Железная хватка - Портис Чарльз. Страница 22

Он опять:

— Что эта девчонка тут делает?

Кочет ему:

— Она со мной.

— Она с нами обоими, — говорит Лабёф.

А Мун им:

— Что-то тут не так. Я не понимаю.

Я говорю:

— Этот Чейни, что с отметиной на лице, — он убил моего отца. Так же, как и вы, пил виски. Потому и пошел на убийство. Если вы исполнителю все расскажете, он вам поможет. У меня дома есть хороший адвокат, и он вам тоже поможет.

— Чего-то непонятно.

Куинси говорит:

— Не о чем с этой публикой толковать, Мун.

А я ему:

— Вы мне не нравитесь.

Куинси аж замер. И спрашивает:

— Ты это мне, соплячка?

Я говорю:

— Да, и повторю, если надо. Вы мне не нравитесь — ни видом своим, ни как птицу разделываете. Вам самое место в тюрьме. Мой адвокат вам помогать не станет.

Куинси ухмыльнулся и ножом махнул так, словно меня хотел зарезать. И говорит:

— Кто бы про вид рассуждал. Тебя-то, похоже, суковатой палкой по роже лупили.

Я говорю:

— Кочет, этот Куинси индюшку портит. Он ей все кости подробил, аж мозг видно.

Кочет ему:

— Куинси, а ну давай хорошо работай. А то у меня перья жрать будешь.

— Не умею я с птицей, — отвечает Куинси.

— Корову в темноте освежевать ты горазд, так и птицу разделаешь, — говорит Кочет.

Мун тут:

— Мне доктора нужно, — говорит.

А Куинси:

— Хватит пойло в себя заливать. Ты от него совсем дурак.

Тут Лабёф рот открыл:

— Если мы эту парочку не разделим, так ничего и не добьемся. Один другого совсем охомутал.

А Кочет ему:

— Мун опамятуется. Зачем такому парнишке ногу терять? Слишком молодой скакать на деревяшке. Ему б еще танцевать да веселиться.

— Это ты меня нарочно дразнишь, — говорит Мун.

— Я правдой тебя дразню, — отвечает Кочет.

Через несколько минут Мун нагнулся и давай Куинси на ухо шептать.

— Ну-ка прекращай, — сказал ему Кочет и ружье поднял. — Есть что выложить — всем выкладывай.

Мун говорит:

— Мы Неда и Задиру два дня как видали.

— Эй, не дури, — говорит Куинси. — Свистнешь — я тебя убью.

Но Мун свое:

— Меня размотали, — говорит. — Мне доктора надо. Я все скажу, что знаю.

На этих словах Куинси хвать своим охотничьим ножом по скованной руке Муна — и у меня на глазах четыре пальца ему отрубил, они прочь отлетели, как щепки от бревна. Мун ужасно завопил, и тут пуля из винтовки разнесла прямо передо мной лампу и ударила Куинси в шею, а мне на лицо горячей кровью брызнуло. И первая мысль у меня: «Лучше-ка мне подальше отсюда». Я со скамьи кувырнулась спиной — хоть и на земляном полу, а всё как-то спокойней.

Кочет с Лабёфом подскочили — убедились, что меня не задело, и тут же — к упавшим конокрадам. Куинси лежал без чувств — умирал или уже умер, а у Муна кровь хлестала из руки да из смертельной раны в груди, которую ему Куинси успел сделать.

— Боже святый, я умираю! — говорит Мун.

Кочет чиркнул спичкой, чтоб светлее стало, и велел мне принести сосновый сучок из очага. Я нашла хороший, длинный, зажгла его и принесла Кочету — факел сильно дымил, но весь этот кошмар освещал. Исполнитель снял наручники с бедняги.

— Сделай же что-нибудь! Помоги мне! — кричит тот.

— Я для тебя, сынок, ничего уже не могу сделать, — отвечает Кочет. — Твой напарник тебя убил, и я его прикончил.

— Не бросай меня тут. После волков от меня ничего не останется.

— Я прослежу, чтоб тебя достойно похоронили, хоть земля и промерзла, — говорит Кочет. — А теперь расскажи мне про Неда. Где ты его видел?

— Два дня тому видали, у Макалестера, его с Задирой. Они сегодня сюда придут, лошадей поменять и поужинать. Хотят ограбить «Летуна Кати» возле стрелки Уэгнера, [62]если снег не помешает.

— Их четверо?

