Каин еще не родился - Чадович Николай Трофимович. Страница 2

После этого лаборант ключ достал и в замочную скважину вставил. Я такого ключа отродясь не видал – обыкновенная гладкая пластинка длиной с палец. Ясно сразу – с большим секретом замок. А парень, видно, молодец, раз профессор ему не только свои каракули доверяет, но и ключи тоже.

В общем, заходим мы в этот самый главный зал. Холодно. И пахнет как-то странно – не то горелой изоляцией, не то канифолью. А может озоном. Я, правда, сам этого газа никогда не нюхал, но моя родная жена как только в лес хотя бы на полметра зайдет, так сразу и вещает: «Ох, чудненько! Оз-зон!»

– Верхний свет не горит. Но не очень темно. Глазки зеленые на приборах мигают, всякие экраны от потолка до пола светятся. Когда-то я в этом хозяйстве неплохо разбирался. Как-никак почти три года в кружок радиолюбителей ходил. Любой телевизор мог разобрать. Теперь, правда, подзабыл многое. Хотя резистор от транзистора отличу.

– Ну вот, любуйся! – сказал лаборант и по залу гордо так прошелся. Вроде как петух по курятнику. Рисуется. Профессором себя воображает. – Это центральный пост управления. Здесь регистрационно-следящий комплекс. А там – контактная площадка. Оси пересечения пространств как раз на ней и находятся.

Смотрю – в дальнем конце зала на толстенных пружинах какая-то платформа установлена. Никелированная вся. Сразу видно, без халтуры сделана. А на ней чего только нет! Какие-то баллоны, аппараты, кабели, штучки всякие непонятные. Глаза разбегаются!

– А поближе посмотреть можно? – спрашиваю я почему-то шепотом. Понимаю, что никуда он от меня, голубок, уже не денется. Как говорится: «Влез по пояс – полезай по грудь.»

– Если только посмотреть… – замямлил он.

Ломается. Можно подумать, что он девица, а я хахаль.

– Но только руками ничего не трогать! Обещаешь?

– Что за вопрос! Обещаю!

И вот я уже на площадке. Жаль, фотоаппарата нет. Запечатлел бы кадр для потомства: «Александр Анохин лично осматривает первую модель установки для исследования сопредельных пространств!»

Постоял я немного на площадке, и вдруг такая тоска меня разобрала. Ведь глупости все это. Детство. Как сейчас помню, было тогда мне лет пять или шесть, залезешь, бывало, в кабину машины, руль покрутишь, побибикаешь – удовольствие! А потом придет шофер, сгонит тебя с сидения, заведет мотор и укатит куда-то в светлые дали. А ты останешься – маленький, сопливый, со всеми своими детскими неприятностями на душе. Вот так и здесь! Придет время и встанет на это место кто-то вышколенный, натренированный, щелкнет вот этим тумблерочком, нажмет вот эту кнопочку, а еще лучше – эту… такая она красивая, красненькая, отрапортует четко: «К выполнению государственного задания готов!» – и сиганет в другое измерение. А пока он там прохлаждается, ему одних командировочных по триста рублей в день начислять будут. Семье дачу двухэтажную дадут, а каждому родственнику по новой квартире. А если он еще и живым оттуда вернется, тогда все – будущее обеспечено! Банкеты, ордена, звания, цветы и женщины. А я, если, конечно, выпускающий разрешит, буду лепить его цветные портреты на макет журнальной обложки. И все только потому, что не мне, а ему эту кнопочку нажать доверили… Ну и тугая же она, аж палец занемел!

Вздохнул я горько и полез с платформы. Да не тут-то было! С размаху лбом во что-то твердое ударился, как-будто передо мной вдруг стена стеклянная оказалась. Сунулся я в другую сторону – то же самое. Только уже не лбом, а вытянутыми руками уперся. Вот тебе и на! Попался, как сом в вершу.

– Але! – закричал я лаборанту. – Эй! Брось шутить! Выпусти!

У парня сразу рот раскрылся. Симпатичный парень, ничего не скажешь, только уж очень у него нижняя челюсть здорова – ну прямо галоша. Пол-лица занимает.

– Ты трогал что-нибудь? – спросил он, чуть не плача.

– Ничего я не трогал! Очень нужно… А что это такое красное у тебя за спиной мигает?

