Больше, чем власть - Шегало Наталья. Страница 35

Чтобы облачиться в комплект, ей пришлось снять с себя плащ и обе изрядно мешавшие ей кобуры. Словно вспомнив о его оружии, Сова вытащила бластер и принялась его изучать.

— Я могу вытащить батарею и вернуть его вам, — предложила она.

Зорий усмехнулся:

— У меня есть запасная. Вы и вправду думаете, что вы меня разоружили? — ответа не последовало, и он продолжил: — Вы же понимаете, что мне достаточно пары секунд, чтобы заполучить его обратно. Вы не успеете даже выдернуть пистолет из кобуры.

Она вздрогнула. Ему стало стыдно. Ну зачем он пугает и без того напуганного ребенка?

— Без вашего разрешения я не буду это демонстрировать, — пообещал он.

Она тут же отошла от него подальше.

Самая сложная часть любого задания всегда такова: «Войти в доверие». И само построение этой фразы абсурдно, если вдуматься. Войти в доверие... Выйти из доверия... Как будто доверие — это дверь. И у одного эта дверь всегда нараспашку и никогда не запирается, у другого ,если поискать, непременно найдешь ключ под ковриком, у третьего налажена сложная система кодовых замков и сигнализации, у четвертого рядом с дверью висит табличка «Осторожно, злая собака», у пятого вместо двери построен тесный лаз, куда можно вползти только на четвереньках, у шестого в двери прорезано окошечко для обозрения посетителей, у седьмого... У Лаэрты Эвери не было дверей. Ее недоверие было похоже на большой, но беспорядочно и бестолково возведенный редут, где и наружный ров, и бруствер, и минные поля вокруг, и стволы с оптическими прицелами, а где-то глубоко внутри съежился от страха сам военачальник, готовый скорее глупо умереть, чем капитулировать на достойных условиях. С ним невозможно договориться, его можно только обмануть. Выманить наружу, заставить покинуть это нелепое нагромождение оборонительных укреплений, уверить в реальности победы, потому что этот отчаянный воин признает только один выбор: «Победа или смерть!», не понимая, что выбора нет, ибо и победа, и плен — лишь очередные возможности, а смерть — окончательная неизбежность.

А не пора ли прекратить философствовать? Зорий потер лицо, словно хотел окончательно содрать с него лживую маску благожелательности. Сейчас нужно думать лишь о том, как эффективнее выполнить конкретную задачу, а он в который раз ищет моральные оправдания.

Неужели все-таки трансогенет?

«Это как-то повлияет на задание?» — жестко спросил он сам себя. И сам же себе ответил: «Нет!» — «Тогда в чем заминка? Нужно сказать: „Есть, сэр!" и бодро исполнять».

Доверия можно добиться только в контакте с объектом. И этот контакт еще требуется установить. Дар вспомнил демонстративно подставленную его взгляду спину и с сомнением поджал губы. Установишь тут! Как заставить ее хотя бы разговаривать? И главное, о чем с ней разговаривать? Ни о чем, кроме дела, она в ближайшее время с ним и двух слов не скажет. Ну что ж, о деле — так о деле. Тогда легенда оказывается как нельзя кстати: она дает Зорию право спрашивать, а Лаэрту Эвери как свидетельницу по уголовному делу обязывает отвечать. Допрос, конечно, не лучший способ для вхождения в доверие, но ничего другого ему не остается.

Зорий дождался, пока оба его спутника покинут свои комнаты и спустятся в общую залу в ожидании ужина, и только после этого решился навязать им свое общество. В ночлежке гостей не ждали, отчего ужин запаздывал. Стараясь с максимальной пользой употребить неожиданно предоставленное ему время, Дар настоял на даче показаний «здесь и сейчас». Правда, переговоры пришлось вести с Лорисом. Сова старательно смотрела в сторону, будто темы, что обсуждались за столом в ожидании ужина, ее совершенно не касались. Но как только договоренность была достигнута, Дар рискнул обратиться к ней с вопросом:

— Вы хорошо помните свое пребывание в институте?

Она не ответила, но все же кивнула.

— Тогда начните, пожалуйста, с самого начала.

— Хорошо, — сухо согласилась она.

Ему было любопытно, что именно она изберет «самым началом». Где начиналась, с ее точки зрения, биография трансогенета? С какого момента ей стало известно о своем происхождении? Он не стал сомневаться заранее, сможет ли она выудить из памяти нужные воспоминания. Если нет, это станет еще одним аргументом в пользу версии о вторичном организме трансогенета. Если же сможет, то это все равно не будет доказательством первичности.

