Гвоздь в башке - Чадович Николай Трофимович. Страница 30

– Мне бы самому этого хотелось, – признался я. – Да что-то не получается.

– Но, будучи, так сказать, вне пределов этого мира, – он покосился на вентиляционное отверстие, словно вход в ментальное пространство находился именно там, – вы покидаете свою телесную оболочку без всяких проблем. Не так ли?

– Чаще всего мне просто деваться некуда. Я покидаю гибнущую телесную оболочку, как это было сегодня.

– Прикажете убивать вас перед каждым очередным путешествием? – Котяра невесело улыбнулся.

– Нет, второй раз этот номер не пройдет, – заверил я его. – Не запугаете.

– Придется придумать что-нибудь свеженькое.

– Вы-то, конечно, придумаете! Исходя из опыта инквизиции и гестапо. – И тут меня осенило. – А что, если попробовать боль? Я, между прочим, боли боюсь больше, чем смерти. Вот и сбегу от нее куда подальше.

– Мысль дельная. – Котяра окинул меня взглядом, который можно было охарактеризовать как удивленно-уважительный. – В плане умственном, мой друг, вы, безусловно, прогрессируете. Хотя вроде бы учиться не у кого. Все ваши предки не ахти какие мудрецы.

– Жизнь учит, профессор, – сообщил я жизнерадостно. – Да и от вас ума понемногу набираюсь.

– Спасибо на добром слове. Кстати, рассказ о ваших последних похождениях необходимо задокументировать. Когда это лучше сделать?

– Лучше всего – прямо сейчас. А то вдруг забуду что-нибудь важное.

– Отдохнуть, стало быть, не желаете.

– Я не устал. Все происходило как в кино. Успевай только глазами зыркать. Правда, когда наша общая с предком голова развалилась от удара меча на две части, ощущение было не из приятных.

– Тогда приступайте. – Он вложил в мою правую руку диктофон. – Постарайтесь ничего не пропустить. Побольше деталей, имен, географических названий, если таковые упоминались. А я, чтобы не мешать вам, удалюсь.

Выглядел Котяра очень утомленным. Куда более утомленным, чем я (это если судить по моим внутренним ощущениям). Но с ним-то, положим, все понятно. Как-никак глубокая ночь на дворе. Всем нормальным людям давно пора отдыхать. А вот откуда во мне столько прыти? Умей я владеть своим телом – наверное, пустился бы сейчас в пляс. Неужели мне передалась жизненная энергия пращура, сгинувшего тысячу лет назад?

Целых два дня я был предоставлен самому себе, и в конце концов это стало надоедать. Похоже, что слова Котяры сбывались. Я ощущал себя если и не океанской яхтой, запертой в эллинге, то, по крайней мере, застоявшимся конем. Тяга к странствиям в ментальном пространстве оказалась столь же прилипчивой, как и пристрастие к наркотикам.

Каждую ночь я пытался покинуть этот мир, но всякий раз безуспешно. Психологическая установка на суицид, в свое время толкнувшая меня на эту скользкую дорожку, исчезла окончательно, а серьезную боль себе я причинить не мог.

К тому же расстроился сон. За кошмары, регулярно посещавшие меня, нужно было благодарить предков. То я вновь насиловал дочерей Торкиля Длиннобородого, то маршировал по промерзшему плацу, освещаемому только луной да огромными кострами, то тонул в ржавом комарином болоте.

Дабы хоть как-то отвлечься, я пытался припомнить все, что мне было известно о природе времени, и даже строил на этот счет свои собственные теории, в которых скупые крохи научных фактов приправлялись обильным гарниром мистики и пряным соусом фантазий.

На третий день, сразу после завтрака, меня навестил профессор Мордасов. Как человек воспитанный, он минут пять рассуждал о вещах отвлеченных, а к делу приступил лишь после того, как похвалил меня за цветущий вид (что было несомненным преувеличением), и заглазно пожурил Котяру за чрезмерно жесткую методику экспериментов (что совпадало с моим собственным мнением).

