Плавать с дельфинами - Пицци Эрин. Страница 8

Пандора прижалась к нему.

— Какой же ты счастливый, Бен, — воскликнула она. — Очень немногие люди бывают счастливы в детстве.

Он пожал плечами.

— В наши дни люди слишком многого хотят.

— Да, пожалуй. Мамаши всех моих подруг учили их стремиться только к богатству и известности. — Они сидели, разговаривая у коттеджа. Был хмурый день. Дул свежий бриз. — Ты, кстати, еще встретишься с моей матерью, Бен, — с тоской сказала Пандора. — Мать все равно когда-нибудь выследит меня. Пока что я удерживаю ее от приезда, объясняя, что не обустроилась и не имею своего пристанища. Но как только оно у меня появится, я опять окажусь в западне, расставленной моей мамашей, и ничто не спасет меня от ее приезда. Дело в том, что она чувствует себя просто обязанной постоянно вмешиваться в мою жизнь, указывать мне, что и как делать. И, если я мыслю хоть чуточку иначе, чем она, значит, я обязательно ошибаюсь. Мать не может жить сама и давать жить другим. Она не в силах допустить, чтобы каждый из нас жил своей жизнью. Рядом с ней я выдерживаю только неделю или две, а затем ломаюсь и чувствую себя совершенно подавленной.

Бен опять пожал плечами.

— Но я же с тобой. И уж с кем, с кем, а с твоей мамашей справлюсь. Я умею обращаться с американками. Разве ты забыла, я учу их нырять. Они не все такие плохие, просто многие из них не умеют радоваться жизни. Кстати, Пандора, если тебе нужно место, где жить, то у меня как раз есть небольшой домик недалеко отсюда, на пляже. Я получил его от деда. Можешь жить в нем. Тем более что дом нуждается в женском присмотре. — Бен улыбнулся.

Пандора присела на шезлонг.

— Это было бы просто здорово, Бен. Я уже почти год живу по-цыгански, на чемоданах. По правде сказать, я даже соскучилась по уборке. Хочу наконец сама приготовить себе еду. И еще мечтаю, чтобы твоя бабушка научила меня готовить местные блюда.

— Когда от нас ушел отец, — продолжала рассказывать Пандора, — мать перестала готовить и убирать в доме. Перестала и орать на меня, но вела себя так, словно только что одержала огромную победу. Сражаться ей теперь стало вроде бы не с кем, и она поменяла правила игры. Отныне мне разрешалось лишь ходить в школу. Все остальное время я была пленницей моей матери. Отца она теперь доводить не могла, поэтому принялась доводить меня. Она начала часто наведываться в школу и рассказывать учителям какие-то гадости. Я поняла это по тому, что они стали странно посматривать на меня. Я должна была сказать им, что моя мать не в себе, что она просто помешанная, но не могла. Нет, она меня больше не била, теперь она «убивала» меня словесно. Я не могла купить себе одежду без отвратительных комментариев матери: «Тебе надо было бы купить на размер больше! Ты должна есть больше, ты слишком тоща! Тебе надо заниматься гимнастикой, смотреть противно — настоящий увалень!»Иногда я удивляюсь, как я вообще все это выдержала. Может быть, я и замуж-то каждый раз выскакивала лишь для того, чтобы ускользнуть от нее. Как бы то ни было, в Нормане я увидела именно спасительный выход, возможность сбежать от матери. Секс для себя я открыла еще с мальчишками… Я не горжусь этим, — промолвила Пандора, — но первый сексуальный опыт у меня был уже в 13 лет. Я думала, что в этом будет источник моей силы. Но секс не доставлял мне особого удовольствия ни с мальчишками, ни даже с Норманом. Теперь мне даже иногда кажется, что, воспитанная на грубом примере своей матери, я не могла понять многих вещей и научиться ими наслаждаться. С Норманом я пробыла всего два года. Он страшно бил меня. Потом я встретила Маркуса, он-то и помог мне развестись. Я была ему признательна настолько, что вышла за него замуж, совершив тем самым еще одну ошибку.

