Навсегда - Гулд Джудит. Страница 39

— Я не знал об этом, но не вижу здесь ничего удивительного.

— А что случилось потом? Все эти вывески «улица Билфелд» пришлось в одночасье менять.

— Из-за Фридриха Вильгельма Шнайдера.

— Правильно, — кивнула Стефани. — Группенфюрер CA, правая рука начальника штаба CA Эрнста Рема. Он был прирожденный убийца, известный гомосексуалист и страстный любитель оперной музыки — все в одном лице. Его внешность идеально соответствовала всем стандартам истинного арийца: голубоглазый блондин, бледная нордическая кожа, веснушки. Прибавь к этому достаточно смазливую морду и мускулистое тело.

Дедушка пишет, что Шнайдер был любимым партнером Рема в его любовных забавах.

— Об этом я тоже слышал, — подтвердил Сэмми.

— И тут мы подходим к следующему важному событию в жизни Лили, — продолжала Стефани. — В мае тридцать третьего года она вышла замуж за группенфюрера Шнайдера. Торжественная церемония проходила, конечно же, в здании Берлинской государственной оперы — где же еще? — и транслировалась — иначе и быть не могло — на всю Германию. Играл оркестр Берлинской филармонии, пел оперный хор. Был выставлен почетный караул CA и СС. На церемонии присутствовали Гитлер, Гиммлер, Геринг — и много кто еще. Заметь, это была гражданская церемония, но поставлена Альбертом Шпеером со всей помпой вагнеровской коронации. И знаешь, чего я еще никак не пойму?

— Чего же, дорогая?

—  Почемуони поженились. Учитывая карьеру обоих — я уж не говорю о его сексуальных наклонностях, — вряд ли можно было сказать, что этот брак свершился на небесах.

— Нет, — ответил Сэмми. — Это был вполне земной брак, устроенный на нашей грешной земле.

— Но зачем?

— Правильнее было бы спросить, кто именно устроил этот брак.

— В таком случае, кто же?

— Номер один.

— Уж не хочешь ли ты сказать…

— Правильно, детка, именно это я и имею в виду. Сам Шикльгрубер.

Стефани была потрясена.

— Гитлер! — прошептала она, уставившись на Сэмми. — Но зачем?

— Потому что, моя дорогая, фюрер, хотя и питал отвращение к нездоровым сексуальным наклонностям Шнайдера, тем не менее очень тепло относился к нему. Они прошли вместе долгий путь — начиная с окопов первой мировой войны.

Стефани молча переваривала только что услышанное.

— Понятно, — медленно произнесла она через какое-то время. — Чтобы его направить на путь истинный.

— Точно! А поскольку группенфюрер был тонким ценителем оперы, Гитлер использовал Лили как приманку. Но женитьба никак не повлияла на его сексуальное поведение, равно как и не устранила слухи о его продолжающейся связи с Ремом и его мальчиками. Скорее наоборот, сплетни становились все громче, поскольку слава Лили не оставляла в тени и бедного Фридриха.

Немного помолчав, Стефани воскликнула:

— Да, дядя Сэмми, да! Теперь, когда ты сказал, что не кто иной, как Гитлер устроил этот брак, все становится на свои места. Боже мой! Теперь, например, ясно, почему Лили затеяла бракоразводный процесс, когда…

— Июнь тридцать четвертого? — подсказал Сэмми.

— Точно! Когда шайка Рема получила свое в Тегернзе, они все, включая группенфюрера Шнайдера, были казнены за так называемую измену! — Стефани ошеломленно покачала головой. — А я-то была готова поклясться на стопке библий, что Лили была либо провидцем, либо обладала сверхъестественным чувством самосохранения!

— Она действительно им обладала, детка. Не сомневайся.

— Поверь, я и не сомневаюсь. Но в данном случае ее инстинкт самосохранения был ни при чем. Дядя Сэмми! Разве ты не видишь? — Стефани выпрямилась, глаза ее блестели, возбуждение пронизывало ее, как электрические разряды. — Она наверняка была предупреждена о том, что готовится! Боже мой! Ты только вдумайся, что из этого следует! Скорее всего, ей было сказано… или даже приказано… отдалитьсяот мужа… может быть, самим фюрером? — После паузы Стефани добавила: — Теперь понятно, почему она смогла, как шарик, наполненный гелием, вылететь из этой вонючей истории.

