Миллионы женщин ждут встречи с тобой - Томас Шон. Страница 18

Еще помню девушку из какой-то благотворительной организации. Она была очень красивая и грустная, недавно излечилась от рака. Так вот, эта милашка с удовольствием шлепала меня по спине, словно по какому-то тамтаму. Другая интеллектуалка, изучающая русскую культуру, просила, чтобы я слегка душил ее во время секса. Видимо, это каким-то образом связано с Достоевским.

Девушка-альбинос с маленькими ушами обожала драться. Физически. Бороться в прямом смысле слова. Наверное, в детстве их бросил отец, и таким образом она вымещала агрессию. А негритянка из Тринидада приходила в восторг только от того, что занималась сексом с белым мужчиной: она все время прижимала свою руку к моей и тараторила: «Смотри, смотри!»

Девушек было много. Они стеснялись показывать грудь или плакали в минуту оргазма, наотрез отказывались снимать очки или лежали неподвижно, изображая мертвых. Среди них были рыженькие, седые и лысые. И даже канадки.

Мне было весело, по-настоящему весело. Я до сих пор с упоением вспоминаю те разудалые годы. И тот рекордно быстрый секс с девочкой из подъезда. Как-то раз мне в дверь постучали. Я открыл: на пороге стояла юная красотка. Она попросила карандаш, чтобы оставить записку подруге, которую так и не дождалась. Мы разговорились, по какой-то непостижимой причине я пригласил ее в бар. Она была не против. Пропустив по кружке пива, мы вернулись ко мне и занялись любовью. Было шесть вечера. На все про все ушло меньше чем три часа. Я едва знал, как ее зовут, и понятия не имел, откуда она и что делает — разве что одалживает карандаши.

Тот быстрый, нежданный и «чистый» секс — вершина моего мастерства. Может, кому-то он покажется не таким уж и быстрым (один мой приятель утверждает, что однажды повстречал в Гайд-парке норвежку, пригласил ее к себе, она согласилась — пятнадцать минут «прелюдии»), но для меня он навсегда останется самым удивительным и оттого по-своему прекрасным.

С тех пор я стал куда самонадеянней. Возомнил, будто отныне могу заниматься сексом по первому желанию. Стоит мне лишь заговорить с девчонкой или одолжить ей карандаш, как через пару часов она уже стягивает трусики.

Разумеется, только я забрался на эту вершину, как сразу рухнул в пропасть.

Внезапно мои безмятежные денечки подошли к концу. Я пресытился, огрубел, мне все опостылело. Спустя пару недель после случая с карандашом я познакомился на вечеринке с тремя девушками. Мне было все равно (по крайней мере, так казалось), с кем из них спать. Возомнив о себе невесть что, я решил (очень жаль, что так вышло, честно!) совратить самую толстую и некрасивую. Сказано — сделано. Возвращаясь домой на следующее утро, я как всегда чувствовал себя великолепно и мысленно приговаривал: «Молодец! Ты просто гений!.. Хм, а где это я?» Но по пути к метро самомнение улетучилось, и на смену ему пришло другое чувство: «Постой, а как же она?Что она о тебе подумает? Разве ты правильно поступил?» Тогда впервые проснулась моя совесть.

Я благополучно на нее забил и спустился в метро.

Тем не менее внутренние противоречия накапливались. Теперь я знакомился с девчонками и занимался с ними сексом лишь затем, чтобы вечером в баре повеселить друзей. Я всегда произносил одни и те же слова, делал одинаковые комплименты, зная, что они сработают. Я превратился в любовный автомат, мне было плевать на своих подружек. Плохо. Очень плохо. Моя жестокость вылилась в то, что каждый вечер я занимался любовью с разными девушками. Мне было любопытно, заметят ли они что-нибудь. Они не замечали.

Словом, я вел себя как настоящий подонок.

И однажды доигрался. Как-то вечером в баре я познакомился с обалденно красивой иранкой. Говорил с ней о том же, о чем всегда. Она попросила проводить ее домой. По дороге мы взялись за руки. Я рассказал ей свой коронный анекдот, она посмеялась и сжала мою руку. В общем, все шло нормально. Но у станции метро я вдруг ощутил странное отвращение к себе, к своим механическим и бессмысленным действиям, к этому жесткому утилитаризму. Меня даже затошнило. Я не знал, что делать. Мы гуляли, беспечно разговаривали, я пытался скрыть свои чувства и не понимал, откуда они взялись.

