Осколки чего-то красивого - Макарова Ольга Андреевна. Страница 68

— Здорова, рейдер! — приветствовал Нугут Дункана, улыбаясь во все 42 зуба.

— И тебя туда же… — неопределенно, но сварливо буркнул рейдер. — Дурную же ты славу сделал себе в городе. Убивец и душегуб — самое ласковое, что про тебя говорят. Чего ради это все, а, Нугут?

— Прости конечно, но тебя это так волнует? — усомнился орк.

— Да, — коротко ответил Дункан, не давая никаких пояснений.

— Я ищу ту эльфийскую девочку, про которую ты мне говорил. Ее украли у меня еще в Лонтэке.

— Стоп! — Дункан поднял руку. — Откуда она у тебя вообще?

— Подобрал в заброшенном доме. По дороге из Роана в Лонтэк… — Нугут задумался, и тут его осенило: — Слушай, Дункан, у тебя есть эльфийская родня в Лонтэке?

— Да. Мать и сестра. Отец у меня человек.

— Те эльфы… они поехали к родне в Лонтэк… Слушай, Дункан, мне нужна твоя помощь. По гроб благодарен буду!

— Сначала расскажи, что у тебя случилось.

Нугут рассказал в общих чертах; Дункан задумался…

— Если ты действительно так любишь эту девочку, ты должен желать ей лучшей доли, верно? Так вот: лучше оставь ее эльфам. У них дети — большая редкость. Ее примут как родную, и вырастет она среди своих…

— Нет, Дункан… они ее убьют…

— Орк, ты что, упал?!!

— Скоро полнолуние… а она… она волк… — сказал Нугут. Дункан хотел что-то ответить, но осекся на полуслове…

Нугут же прекрасно понял, что заварил сейчас крутую кашу: если рейдеру взбредет в голову уничтожить последнего оборотня Норенайна, то каким опасным врагом он, Нугут, сейчас обзаведется!..

— Только со мной она может выжить. Я знаю, как предотвратить превращение. И, к тому же, я орк, а нас волки слушаются. Это у нас в крови… — говорил Нугут, стремясь перевесить чашу весов на сторону "друг"…

Вспыхнувший было Дункан успокоился — глянь теперь: тот же флегматичный эльф, что ночь напролет глядел на звезды…

— Вставай! — вдруг скомандовал рейдер. — Мы должны успеть!..

(6 августа 2003 г)

349.

Время утекает, как мелкий песочек… Песок я всегда очень любил. Именно мелкий и бархатистый, такой, какой под ладонью ветра мягко ложится в дюны…

Сашка сказал, что мы едем в пятницу. Он чего-то там рассчитывал, чего-то объяснял. Сказал: пятница — и все.

Я не стал спорить. А что я могу предложить? Чем могу объяснить?

Юля и Игорь едут в Питер 14го. Я надеялся побыть со своей любимой еще немного.

Можно, конечно, сказать, что у меня еще ученик есть, который 15го будет ломиться в авиатехникум. Но, честно говоря, мне до него нет никакого дела. Я даже прямо сейчас сразу скажу, что он не поступит и пойдет-таки обратно в школу, в 10й класс.

Учиться он не хотел, а что взять с того, кто учиться не хочет? Не молотком же ему вбивать в голову всякие умные мысли… Но его родители платили, а я работал. Наверно, это подло с моей стороны. Может, надо было отказаться?

Да нет, не рыцарь я никакой, чтобы так вот от денег отказываться. Наверно, я какой-нибудь мелкий торгаш(по складу души и ума), раз работал, зная, что ничего не получится с вероятностью 99 %… получается, что просто загребал чужие деньги…

Да… Ну, в общем, в пятницу меня здесь уже не будет. Мы едем к морю. Дикарями, да не совсем: не в палатках, чать, жить будем. Сашка договорился о комнате. Так что все путем…

Посмотрю на море, на дельфинов… может, эта поездка принесет что-нибудь особенное в мою жизнь. Хочется в это верить. Я ведь, вроде, большой, а все равно вечно жду какого-то чуда. Под Новый Год особенно… Только не бывает ведь их, чудес-то…

Ууууууууу, Бальгар, а депрессняк-то у тебя похлеще, чем у Нугута!

