Серебряная ветка - Сатклифф Розмэри. Страница 25

— Не знаю, почему ты так старался из-за меня, но в любом случае я тебе благодарен. Я… я просто не знаю, что сказать…

— Тогда и не стоит тратить на это время. А теперь пора двигаться, дружок. Пора, пора.

— Спасибо, господин.

Моряк поднял руку в прощальном жесте и, повернувшись, зашагал вдоль берега. Флавий неожиданно спросил:

— Можно задать тебе вопрос?

— Только если быстро.

— Ты все это делаешь из жажды приключений?

— Приключений? Боги! — Даже в темноте они почувствовали, как ошеломлен Паулин. — Нет, конечно. Мне это чуждо, я… хм… слишком робок для этого. Ну а теперь прощайте. Нельзя держать судно — вот-вот начнется отлив.

— Уже идем. Прощай, и еще раз спасибо.

Юстин, придерживая рукой, как обычно, ящик с инструментами, пробормотал нечто невнятное, что и сам затруднился бы разобрать, и, оборотившись к морю, двинулся вслед за Флавием.

Они нагнали моряка из «Дельфина» и вместе стали спускаться, петляя между песчаными дюнами, к ровному, исчерченному волнами пляжу. Судно ждало их, затихшее, как спокойно сидящая морская птица. У кромки воды Юстин остановился и оглянулся. Он знал: оглядываться гибельно, но ничего не мог с собой поделать. В последнем отсвете мелькнувшей луны он увидел крепенькую фигурку Паулина, одиноко стоящего среди боярышника, а за ним пустоту бесконечных болот.

— Флавий, я остаюсь, — вдруг сказал он с отчаянием в голосе.

Наступила короткая пауза.

— Значит, я тоже, — ответил Флавий и добавил, усмехнувшись: — Ведь Паулин сказал: мы с тобой — две половинки одного целого.

Моряк из «Дельфина», стоя уже вводе, обернулся.

— Поторапливайтесь, — бросил он.

— Не беспокойся. Все отменяется. Передай там на судне, что двое остаются. Думаю, они поймут.

— Это, конечно, дело ваше, — начал было моряк, но Флавий прервал его:

— Ну, конечно, наше. Счастливо тебе, и… поторапливайся, — повторил он только что сказанные моряком слова.

Они замолчали, и тут же послышался тихий, осторожный шепот прилива, подбирающегося к их ногам. Они смотрели, как их спутник бредет по воде, погружаясь все глубже и глубже, — вода почти покрыла его с головой, когда он наконец добрался до ждущего их судна. Мелькнул свет фонаря, значит, моряка втянули на борт. Потом фонарь погас, в полной тишине подняли паруса, и суденышко, набирая ход, скользнуло по волнам и растворилось в море, как привидение.

Юстин вдруг ясно услышал громкие всплески прилива, которые тут же сменились минутным затишьем, услышал вой ветра, гуляющего по темным пустынным болотам за его спиной. Он почувствовал себя маленьким, беззащитным, у него засосало под ложечкой. Сейчас он и Флавий могли бы скользить по морю и к рассвету уже были бы в Гезориаке. Они снова вернулись бы к дневному свету, к привычной жизни, к старому братству. А вместо всего этого…

Он почувствовал, как рядом с ним шевельнулся Флавий, и, не сговариваясь, они молча зашагали по мягким дюнам навстречу маленькой фигурке, стоящей в ожидании возле боярышника.

Глава 11. Тень

Они отдали Паулину один из двух опаловых браслетов тети Гонории, с тем чтобы, если понадобится, употребить его для нужд дела. Они хотели отдать и второй тоже, но сборщик налогов велел сохранить его на черный день. Флавий снял с пальца старинный, видавший виды перстень с печаткой, который был явно несообразен с их нынешним положением, и на ремешке надел его на шею под тунику. А на следующий день вечером Юстин попросил Паулина разрешить ему уединиться, чтобы написать отцу.

— Хочу предупредить отца о том, что от меня в течение какого-то времени не будет вестей. Я дам тебе прочесть письмо, чтобы ты не беспокоился, что я случайно выдал какую-то тайну.

Подумав, Паулин согласился.

— В этом есть резон, — сказал он. — Это может избавить нас… хм… от лишних расспросов.

