Без права на жизнь - Голодный Александр Владимирович. Страница 5

С трудом доев обед (молодец, дядька, гуща и щедро), хотел было проверить окаменевшие на солнышке носки, но сил хватило только на заползти в шалаш и отрубиться. Хрен с ними: наверняка присохли — не оторвешь.

С носками разобрался часа через три (часов, однозначно, не хватает). Несмотря на пакостный привкус во рту, самочувствие было нормальное. А когда размял и выхлопал носки с полотенцем, понял, что снова с удовольствием вспоминаю об обеде. Ничего себе проглотище. Верный признак, что началось восстановление организма.

С пятого раза научив напарника управляться со шнурками — моторная память работает, молодец, братишка, я предложил:

— Пошли, Солдат, носки обкатаем, надо офисными мешками ещё пошуршать.

Он непонимающе улыбался. Я махнул в нужную сторону:

— Еда, Солдат. Искать, пошли.

— Пои, Сеант.

Есть понимание. Достаточно уверенно шагая, думал о своем преданном друге. Моторная память есть, зрительная — аналогично, ориентируется хорошо. Повреждена речь на звонкие согласные, убита ассоциативная и сложная память, иногда слетает координация, но, кажется, не так уже и часто, или я привык и не замечаю. Шишки вот только меня тревожат — воспалены и опять вроде сочатся.

Пара часов упорного организованного (Солдат таскал мешки, я вываливал и занимался сортировкой.) труда дала хороший результат. Жменя шариковых ручек и карандашей, почти новая папка для бумаг из кожзаменителя со сломанной молнией, четыре одинаковых неисправных калькулятора, нож для резки картона с обломанным лезвием (остатка на заточку карандашей хватит), несколько чистых листов плотной бумаги, керамическая кружка с отколотой ручкой, настольные пластмассовые часы с большим жидкокристаллическим дисплеем. Часы, понятное дело, не работали, но мне интересно было заглянуть в начинку, как и в калькуляторы. И главное — еда. Сливая остатки жидкостей из пинтовых бутылочек, набрал пару пинт на питье и пинту умыться. Выбрав пластиковые пакеты почище, вытряхивал из одноразовых тарелок присохшие остатки лапши, каши (овсянка, сэр), ломтики картофеля. Подтаскивая два очередных мешка, Солдат каждый раз умильно-просяще смотрел на медленно растущую кучку сладких кусочков бисквита. Когда еды набралось на ужин, завтрак и добавку к обеду, я скомандовал конец работе. Ополоснув с напарником руки и лицо (вот принципиально приучу к гигиене), резво смели вкусные ломтики картофеля и честно разделили сладкое.

— Пакеты с едой надо подвесить под потолок, — выдал я умную мысль, наблюдая за обрабатывающими стопку очищенных тарелок крысами.

А почему, кстати, они не погрызли мусорные мешки? Мешок как мешок — плотный полиэтилен, завязка-удавка на горлышке. Наверное, полиэтилен тоже с хитрыми добавками, как и пищевой пластик. Так, самое время полистать прессу: среди офисных отходов попались два глянцевых журнала. Журнал женский — тряпки, украшения, реклама, мода, опять реклама, страничка пастора, комиксы. В общем, как и у нас — херня ни о чем. Журнал для мужчин: реклама, реклама, мода, фигассе, так, Солдат, это тебе ещё рано, хотя так себе кобылки, комиксы. А что в комиксах? Зомби, вампиры, доблестная полиция, оргии. Любимое чтиво уродских урок. Журнальчик приберем, для наведения контактов сгодится.

Совсем рядом с нашим жилищем я услышал голоса. Хорошо, что тащились мы не спеша и молча. Дав знак Солдату, осторожно подобрался к строительной куче.

— Мля, отвечаю, здесь где-то уроды. Жрачку ищут, ща вылезут.

— Шило, мля, если бы не твоё фуфло, уже дело бы сделали и в кости гоняли.

— Лысого своего гоняй. Я жмуров таскать не подписывался, дохляки для этого есть.

— Кент сказал…

— Да по херу мне, чеон сказал, я сам в законе. Ждём дохлятину, Боров.

— А если они сныкались?

— Тогда валю халупу, а завтра обоих урою, за жратвой, мля, подтянутся.

Так, ситуация без вариантов, с двумя быками мне не совладать. Спрятаться — останемся на ночь без шалаша, а завтра точно будет плохо. Значит, косим под дураков. Забрав пакет у Солдата, я замаскировал добычу в куче (обидно, если крысы доберутся), закинул ему руку за шею, согнулся, и мы заковыляли к шалашу.