Я расскажу тебе, как все было. Мы с Норманом сбежали, чтобы пожениться. Он был высок — шесть футов и два дюйма, красив, но не особенно умен. Несмотря на это, все девчонки сходили от него с ума. У него были темные волосы и черные глаза, вероятно, поэтому мне иногда казалось, что за ним неизменно тянется какая-то печальная черная тень, Моя мамаша, кстати, его совершенно не смущала. До замужества он ее или игнорировал, или был равнодушно любезен. После свадьбы почти ничего не изменилось, но, если вдруг мать начинала орать на него, Норман спокойно мог ее стукнуть. И, что примечательно, когда он ее бил, ее шея напивалась вдруг от волнения, а глаза вылезали из орбит. «Черт, — думала я тогда, — ей же это по душе!» Я знала, что Норману нравилось бить меня. Его лицо в эти моменты обретало такое же взволнованное выражение: глаза широко раскрывались, а в голосе возникала особая струна, которая появлялась, кстати, и в моменты наших ссор, во время которых он почему-то очень возбуждался. Я же терпеть этого не могла. Но когда Норман принимался бить мою мать или орать на нее, тогда его лицо оставалось совершенно холодным. Он просто понимал, нанося ей удары, что чем быстрее он это сделает, тем быстрее она заткнется. Только и всего. Ну, хватит об этом.

В общем, когда мы решили пожениться, мы прошли все нужные в таких случаях медицинские и прочие тесты, приехали в мэрию и встали в общую очередь. Норман боялся всего вокруг так же, как и я. Мы оба оделись в нашу лучшую одежду. Единственный костюм Нормана сидел на его огромных плечах, как пальто на вешалке где-нибудь на складе Армии Спасения. На самом-то деле, я купила этот костюм в магазине «Сен-Винсент де Поль». Правда, я не удержалась и сдала его в химчистку… — Пандора, заколебавшись, продолжила: — Я просто хотела вытравить из него запах бедности. Костюм, конечно же, был чистым. Но, когда ты так беден, как была бедна я, ты все время ощущаешь везде запах бедности. Но ты-то, Бен, не знаешь, что такое бедность.

Бен покачал головой.

— Та часть острова, где я живу, считается бедной. По количеству денег мы, естественно, бедные. Нам не сравниться с богатством губернатора и его жены. Никто не присылает нам приглашений на коктейли, которые проводятся в доме губернатора. Но у нас дружные семьи, все заботятся друг о друге. Голодным никто спать не ложится. Счастье, Пандора, приносят не деньги, а богатые души. Все идет от души. На острове я часто вижу скучающих туристов, у которых ужасно много денег. Они смотрят на мой райский остров и не понимают, что здесь делать. Я думаю, они похожи на пустые пивные банки, внутри у них ничего нет. Я беру этих несчастных с собой под воду, а вечером в баре слушаю, как они рассказывают друг другу о том, что видели на глубине. Во всяком случае, я рад, что под водой они не могут болтать. Что ты мне еще хотела рассказать про Нормана?

— Да нечего уже рассказывать. Мы поженились и поселились на время в маленьком мотеле. На второй день Норман пошел куда-то за пивом. Вернулся в мрачном настроении, принес бутылку виски и стал напиваться уже всерьез. Я попыталась его остановить. Тогда он меня ударил, да так сильно, что сломал нос. Я дождалась, пока он уснет, собрала вещи и уехала домой к матери. Не думала я, что мне придется опять о чем-то просить ее. Но, к сожалению, пришлось. Слушай, Бен. Мой рассказ становится совсем печальным, и он наверняка тебе наскучил. Пойдем лучше посмотрим на твой дом. Ты так хорошо его обрисовал. Я действительно думаю, что мне следует как-то обустроиться, прекратить метаться и пожить на одном месте. К тому же мне не очень-то приятно вспоминать о Нормане. Странно, мне казалось, я напрочь забыла эти несчастливые годы, отгородилась от них, а оказывается, пока нет. Может быть, это все потому, что у меня сейчас слишком много времени на размышления и воспоминания.

Бен положил ей руку на плечо.

— Нет, это Малое Яйцо так влияет на людей. И, хоть остров маленький, здесь можно найти все то, что встречается в вашем большом мире.

— Пожалуй, ты прав. — Пандора поднялась со стула. Пот, от которого некуда было деться, сбежал струйками по ее груди. — Все-таки мне надо наконец привыкнуть к этому постоянному потению. — Она взглянула на Бена и рассмеялась: — Ты тоже весь мокрый!

— Конечно, и я потею, — не стал возражать Бен. — Потеть полезно. Пошли-ка в бар, выпьем холодного пива и взмокнем еще сильнее. А потом отправимся смотреть мой дом.