— И при этом сохранить благоухание розы, — добавил Сэмми, кривя губы в иронии.

Стефани кивнула.

— Потом они с Олендорфом уехали в мировое турне. Первые гастроли были в Парижской опере. Лили свела всех с ума. Следующая остановка — в Лондоне. На каждом представлении в «Ковент-Гардене» публика закидывала ее цветами. Затем «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке, где и Лили, и Олендорфу были предложены контракты на астрономические суммы. Но, будучи добропорядочными нацистами, они снисходительно их отклонили. Затем Мехико, Буэнос-Айрес, Монтевидео, Рио — и опять назад, через Атлантический океан. Их слава обгоняла их, и естественно, на всех спектаклях был аншлаг. Лисабон, Мадрид, миланский «Ла Скала» — Лили завоевывала публику везде. А затем — гвоздь турне: по просьбе папы она пела в Риме, в соборе Святого Петра.

— Вообще-то, детка, я все это помню — я был тогда совсем молодым. Не было газеты, которая не опубликовала бы фотографию коленопреклоненной Лили, целующей кольцо на руке Его святейшества.

— Какая жестокая шутка! Лили была — и, вероятно, есть, поскольку я абсолютно убеждена, что она живет и здравствует, — в высшей степени безжалостной, охочей до власти сучкой. Этому есть все доказательства. Что она делает после возвращения в Берлин? Укрепляет свою власть с помощью серии романов с высокопоставленными нацистами, причем каждый последующий более высокопоставленный, чем предыдущий. А когда завоевывать больше было некого, она поступила очень просто. Она устроила так, что маэстро Олендорф стал во главе Венской оперы, и спокойно переехала к нему в Вену. Эта парочка заправляла всей культурной жизнью Вены, при этом Лили тихо занималась домашним хозяйством, проживая с главным местным нацистом.

— Ее можно было бы назвать последней великой куртизанкой.

Стефани рассвирепела.

— Вот уж поистине, куртизанка! — фыркнула она. — Дядя Сэмми, куртизанки не ведут себя так, как это делала Лили. Сначала любовница нескольких высокопоставленных нацистов в Берлине, потом одного, но тоже высокопоставленного, нациста в Вене. А после этого, во время оккупации Австрии войсками союзников, что она делала, а? Если память мне не изменяет, она соблазнила командующего советскими частями в Вене.

— Н-да… — Сэмми кивнул.

— Но вот неожиданность! — Стефани исходила сарказмом. — Фрау Шнайдер вдруг обнаружила, что приходится расплачиваться по счетам. Расплачиваться за то, что все это время была одним из самых известных — и музыкально одаренных — членов партии. Внезапно вся ее карьера пошла псу под хвост, поскольку союзники не давали ей возможности ни выступать — будь то на сцене или по радио — ни записываться.

Стефани подалась вперед, почти привстав на кровати.

— Но разве это ее остановило? Нет, черт побери, нет! Наша фрау Шнайдер, переспавшая, наверное, со всеми мужиками от Берлина до Вены, мало-мальски обладавшими властью, нанимает себе дуэнью — дуэнью! — и бегает по Лондону, как какая-то беспомощная, одинокая, несчастная девочка.

— Да, — тихо подтвердил Сэмми. — Но, детка, ты должна признать, что этот номер сработал, не так ли? Ей удалось поймать сэра Кеннета Хью-Коукса.

— Который совершенно случайно оказался председателем «Хевенли рекордс» и самым влиятельным продюсером классических записей в мире! Он сделал ее не только леди Хью-Коукс, но одновременно и гражданкой Великобритании, что сразу разрешало все ее проблемы с союзниками и давало право выступать где угодно, в том числе в Германии и Австрии! — Стефани откинулась назад и перевела дух. — И вот мы опять возвращаемся в тот же квадрат… — Стефани нахмурилась и замолчала.

— И что же это за квадрат, дорогая? — тихонько подтолкнул ее Сэмми.

— На этом этапе Лили имела все, я подчеркиваю: все. Огромное состояние. Мировую известность. Значительную власть. Даже титул, черт его побери!

— И что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать: почемуона разыграла свою смерть и исчезла? Подумай, дядя Сэмми. — Голос Стефани понизился до шепота. — Что могло ей принести это исчезновение? То, что не могут принести ни деньги, ни власть.