— Сказали, четыре лошади надо, я больше ничего не знаю. Нед был Куинси дружок, не мой. На своего друга я б не свистнул. Я боялся, что стрельба начнется, а в этих браслетах мне мало что светит. Вот в драке я храбрый.

Кочет спрашивает:

— А человека с черной отметиной видел?

— Никого я не видел, только Неда и Задиру. Как дело до драки доходит, я в самой гуще, но вот коли надо остановиться и подумать — тут я в кусты. Куинси все законы ненавидел, но за друзей держался.

— Во сколько они тут будут, не говорили?

— Я уже выходил, их выглядывал. У меня брат есть, Джордж Гэрретт. В южном Техасе разъездной методист, проповедует. Продай мои пожитки, Кочет, а выручку ему отправь через окружного управляющего в Остине. Мышастая лошадь — моя, я за нее заплатил. А остальных мы вчера вечером у мистера Бёрлингейма увели.

Я спрашиваю:

— Хотите, мы вашему брату расскажем, что с вами случилось?

А он мне:

— Это все равно. Он знает, что я в глухомань подался. Сам потом ему скажу, когда мы встретимся на улицах Блаженства.

— Только Куинси ты там не ищи, — посоветовал Кочет.

— Куинси со мной всегда по-честному обходился, — говорит Мун. — Ни разу не подводил, пока не зарезал меня. Дайте водички холодной попить.

Лабёф принес ему воды в чашке. Мун потянулся было к ней кровавым обрубком, потом взял другой рукой. И говорит:

— Пальцы еще чувствую, а их уже и нету.

Хорошо он попил, много, но ему от этого больнее стало. Еще немного поговорил, но уже сбивчиво и вроде как ни за чем. На вопросы не отвечал. А в глазах у него вот что читалось: смятенье.Вскорости для него все кончилось, и он к другу своему ушел, к покойному. Будто на тридцать фунтов похудел.

Лабёф сказал:

— Говорил я, надо было их разлучить.

Кочет на это ничего не ответил — не хотел признавать, что допустил ошибку. Обшарил карманы у мертвых конокрадов и все, что нашел там, выложил на стол. Лампу уж не починить было, и Лабёф принес из своей седельной сумки свечу, зажег и укрепил на столе. Добыча у Кочета была: несколько монет, патронов да бумажных ассигнаций, и еще картинка — хорошенькая девушка, из иллюстрированной газеты вырвана, а еще карманные ножи да шмат жевательного табаку. В жилетном кармане у Куинси он еще нашел кусок калифорнийского золота.

Я его как увидела — чуть не закричала.

— Это моего папы! — говорю. — Отдайте его мне!

Золото не в монете было, а в слитке, со штампом «Золотого штата», и стоило оно тридцать шесть долларов и еще сколько-то центов. Кочет говорит:

— Я таких слитков никогда раньше не видел. Уверена, что твой?

Я говорю:

— Да, дедушка Спёрлинг два таких папе дал, когда тот на маме женился. А у этого негодяя Чейни еще один. Мы точно теперь на его след напали!

— Ну, Нед, во всяком случае, от нас не уйдет, — говорит Кочет. — Мне сдается, куда один — туда и другой. Интересно, как слиток к Куинси попал. Этот Чейни играет?

Лабёф ему ответил:

— В картишки любит перекинуться. Я так думаю, Нед решил отложить налет, если его тут до сих пор нету.

— Ну, я б на это рассчитывать не стал, — говорит Кочет. — Седлай лошадей, а я ребят наружу выволоку.

— Сбежать, что ли, намерен? — спрашивает Лабёф.

Кочет как зыркнул на него ярким глазом.

— Я, — говорит, — намерен сделать то, для чего сюда приехал. Седлай, говорю, лошадей.

И растолковал мне, как все в землянке прибрать. Сам тела вынес наружу и в лесу спрятал. Я куски индюшки смахнула в мешок, фонарь разбитый — в очаг, а земляной пол палкой поворошила, чтоб кровь затереть. Кочет засаду метил.

Вернувшись из леса после второй ходки, он притащил охапку веток для очага. Развел большой огонь, чтоб много света и дыма получилось — показать, значит, что в землянке кто-то есть. После чего мы вышли к Лабёфу — он с лошадьми под навесом остался. Жилье это, как я уже сказала, располагалось в лощине, где два склона таким острым углом сходились. Хорошее место для того, что Кочет задумал.

Лабёфу он велел взять лошадь и занять пост на северном склоне, где-то на полпути к углу с землянкой, а сам, мол, расположится примерно там же, но на южном. Про меня в этой диспозиции ничего не было, и я решила остаться с Кочетом.