицо, здоровый засранец. Апереткин забирает цилиндр, уезжает, и на этом все.

В каковом случае, мыслит Ленитроп, АХТУНГ может эдак утомленно послать пятидесятимиллионный межведомственный запрос в это самое Д.О.О., поинтересоваться каким-нибудь отчетом о содержимом цилиндра, и, как обычно, на запрос будет положено с прибором. Это ничего, Ленитроп не в обиде. Д.О.О. кладет на всех, и все кладут на АХТУНГ. Вдоба-авок, какая вообще разница? На ближайшее время это его последняя ракета. Будем надеяться, навсегда.

С утра в корзине «Входящие» обнаружились приказы: командировка в какой-то госпиталь в Ист-Энде. Ни слова пояснений, кроме машинописной копии меморандума в АХТУНГ, требующей его назначения «в рамках программы тестирования Д.П.П.». Тестирования? Д.П.П. — Директорат Политической Пропаганды, Ленитроп проверил. Сомнений нет — очередная Миннесотская Многопрофильная галиматья. Но хоть отвлечется от охоты за ракетами, она уже слегка приедается.

Когда-то Ленитроп за такое болел. Без шуток. Ну то есть ему так казалось. Много всего, что было до 1944-го, теперь расплывается. Из первого Блица он помнит лишь долгое везенье. Чем бы люфтваффе ни швырялось, рядом с Ленитропом ничего не падало. Но летом они перешли на эти свои «жужелицы». Идешь себе по улице или в постели уже почти закемаришь, и вдруг пердеж над крышами — если продолжается, нарастает до предела, а потом минует — ну и ладно, не моя, стало быть, забота… но если затыкается двигатель — берегись, Джексон: снаряд в нырок, топливо плещется в корме, подальше от форсунок, и у тебя 10 секунд, чтоб куда-нибудь заползти. Ну, вообще-то не ужасно. Со временем приспосабливаешься — уже ставишь по чуть-чуть, шиллинг-два, держишь пари с Галопом Муссор-Маффиком за соседним столом, где следующая перделка грохнет…

Но потом в сентябре прилетели ракеты. Ракеты пиздоклятые. Вот к этим ебучкам не приспособишься. Без шансов. Впервые он с изумлением понял, что боится. Начал больше пить, меньше спать, курить беспрерывно, как-то чуя, что его держат за сосунка. Господи, не должно было и дальше вот такпродолжаться…

— Я гляжу, Ленитроп, у тебя уже одна во рту…

— Нервное. — Ленитроп все равно прикуривает.

— Ну не моюже, — умоляет Галоп.

— Две разом, видал? — наставляя их вниз, точно клыки из комиксов. Лейтенанты таращатся друг на друга сквозь подпитые тени, а день углубляется за высокими холодными окнами «Машины и багра», и Галоп вот-вот рассмеется, фыркнет о господи через всю древесную Атлантику стола.

Атлантик случалось во множестве за эти три года, нередко суровее той, кою некий Уильям, первый трансатлантический Ленитроп, пересек много предков назад. Варварство костюма и речи, ляпсусы в поведении — в один кошмарный вечер их обоих вытурили из Атенея для Младшего Комсостава, поскольку пьяный Ленитроп, Галопов гость, целил клювом совиного чучела в яремную вену Дековерли Сифу, а тот, пригвожденный к бильярдному столу, пытался загнать шар Ленитропу в глотку. Подобное творится пугающе часто; и все же доброта — ничего себе крепкое судно для таких океанов, Галоп всегда рядом, краснеет, лыбится, и Ленитроп поражен: когда речь о деле, Галоп ни разу его не подводил.