Правосудие Зельба - Шлинк Бернхард. Страница 9

— Наши химики сейчас выясняют, могут ли вчерашние показатели вообще оправдать объявление смоговой тревоги, — вновь взял слово Эльмюллер. — Они сразу же приступили к анализу данных о выбросе, которые мы тоже регистрируем в своей системе МЕТ и в информационной системе управления производством.

— Во всяком случае, за промышленностью все-таки было признано право на онлайн-доступ к государственной системе регистрации вредных выбросов, — сказал Остенрайх.

— Господин Эльмюллер, вы допускаете, что авария и случаи внедрения в компьютерную систему завода взаимосвязаны?

— Я и сам уже думал об этом. У нас практически все производственные процессы управляются с помощью компьютеров, и существует множество перекрестных связей между управляющей ЭВМ и системой MBI. Манипуляции из системы MBI? Я не могу исключить такой возможности, несмотря на множество защитных устройств. Однако о вчерашней аварии я знаю недостаточно, чтобы подтвердить обоснованность этой версии. Страшно представить себе последствия, если она подтвердится.

Остенрайховская интерпретация вчерашней аварии так меня заинтересовала, что я даже чуть не забыл про свою руку на перевязи. Я распрощался с ними и удалился в сторону буфета. Запасшись порцией филе барашка под корочкой из зелени на подогретой тарелке, я озирался в поисках Фирнера, когда ко мне подошел Шмальц.

— Господин доктор, мы с супругой были бы рады выпить с вами хотя бы кофе. — Похоже, он откопал мой титул и был рад с его помощью лишний раз обойтись без шипящего звука.

— Спасибо за приглашение, господин Шмальц, это очень любезно с вашей стороны, — сказал я как можно приветливее. — Но понимаете, до конца расследования я, к сожалению, не располагаю своим временем.

— Ну, значит, в другой раз. — Шмальц заметно огорчился, но, зная, что служебные интересы стоят выше личных, он с пониманием отнесся к моему отказу.

Я наконец отыскал глазами Фирнера, который как раз с тарелкой в руке возвращался от буфета к своему столику. Он на минутку остановился.

— Приветствую вас. Ну что, выяснили что-нибудь? — спросил он, неловко держа тарелку перед грудью, чтобы прикрыть пятно от красного вина на рубашке.

— Да, — ответил я просто. — А вы?

— Как прикажете вас понимать, господин Зельб?

— Представьте себе шантажиста, который сначала посредством манипуляций в системе MBI, а затем с помощью взрыва газа хочет продемонстрировать свою силу. Потом он потребует от РХЗ десять миллионов. Кому из руководства первому ляжет на стол это требование?

— Кортену. Потому что только он может принимать решения по таким суммам.

Фирнер наморщил лоб и непроизвольно взглянул в сторону стола на небольшом возвышении, за которым сидели Кортен, руководитель китайской делегации, премьер-министр и другие важные гости. Я напрасно ждал какого-нибудь замечания вроде: «Ну что вы, господин Зельб! Это уже из области фантастики». Он опустил тарелку. Пятно от вина довершило метаморфозу: из-под маски уверенности и независимости показался растерянный и напряженный Фирнер. Словно позабыв обо мне, он сделал несколько шагов в сторону открытого окна, потом взял себя в руки, вновь, как щит, поднял перед собой тарелку, коротко кивнул мне и решительно направился к своему столику.

Я пошел в туалет.

— Ну что, мой дорогой Зельб, есть прогресс? — Кортен пристроился к соседнему писсуару и принялся расстегивать ширинку.

— Ты имеешь в виду мое дело или мою простату?

Он, не прерывая процесса, захохотал. Он смеялся так, что ему пришлось даже опереться рукой о стену. Наконец я понял причину его веселья. Однажды мы уже так стояли перед писсуарами, в туалете гимназии имени Фридриха Вильгельма. Это был приготовительный маневр, перед тем как удрать с урока. Если бы учитель, господин Брехер, спросил про нас, староста класса должен был встать и сказать: «Кортену и Зельбу было плохо на перемене, и они сейчас в туалете. Я схожу посмотрю, может, им уже полегчало». Но учитель решил «посмотреть» сам, застукал нас бодрыми и веселыми перед писсуарами и велел в наказание простоять так еще час под присмотром сторожа-швейцара.

— Сейчас придет Брехер с моноклем! — опять прыснул Кортен.