Затем Мордасов извлек из портфеля стопку листов, содержавших распечатку моего последнего устного сообщения. Чуть ли не каждая вторая фраза была подчеркнута фломастером – местами красным, а местами синим. Поля, вперемежку с восклицательными и вопросительными знаками, испещряли какие-то похожие на тайнопись закорючки. Не хватало только краткой резолюции в левом верхнем углу – чего-то вроде «К исполнению» или «Категорически отказать».

Короче, над текстом кто-то усердно поработал.

– Я не знаток Средневековой Скандинавии, – словно угадав мои мысли, произнес Мордасов, – а потому передал ваш доклад на экспертизу компетентным специалистам. Естественно, с некоторыми купюрами и без указания источника получения информации. Сразу отмечу, что ваша история выглядит вполне правдоподобно, хотя и не содержит никаких принципиально новых сведений. Рецензент даже счел уместным заметить, что она выглядит как ловкая компиляция норвежских саг. Если что и придает ей убедительность, то не внешняя достоверность общих мест, а отдельные несоответствия с традиционной точкой зрения. Так, например, весьма сомнительно, что в те времена скандинавы держали у себя домашних кошек.

– Эгель Змеиное Жало много странствовал и мог видеть кошек в других странах, – возразил я. – Тем более что кошка упоминается в моем рассказе не как конкретный объект, а как ассоциация, случайно возникшая в моей памяти.

– Вполне вероятно. Но таких несообразностей довольно много. Компилятор, а тем более мистификатор этого себе не позволил бы. Как известно, многие литературные фальшивки выглядят гораздо убедительнее подлинных произведений соответствующей эпохи… Подробный анализ текста вас вряд ли заинтересует. Лично у меня нет причин сомневаться в достоверности описанных событий. Важно другое – сумели ли вы оставить в прошлом какой-нибудь памятный знак.

– Я упомянул об этой попытке.

– Разве… – Мордасов стал бегло просматривать текст. – Наверное, этот эпизод изъял профессор Котяра. Придется повторить его для меня.

– Незадолго до начала схватки я велел кузнецу поставить новые клейма на все наше оружие. Однако он вскоре погиб прямо у меня на глазах.

– Так-с… – Мордасов сразу помрачнел. – Жаль, что у нас ничего не вышло… А как должны были выглядеть эти клейма?

– Мои инициалы и год рождения. В современном летоисчислении, естественно.

– Незамысловато, но, в общем-то, узнаваемо. Что же, подождем до следующего раза.

И тогда я начал излагать ему мысли, занимавшие меня все эти последние двое суток:

– Профессор, давайте вспомним теорию, в равной мере удовлетворяющую и вас, и моего лечащего врача, то есть гражданина Котяру. Благодаря редчайшему стечению обстоятельств, главное из которых – засевший в моей башке гвоздь, я получил возможность вселяться в телесную оболочку предков и даже как-то влиять на их поступки. Антонида Мороз зарезала изнасиловавшего ее красноармейца только благодаря моему чуткому руководству. Я сорвал уже почти удавшееся покушение на императрицу Анну Иоанновну. Это я погубил Эгеля Змеиное Жало, который мог бы совершить еще немало кровавых подвигов. Но на реальном ходе истории это никоим образом не отразилось. Почему? Подобный феномен можно объяснить по-разному. Но лично я склоняюсь к следующей версии… Хотите ее выслушать?

– Почему бы и нет.

– Все события, случившиеся на земле со времен Адама и до наших дней, намертво зафиксированы в структуре мироздания, истинное устройство которого нам пока неизвестно. Текучая вода превратилась в камень. Изменить что-нибудь в прошлом нельзя. Следовательно, все, что я содеял и еще успею содеять в минувших веках, тоже является непреложным фактом истории. Еще не родившись, я подставил Эгеля под меч Сурта Острозубого и помешал Ваське Лодыреву убить императрицу. Это касается и моих грядущих путешествий в ментальное пространство. В прошлом они уже совершились. И если бы я пожелал оставить где-то метки, понятные моим современникам, то давно бы сделал это. Какой вывод напрашивается?

– Вывод такой, что нам следует немедленно приступить к поиску этих самых меток. – В сообразительности Мордасову нельзя было отказать. – Вопрос лишь в том, имеет ли ваша версия под собой хоть какую-то реальную основу. Честно сказать, я в этом сильно сомневаюсь.