Обернулся он, а потом снова на меня уставился. Молчит. Только совсем белым стал. Это даже при свете красной мигалки заметно.

– Ты только, пожалуйста, не шевелись, – жалобно сказал он. – Стой как стоишь. Я сейчас что-нибудь придумаю.

– Да ты хоть объясни, что случилось? – заорал я с платформы. – Что мне тут, до самой пенсии быть?

– Нет, всего пятьдесят секунд осталось. Потом ты в сопредельное пространство переместишься.

Поплелся он к самому большому пульту, но что-то очень уж неуверенно. Подошел и встал. Смотрит на него, как тюлень на сноповязалку. Руку к какому-то рычагу потянул, потом отдернул. Надписи на пульте стал читать. Ну, это уже полный завал! Наверное, не лаборант он совсем! Вахтер какой-нибудь или, вообще, дежурный сантехник!

Идут, значит, эти последние секундочки, а я, как дурак, на одной ноге стою, руки в стороны раскинув. Ну что твоя балерина! «Танец умирающего козла!» И вдруг все – потухли красные лампы. Темнота наступила. И даже не темнота вовсе, а какие-то желтые сумерки. Как-будто я в бассейне с подсолнечным маслом оказался. Опустил я осторожно ногу, руками вокруг пошарил – вроде бы уже нет стеклянной стены. Может, все же сумел меня этот недотепа выручить?

Постепенно желтая муть стала редеть. Прямо над головой у меня висело горячее яркое пятно. Лампа? Нет… Скорее – Солнце. Сквозь золотистый, прозрачный, как платьице из кисеи, туман я уже различал голубое небо и пышную зелень деревьев. А ведь, когда я шел в институт, на улицах горели фонари и валил мокрый снег. Пальто и шапка мои в гардеробе остались. Где теперь этот гардероб? Где улица Академическая, дом два, корпус четыре?..

Я стоял по колено в траве, а вокруг был лес, хоть и густой, но не очень высокий. Только одно-единственное дерево, росшее особняком, казалось, доставало до самого неба. Среди цветов, похожих на тарелки из антикварного сервиза, порхали бабочки, похожие на разноцветные абажуры. Где же это я?.. Непривычно огромное, янтарного цвета солнце почти не слепило глаза. Я без труда различал его зернистую структуру, которая бурлила и перемешивалась, словно закипающая гречневая каша. Так где же я? Это не Земля? Это…

Вот, значит, какое оно – сопредельное пространство!

1. В рай с черного хода!

Если моя покойная бабушка, была права, и где-то все же существует рай, то это именно то место, в котором я очутился.

Относительно рая болтают много всякого. Считается, что являться туда положено голышом и без багажа. За этим, якобы, внимательно следят специально назначенные апостолы, денно и нощно несущие вахту у райских врат. Все наше прошлое, настоящее и будущее у них как на ладони. Им начхать на земные регалии, деньги и блат.

Со мной дело обстояло несколько иначе. Проник я в рай не совсем обычным путем – то ли через черный ход, то ли вообще через дырку в заборе. Поэтому никто не взвешивал мою душу на безмене и не тыкал в мое тело огненным мечом. Ничего хорошего от этого, думаю, не получилось бы.

Да и экипирован я был внушительно. Не в пример другим соискателям райского блаженства. При мне и на мне, кроме уже указанных очков, зажигалки и галстука, имелось еще: шерстяной костюм, сорочка, зимние полусапожки, некоторые другие предметы туалета, связка ключей, носовой платок и семь рублей денег мелкими купюрами.

Видимый мне участок рая был совершенно безлюден, чего, впрочем, и следовало ожидать. Очевидно, поток праведников, достаточно жидкий уже во времена поэта Данте, в наш просвещенный век иссяк окончательно.

Однако, все прочие атрибуты рая, как то: теплый душистый воздух, мягкая изумрудная трава, чистое голубое небо, звенящие хрустальные ручьи – имелись. Кусты росли правильными шарами. На одних и тех же ветках распускались цветы, зеленели завязи и наливались соком крупные красные ягоды. Примерно в сотне метров от меня, за неширокой рекой возвышалось огромное дерево, чем-то отдаленно напоминавшее наш дуб. Его ствол, лишенный дуплистых язв и заскорузлой коры, блестел на солнце, как гранитная колонна. На нижних ветках гроздьями висели плоды, похожие на ананасы.