— Во, мля, дохлятина! Где шарились, уроды?

— Так это…

— Че «это»? Хвальник завали, Зомбак, — бандюк замахнулся дубинкой, но удара не последовало.

— Пшел!

Подпихиваемые дубинкой, мы направились в сторону ангаров. На тропе, в куче мусора лежало тело. Задравшаяся от волочения знакомая рубаха, торчащие ребра — истощенный парнишка со следами предсмертной муки на лице.

— Дохлятина, схватили жмура за копыта и прописались в дубовозы.

Черт, как мне захотелось кого-то убить! Перехватить дубинку и вбить поганый язык мрази в горло вместе с зубами!

— Чё рогом целишь, тварь? Ща у меня схватишь!

— Остынь, Шило. Уроешь — троих тащить придётся. Это же Зомбак с Полудурком, мля, два тупаря стёртых. Он не въехал, вот и зырит. Слышь, дохлятина, берёте жмура за ноги и тащите, понятно?

Рассудок боролся с ненавистью. Нет, шансов мало. Двое, с дубинками. Окончательное решение помог принять Солдат — шагнул к телу и затоптался рядом. Без его поддержки я понял, насколько ещё слаб.

За ноги тянуть не стали — взяли за плечи. Паренек был совсем легкий, бандюки шли сзади и покрикивали. Душа болела. Мой покинутый мир не самый гуманный, но этот… По лицу — русак, светлые волосы, курносенький, ещё нет щетины — подросток, моложе Солдата. Друг тоже шел непривычно серьезный, выражение лица… а ведь он пытается вспомнить. Ну да, по логике — рубаха такая же, наверное, попал сюда с нами, но не выжил. Точнее, выжил Солдат — я-то занял чужое тело.

Боров заметил наши взгляды, или ему наскучил озлобленный напарник:

— Э, Зомбак, что, вспомнил его?

— Нет, не помню. А что, нас вместе привезли?

— Ну, дохлятина. Кажись, пятеро стёртых, тебя вон Полудурок сразу схватил и утащил, а этот последний зажмурился.

— А Сол… моего кореша что, не с нами привезли?

— Не, Полудурок тут уже две сортировки кантуется.

— Харэ с тухлогонами рамсы тереть, Боров. А ну, резче, уроды!

Злобная тварь больно ткнула дубинкой. Пришлось замолчать и прибавить шаг.

Мы углублялись в старую часть свалки — точно на юг. Всё меньше становилось свежего мусора, пропали вороны, все мешки выпотрошены, под ногами шуршал вечный пластик и разложившаяся от времени бумага. Сначала я считал шаги, отмечая каждый километр, но на третьей тысяче силы кончились. Шило подталкивал дубинкой, сознание фрагментами выдергивало приметные места — пятна бывших пожаров, остатки бетонной конструкции, куча здоровенных автомобильных покрышек. По-моему, Солдат тянул нас обоих — мертвого побратима-партизана и меня, случайно не мертвого в этом мире.

— Харэ, дохлятина, присохни!

Я отпустил тело и рухнул рядом. Запаленное дыхание шевелило песчинки у носа. Песок? Бандиты уже не гнали, они стояли и что-то обсуждали. Слабая, но настойчивая рука потянула вверх. Тихий шепот:

— Сеант.

Нет, Солдат, не могу.

— Сеант, нао, Сеант…

Надо. Я понял, надо. Голова кружилась, земля рывками убегала из-под ног. Но удалось. Обнявшись и покачиваясь, мы стояли метрах в трех от обрыва песчаного карьера. Удушающе тянуло сладковато-тошнотной вонью. Внизу уже лежала плотная тень, но я всё равно видел полузасыпаные песком тела. Их было очень много. Ставших костями, разложившихся и относительно свежих. Урки выбрали место, взяли труп парнишки за руки — за ноги, раскачали и скинули вниз. Глухой звук удара, взметнувшиеся с недовольным карканьем жирные вороны.

— Присыпим?

— Забей, Боров, так поваляется. Канаем.

Проходя мимо нас, Шило злобно оскалился и махнул дубинкой:

— Слышь, мож, и дохлятину туда, чтоб потом не канать? Чо, Зомбак, зарядишь жмурам компанию? Резкий толчок, мы шатнулись к обрыву.

Еще толчок. Собрав силы, ощущая, как сжался под рукой Солдат, я хрипло ответил:

— Можно. Тогда для нас всё закончится сейчас. А ты подумай, кто пойдёт на сортировку, если закончатся все такие, как мы.