— Тошнотик, сейчас придет Тошнотик! — вспомнил я его кличку.

Мы стояли с расстегнутыми штанами, хлопали друг друга по плечу и смеялись так, что у меня уже слезы катились градом и кололо в боку.

Тогда это могло закончиться для нас плачевно. Брехер нажаловался на нас директору, и я уже представлял себе взбешенного отца, плачущую мать и накрывшееся медным тазом освобождение от платы за учебу. Но Кортен все взял на себя, сказал, что я не виноват, что это он меня подбил удрать с урока. Так что письмо к родителям понес домой он, но его отец только посмеялся.

— Господин учитель, можно мне выйти? — сказал Кортен, застегивая ширинку.

— Как — опять?.. — Я все еще смеялся. Но веселье уже прошло; к тому же Кортена ждали китайцы.

10

Воспоминания о голубой Адриатике

Когда я вернулся в зал, все уже начали расходиться. Фрау Бухендорфф, проходя мимо, спросила меня, как я доберусь домой, ведь с больной рукой не могу вести машину.

— Сюда я приехал на такси.

— Я с удовольствием подвезу вас, мы ведь соседи. Через пятнадцать минут у выхода, идет?

Столики опустели, гости собирались в маленькие группки, которые тут же рассеивались. Рыжеволосая девушка еще стояла с бутылкой вина наготове, но все уже достаточно выпили.

— Привет! — сказал я.

— Ну как вам прием?

— Буфет был превосходный. Я даже удивляюсь, что еще что-то осталось. Кстати, раз уж что-то осталось — не могли бы вы организовать мне маленький пакетик для моего завтрашнего пикника?

— На сколько персон? — Она в шутку изобразила книксен.

— Если у вас найдется время, то на двоих.

— О, к сожалению, я завтра занята. Но я все-таки скажу, чтобы вам приготовили угощение на двоих. Одну минутку.

Она исчезла за створчатыми дверями и вскоре вернулась с довольно объемистой картонной коробкой.

— Видели бы вы лицо нашего шеф-повара! — хихикнула она. — Мне пришлось сказать ему, что вы хоть и со странностями, но важная птица. А узнав, что вы обедали с самим господином генеральным директором, он даже сунул в коробку бутылку «Форстер Бишофсгартена» позднего урожая.

Фрау Бухендорфф, увидев меня с коробкой, удивленно подняла брови.

— Я упаковал сюда вашу китаянку. Вы же видели, какая она маленькая и изящная? Руководитель делегации не отпустил бы ее со мной.

С ней мне почему-то приходили в голову только идиотские шутки. Если бы это было лет тридцать назад, мне пришлось бы признаться себе, что я влюблен. А что думать по этому поводу сейчас, в моем возрасте, когда уже не влюбляются?

У фрау Бухендорфф был «альфа-ромео-спайдер», еще старый, без этого жуткого спойлера.

— Поднять верх? — спросила она.

— Я привык даже зимой ездить на мотоцикле в плавках.

Нет, мой юмор и в самом деле с каждой минутой становится глупее. В довершение ко всему она неверно истолковала мою дурацкую шутку и принялась поднимать верх. И все оттого, что у меня не хватило духу сказать, что для меня нет ничего приятнее, чем ехать теплой летней ночью в кабриолете рядом с красивой женщиной.

— Нет-нет, оставьте, фрау Бухендорфф! Мне нравится ездить теплой летней ночью в открытой спортивной машине.

Мы ехали по висячему мосту над Рейном и портом. Я смотрел то на небо, то на мощные тросы моста. Ночь была светлой и звездной. Когда мы съехали с моста, то прежде чем нас поглотил лабиринт улиц, перед нами на несколько секунд открылась панорама Мангейма с его церквями, башнями и высотными домами. Перед светофором рядом с нами остановился мощный мотоцикл.

— Давай еще съездим на Адриатику! ^[35] — крикнула девушка с заднего сиденья своему другу в шлем, стараясь перекричать рев мотора.

Летом 1946 года я часто бывал на этом озере в бывшем карьере, в название которого мангеймцы и людвигсхафенцы вложили свою тоску по южным краям. Тогда мы с женой еще были счастливы, и я наслаждался этим счастьем, миром и первыми сигаретами. Значит, туда все еще ездят. Сегодня это, конечно, проще и быстрее. Заманчиво — разок окунуться после кино в ночное озеро.