Когда мы подошли к дому той девушки, она явно ждала, что я ее поцелую и поднимусь к ней. Однако я просто чмокнул ее в щеку, молча развернулся и сел в автобус. Дома, лежа в одиночестве на кровати, я не мог избавиться от этой нездоровой пустоты. Всю ночь напролет я смотрел в потолок, пока первые лучи рассветного солнца не ударили в занавески.

Вот так все и кончилось. Со мной случилось что-то плохое, хорошее или странное. Время беспорядочных сексуальных связей для меня подошло к концу.

Однако стремиться к ним я не перестал. Да, полгода я не встречался с девушками в напрасной попытке найти любовь всей жизни и вырваться из водоворота случайного секса. А потом понял, что совершил роковую ошибку, отступившись от своих донжуанских способностей. Не менее роковой ошибкой с моей стороны была та иранка, которой я так и не позвонил. Решено: надо вернуть все, чем я бездумно пожертвовал.

Мы договорились встретиться в баре. Но на этот раз, после двух кружек пива, иранка подняла на меня глаза и покачала головой. Затем встала, презрительно усмехнулась и ушла. Вот так. Я был в ужасе. Я лишился своего дара. Какими бы магическими способностями я ни обладал, спустя три года разврата они улетучились. Или, по меньшей мере, потеряли силу. Я допивал пиво в одиночестве.

Но почему? Почему я вновь терпел неудачу? Почему стал мямлить и нервничать в общении с женщинами, как последний неудачник, хотя совсем недавно был на коне? Трудно сказать. Я не растолстел, не изучал валлийский. Что-то меня подвело… Уверенность. Абсолютная самонадеянность. Непоколебимая вера в то, что сегодня у меня будет секс, а если нет — плевать, будет завтра. И еще, вероятно, во мне просыпалась зачаточная, но подрывающая силы форма совести. А совесть и похоть — не лучшие друзья. Совесть превращает нас в трусов, по крайней мере, когда дело доходит до твердости рук и других частей тела. Я мечтал, чтобы мне сделали операцию по удалению совести. Однако не тут-то было.

Вот так закончилась для меня пора беспечного секса. Ну, почти закончилась. Как же я могу применить этот опыт в общении с Шалуньей? Действительно ли мы с ней на одной волне? Между первым блюдом и пудингом я судорожно размышляю на эту тему, и неожиданно, когда мы принимаемся за десерт, Шалунья сообщает, что приехала из Австралии. Акцента нет, потому что она давно живет в Лондоне, но росла и училась она в Перте.

Вот это да! И о чем я только волновался? Да она австралийка! Можно расслабиться, потому что австралийские девушки на редкость бесстыжи, пылки и легко доступны.

Знаю, знаю… Дорогие уроженки Мельбурна, прежде чем закидывать меня гневными посланиями, поймите: это не мое мнение, так считает мой доктор! Он поведал мне об австралийках как раз в конце той «горячей» поры. Вот как это было.

Я сидел за столиком в кафе и вдруг почувствовал зуд «там, внизу». Зуд не прекращался и порядком меня раздражал. Я почесался и благополучно о нем забыл.

Через несколько дней зуд усилился, а потом приобрел и вовсе устрашающие масштабы: его начали замечать другие люди, ведь теперь я засовывал руку в штаны все чаще. В кафе. В барах. В библиотеках. Обычно я так не делаю, даже в библиотеках.

Самое ужасное произошло, когда адский зуд застиг меня в автобусе. Автобус был битком забит людьми, я не мог просто взять и хорошенько почесаться. И я решил облегчить свои муки путем активного шевеления бедрами. Должно быть, при этом я заметно гримасничал. Автобус опустел подозрительно быстро. Особенно если учесть, что мы не останавливались.

Ну все, с меня хватит. Надо узнать, в чем дело. Что за дрянь мне положили в салат? Может, это аллергия? Или между моими и подружкиными феромонами произошла какая-то нежелательная реакция?

В тот вечер, надежно запершись в ванной, я снял штаны и провел расследование.