Слезы дракона - Кунц Дин Рей. Страница 32

Но словно по наитию свыше, хотя стоящий перед ней бродяга, казалось, был воплощением всего наихудшего, что только может быть в человеке, являя собой все пороки, собранные воедино, она начала судорожно рыться в карманах своего жакета, пока не выудила оттуда пару двадцатипятицентовых монет и измятую десятидолларовую купюру. К своему изумлению, оставила обе монеты себе, а ему сунула десятку.

— Да благословит вас Господь, леди. И обратит на вас лицо свое и охранит от всех бед.

Дивясь самой себе, Конни выскочила из-под навеса под дождь и побежала к своей машине.

На бегу она никак не могла опомниться. Что за бес вдруг вселился в нее? Но в действительности все было очень просто. В течение дня она сама несколько раз оказывалась в положении получающего нежданные дары. Во-первых, осталась живой в перестрелке с Ордегардом. И им удалось пришлепнуть все-таки эту падаль. А следующий дар явился в образе пятилетней Элеоноры Лэдбрук. Элли. Племянницы. В жизни Конни редко выпадали столь удачные дни, и она решила, что сопутствовавшая ей в течение всего дня удача и побудила ее при первой же возможности хоть чем-нибудь поделиться с другими.

Ее собственная жизнь, понесший заслуженную кару преступник и перспектива захватывающего будущего — неплохая цена за какие-то там вшивые десять долларов.

Конни влезла в машину, захлопнула дверцу. В правой руке уже были наготове кnючи. Включив зажигание, немного погоняла, прогревая, мотор, так как он, прежде чем завестись, несколько раз чихнул, словно протестовал против ненастнои погоды.

Неожиданно почувствовала, что ее левая рука крепко сжата в кулак. Она не помнила, когда и почему сделала зто. Словно рука помимо ее воли сама молниеносно сжалась. В кулаке что-то лежало. Она медленно разжала пальцы. Залитое дождем переднее стекло пропускало достаточно света от фонарей на автостоянке, чтo6ы при нем можно было хорошо разглядеть на ладони смятую бумажку. Десятидолларовая кvпюра. Потертая от длительного пользования.

Она недоверчиво уставилась на деньги, и чем дольше смотрела на них, тем меньше верила своим глазам. Это были те самые десять долларов, которые, ей казалось, она отдала бродяге-попрошайке.

Но она и вправду отдала их ему, собственными глазами видела, как бумажка исчезла в его черной от грязи громадной ладони, пока он изливался в благодарности.

Озадаченная, она глянула через боковое стекло в сторону китайского ресторана. Бродяги у дверей не было. Она внимательно оглядела всю скрытую под навесом часть тротуара. Ни у одного из магазинов не маячила его грузная фигура.

Она снова уставилась на измятую бумажку. Постепенно хорошее настроение, как легкое летнее облако, растаяло. И на смену ему пришел непонятный страх. Сначала она не понимала, чего именно боится, затем ее осенило: это безошибочно сработал инстинкт полицейского.

10

Из Центра Гарри добрался домой гораздо позже, чем рассчитывал. Вереницы машин двигались медленно, то и дело застревая на залитых водой перекрестках.

Много времени потерял он и в продовольственном магазине, куда заскочил, чтобы при купить к обеду буханку хлеба и баночку горцицы.

Заходя теперь в любой продовольственный магазин, Гарри всегда вспоминал, как Рикки Эстефан однажды забежал в один из них за бутылкой молока и как потом вся жизнь его потекла по другому руслу. Но ничего примечательного в этом магазине не произошло, если не считать того, что ему довелось прослушать сообщение об убийстве ребенка.

Покупателей в этот час было мало, и кассир, чтобы как-то скоротать время, смотрел установленный подле него на прилавке маленький телевизор, и, когда Гарри подошел к нему, чтобы расплатиться за покупки, как раз передавали сводку новостей. Некая молодая мама, родом из Чикаго, обвинялась в преднамеренном убийстве собственного ребенка. В честь дня ее рождения родители устраивали грандиозную пирушку, но нанятая ею сиделка для ребенка не появилась в назначенное время, и все ее планы хорошенько кутнуть рушились. Тогда, недолго думая, она бросила своего двухмесячного малыша в печь для сжигания мусорных отходов и, ничтоже сумняшеся, отправилась на званый пир, где напилась и натанцевалась до упаду. Ее адвокат уже заявил, что в суде будет настаивать на помиловании, так как, с его точки зрения, действия ее были мотивированы состоянием послеродовой депрессии.

Еще один случай в копилку злодеяний и актов грубого произвола, собираемых Конни. Еще одно свидетельство непрекращающегося кризиса в обществе.