Для наглядности Зорий снял с шеи и положил перед ней на стол мобильный компьютер, приклеил глазок видеокамеры на неоштукатуренную поверхность стены и предложил Сове начинать.

Она начала. Именно с того места, с которого начал и профессор, как будто они сговорились: с пропажи большого транспортного корабля в пространстве. Начала сухо и беспристрастно, своим низким ровным голосом, без срывов и без эмоций, как будто старательно читала с листа чужой незнакомый текст, а не рассказывала о событиях собственной жизни.

Он слушал то, что уже знал, кивал, сочувственно соглашаясь, не забывая иногда менять выражение лица, всем видом демонстрируя внимание и сострадание, но при этом думал о своем. О том, что она ни разу не ошиблась в хронологии событий, не перепутала имен, не сбилась, называя порты и номера карантинных баз. О том, что при помощи нейрооблучения он сам недавно записал в мозг весь местный словарь, и уж тем более не проблема записать в мозг трансогенета точные, подробные показания и воспроизводить их потом любое количество раз. О том, что ему совершенно не нужны эти показания, не то что для суда, а даже для оперативного расследования по делу о генетической модификации человека в институте Земли. О том, что контакта пока не получается, а избранная роль следователя не дает ему простора задавать вопросы, относящиеся непосредственно к личности сбежавшего трансогенета, а не к фактам мифического следственного дела. А прямой путь тут очень опасен. Спроси Зорий напрямую: «Знаете ли вы, Лаэрта Эвери, что вы являетесь трансогенетическим организмом, искусственной модификацией человека, а, следовательно, гражданские права на вас не распространяются?» — и не исключено, что она выстрелит ему в голову. Этот вопрос для нее главный, а значит — очень болезненный. Нет, но земляне хороши. Отличный способ спрятать концы в воду: произвести несколько трансогенетов, запихать им в голову красивую легенду о пропадающих кораблях — и все. Как теперь доказать, что модификация произведена именно на Земле? Какими доказательствами? Вот сидит перед ним живая улика, даже что-то рассказывает, а толку?

Нет, толк, конечно, есть: Ордену важно заполучить этот организм, и вовсе не в качестве улики. Магистр, конечно, не озвучил этой цели, но она и без того очевидна: затормозить исследования землян и перехватить полученные результаты. Ускоренная регенерация заинтересует прежде всего военных. И вот тут обеспечить добровольное согласие Лаэрты Эвери сотрудничать с Орденом очень важно. Но на это нужно время. Он потратил всего день. Или правильнее сказать — целый день? И каков результат? Запись показаний, никому ненужных изначально? Но можно ли действовать быстрее? Малейшее давление спровоцирует лишь враждебность. Недоверие и страх не ликвидировать за один день. А если ими пренебречь, то кто скажет заранее, как поведет себя в стрессовой ситуации загнанная в угол жертва? Есть ли у него явные доказательства опасности объекта? Пока, кроме заблокированного энергетического канала у разбитого зеркала, он ничего не обнаружил. И кто все-таки открыл этот канал? Есть ли доказательства, что это сделала именно она? Непохоже, чтобы эта напуганная нервная девочка могла управиться с такойэнергией.

Огонек мобильного компьютера мигал, отсчитывая минуты записи...

Наигранной беспристрастности у Совы хватило ненадолго. Задумавшись, Дар опрометчиво пропустил момент, когда ее интонации неузнаваемо изменились. Она вдруг протянула руку и наотмашь прихлопнула кнопку, выключив компьютер. Поскольку это была единственная кнопка на панели, свое раздражение Сова выместила именно на ней. Зорий моргнул от неожиданности, возвращая взгляд к ее глазам, превратившимся сейчас в две щелки, такие узкие, что нельзя было даже рассмотреть их цвет — они казались почти черными. Второй или третий раз ловил он на себе такой взгляд: как будто сильно прищуривая глаза, Сова пыталась добиться большей резкости при взгляде на предметы. Вернее, на единственный предмет — на него, на Дара, потому что на других она подобным способом не смотрела. Дар обозвал этот взгляд «оптическим прицелом подозрения». И в то же время, пока Дара сканировали таким образом, измеряя, видимо, его правдивость, он всегда чувствовал себя как зритель перед началом спектакля, заметивший в щели занавеса изучающий взгляд того, кто находится по ту сторону кулис. Как зритель, пришедший посмотреть на других, а вместо этого сам оказавшийся объектом наблюдения, Дар нервничал от незнания, кто скрывается за плотными драпировками театральных портьер.