350.

Решил написать его полностью:

"Сказание о Бальгаре"

Милую девушку в мантии длинной,
Как волну морскую, я зову Мариной.
Гостем пришел я, незваным, непрошенным;
Но все это было, все это прожито.
Годы проносятся. Годы эльфийские.
Длинные, длинные так, что немыслимо,
Что этот воин стоял пред тобой,
Склонившись в поклоне пред девой-волной.
Милую девушку в мантии длинной
Звал и зову я, как раньше, Мариной.
Только в дали одинокого дня
Я и не верю, что рядом был я.
Я записал свои сны и сказания,
Будто легенды или предания,
Ей их отдал, заглянув по пути,
Так было легче простить и уйти.
Падали звезды в ладони горячие…
Творец опечален — творения прячутся,
Чтобы мой взгляд не прошелся по ним,
Не заключил бы в свой горестный мир.
Болью писал, а совсем не чернилами;
Да, я создал ее, добрую, милую,
Просто придумал я образ мечтательный,
Словно эльфийский — далекий, сиятельный.
Просто не видел за девой-волной
Той настоящей Марины живой…
Вот и прогнал я всех призраков, образов,
Сел одинокий под яркими звездами…
Крепко задумался, глядя во тьму,
Как в Небесах одиноко Ему…
Юлия, Юлия, имя-песня,
Ты пришла тогда, и с тех пор мы вместе.
Ты пришла в мой мир, и в моем краю
Победила меня в самом честном бою.
Разглядел я за силой прекрасную нежность,
Но ты ранила так, как не ранили прежде.
Обожгли мне ладони горячие звезды;
Спохватился я рано, опомнился поздно.
И тогда со стены снял я меч заржавевший
И почистил я сталь, чтобы стала, как прежде.
Я с мечом наготове шагнул за порог,
Как услышал — трубит повелительный рог.
Я увидел равнину, где было все пусто,
Там шагали войска с шумом, лязгом и хрустом.
И не счесть было их — почернела страна, -
Они шли на меня и кричали: война!
Это демоны шли одичалой гурьбой
Из кладовок души, чтоб сразиться со мной.
Я бы пал, не сдержав демонических сил,
Но дала ты мне в дар пару ангельских крыл.
Я взлетел в небеса, где прямые лучи,
Где среди облаков бесполезны мечи.
Ты сказала им "Тай!", разогнав стаи туч —
Озарил небеса первый солнечный луч.
На земле, где войска, снег растаял в поток
И залил мою душу тогда кипяток…
Я спустился на землю и крылья сложил,
И воспрянул от сна, и мгновенно ожил.
Но я поднял глаза и все понял: не сон,
Осветив Небеса твоим юным лицом.
Но не знаю, зачем я творил божество:
Погасив Небосвод, ты спустилась с него.
Ты коснулась меня, оживив мою боль,
Будто в свежие раны насыпали соль.
Понял я, что был ранен; и, нежно-легка,
Врачевала меня и дрожала рука.
И, увидев ожоги в ладонях от звезд,
Вдруг заплакала ты, не сдержавшая слез…
Вечность шла. Я боялся, что это мираж;
Что он твой или мой, и не может быть наш.
Строил клетку тебе, как последний дурак,
Жил, зажав злые розы до крови в кулак…
Ах, безумец, я чуть не убил все во мгле!
Разве место любви взаперти, на Земле???
Я разбил эту клетку в клочки и куски;
В жутком вопле зашелся, держась за виски…
Вновь воспрянуло зло и грозило войной,
Но вернулась и ты и осталась со мной.