Кассир, оказавшийся худеньким молодым человеком с печальными черными глазами и заметным иранским акцентом, по-английски заметил:

— Что же это творится со страной?

— Я и сам часто задаю себе этот вопрос, — отозвался Гарри. — С другой стороны, разве в вашей бывшей стране сумасшедшие не творят что хотят, а фактически и управляют государством.

— Это точно, — подтвердил кассир. — Но и в этой стране иногда имеет место нечто подобное.

— Не стану спорить.

Когда, положив хлеб и горчицу в полиэтиленовый пакет Гарри проходил через одну из двух стеклянных дверей мaгазина, у себя под мышкой он неожиданно обнаружил свернутую пополам газету. Так и не закрыв за собой дверь он остановился как вкопанный и, развернув газету, уставился на нее ничего не понимающим взглядом. Он не помнил чтобы покупал ее, да еще сложил пополам и ткнул себе под мышку.

Вернулся к кассе. Положил газету на прилавок.

— Я заплатил за нее? — поинтересовался он у кассира.

Тот в свою очередь озадаченно уставился на Гарри.

— Нет, сэр. Я даже не заметил как вы ее взяли с прилавка.

— А я вообще не помню, что брал ее.

— А она вам нужна?

— В общем-то нет.

И вдруг его взгляд упал на крупный заголовок на первой странице: "ПЕРЕСТРЕЛКА В РЕСТОРАНЕ "ЛАГУНА".

Чуть ниже, набранное чуть более мелким шрифтом, стоял подзаголовок: "ДЕСЯТЬ РАНЕНО". Это был вечерний выпуск, в котором впервые упоминалось о кровавой оргии, учиненной Ордегардом.

— Одну минуточку, — пробормотал Гарри. — Пожалуй, все же возьму.

Когда какое-ни6удь из расследуемых им дел оказывалось в центре внимания прессы, Гарри никогда не читал заметок о себе. Он выполнял свою работу, а не пытался снискать себе популярность.

Заплатив кассиру четверть доллара, он захватил с собой этот вечерний выпуск. Но не перестал ломать себе голову, каким образом свернутая пополам газета оказалась у него под мышкой. Полный провал памяти? Или что-нибудь похуже, каким-то непостижимым образом имеющее отношение ко всем другим, не менее странным происшествиям сегодняшнего дня?

Когда Гарри открыл дверь своей кооперативной квартиры и, промокший до последней нитки, ступил в переднюю, никогда еще собственный дом не казался ему таким прекрасным и привлекательным. Это 6ыла уютная и целесообразно обустроенная гавань, куда хаосу и неразберихе внешнего мира 6ыли напрочь заказаны все пути.

В передней снял ботинки. Они 6ыли мокрыми насквозь, скорее всего, станут теперь непригодными для носки. Надо было, конечно, надеть резиновую обувь, но синоптики предсказывали, что дождь начнется во второй половине дня, ближе к вечеру.

Носки тоже 6ыли мокрыми, но он их не стал снимать. Когда переоденется во все чистое и сухое, просто подотрет выложенный плиткой пол в передней.

На кухне немного задержался, чтобы положить хлеб и горчицу на полку рядом с доской для резки хлеба. Позже быстренько соорудит себе сэндвичи из холодной вареной курятины. Ужасно хотелось есть.

Кухня сияла чистотой. Он 6ыл доволен, что, уходя на работу, все за собой при6рал. Сейчас 6еспорядок подействовал бы на него удручающе.

Захватив вечерний выпуск газеты, прошел из кухни через столовую, пересек небольшой коридорчик и, едва переступив порог спальни, включил свет — на кровати, вытянувшись во весь рост, лежал бродяга.

Алиса никогда так глубоко не проваливалась в кроличью нору, как Гарри, когда на собственной постели увидел этого омерзительного люмпена. Непрошеный гость на близком расстоянии казался гораздо массивнее, чем при первой встрече на улице и при второй — в коридоре Центра. И во много раз измызганнее. И в тысячи раз отвратнее. И даже намека не было в нем на полупрозрачность привидения; более того, с копной своих спутанных, засаленных волос и паутиной шрамов на лице, покрытых толстыми слоями грязи всех сортов и оттенков, с залапанной черной, ношеной-переношеной, сплошь в морщинах и складках мятой одеждой, напоминавшей ветхие погребальные обмотки древней египетской мумии, он казался материальнее самой комнаты, в которой находился, подобно тщательно выписанной во всех деталях художником-сюрреалистом грандиозной фигуре, помещенной в крохотную, контурно намеченную карандашом художника-минималиста комнатушку.