Но, взявшись за стиль, Юстин неожиданно почувствовал, как трудно ему начать писать. Он понимал, что это, быть может, его последнее письмо, и поэтому ему о многом хотелось сказать, но, как все передать; словами, он не знал. В конце концов он написал: «Если до тебя дойдет известие, будто я покинул свой пост в Магнисе, и если это известие и мое письмо будут последними, что ты получишь, не стыдись меня, отец, клянусь тебе, я не сделал ничего та кого, чего бы ты мог стыдиться». И это было все, что он написал. Он дал открытый складень [9]Паулину, но тот лишь бросил беглый взгляд на письмо и сразу же вернул его. А как только представилась возможность, оно было переправлено через некоего купца, отбывшего с острова под прикрытием ночи. Юстин же, которого не покидало чувство, что теперь перерезана последняя ниточка, связывающая его с привычным миром, вместе с Флавием с головой окунулся в совсем иную, такую странную жизнь.

Да, это была поистине странная жизнь (если ее вообще можно назвать жизнью) среди людей, подобранных самым при чудливым образом. С кем только они не сталкивались! Сэрдик, корабельный мастер, и мальчишка Майрон, которого некогда с поличным поймал Паулин, когда тот пытался украсть у него кошелек; Федр — моряк с «Береники» с длинной голубой фаянсовой серьгой в ухе — и правительственный чиновник из продовольственного ведомства в Регне; старуха, торгующая цветами у входа в храм Марса в Клаузентии, и еще много-много других. Они почти никак не были связаны друг с другом — разве что раздастся в темноте условный свист и тут же оборвется или мелькнет ненароком веточка простого плевела, заткнутая в брошь или в узел на поясе. Большинство из них, даже из тех, кто постоянно жил в Адурнах, ничего не знали ни о тайной лазейке, заваленной старым хламом в кладовке Паулина, ни о другом пути, который Паулин назвал «воробьиным». Путь этот начинался за низкой стеной около парадного входа в старый театр и оканчивался у расшатанных досок в стене в комнате, где все еще парил раскрашенный Эрос. Но несмотря на всю странность этого сообщества людей — оно было своеобразным братством.

Юстин и Флавий поселились вместе с Сэрдиком, корабельным мастером. Они брались за любую работу, какую им удавалось достать в городе или в портовых ремонтных мастерских, но работали только тогда, когда жили в Адурнах: им довольно часто приходилось отлучаться по делам то в Регн, то в Венту, то в Клаузентию. Юстин, но не Флавий, ибо его легко могли узнать даже в переодетом виде, не раз забирался далеко на север в Каллеву. Пять больших дорог сходились в этом городе, и когорты Орлов без конца сновали через перевалочный лагерь за крепостными стенами. И если держать открытыми глаза и уши, то во всей Британии не сыскать было места лучшего, чем Каллева.

Ушла зима, и яблоня Паулина покрылась почками. За это время свыше двух десятков людей благополучно переправились за море: все они приходили в «Дельфин» или еще в какое-нибудь из условленных мест и, воткнув в пряжку веточку плевела, тихонько произносили: «Меня прислали».

Потом весну сменило лето, и лучшая в империи яблоня сбросила лепестки с розовыми краями в темную воду дворового колодца. Народ уже почувствовал руку императора Аллекта, сидящего в главном городе — Лондинии. Все ждали, что налоги на зерно и землю, высокие, но все же справедливые во время правления Караузия, снизятся при Аллекте, однако этого не произошло, наоборот, они стали еще выше, да и взимались теперь нещадно, ибо шли на личные нужды императора. К тому же в начале лета из конца в конец Британии поползли слухи о том, что Аллект берет на службу наемников из саксов и франков и, мало того, еще и разбойных Морских Волков — лишь бы удержать свою власть. Сомнений не возникало — Британию предали! Люди теперь помалкивали — болтать становилось опасно, — но при этом смотрели друг на друга глазами, в которых были злость и непримиримость; шли недели, и все больше народу, с веточками плевела, незаметно пробирались в «Дельфин».

Жители Адурнов впервые увидели ненавистных наемников в тот памятный жаркий июльский день, когда к ним приехал сам Аллект, дабы произвести смотр войскам и оборонительным укреплениям огромной крепости.