Кошмарный принц - Шулепов Денис. Страница 13

И двадцать два часа — как кот слизнул.

Проснулся в таком состоянии, будто в голову угодила энергетическая разрывная пуля, разбросав мозги по закоулкам сознания. Даже не мог вспомнить весь тот бред, что снился. Виктор Ильич приподнялся на диване и глянул в окно. За окном начинало светать.

«А спал ли я? Может, мне показалось, что я спал?»— подумал Виктор Ильич и прислушался к своим ощущениям. По ощущениям — вроде бы спал…

Виктор Ильич потянулся и с удовольствием зевнул. Точно спал! Но неужели сутки? Невозможно поверить. Виктор Ильич глянул на стол, брови невольно сошлись к переносице. Недоверие к проклятому бузиновому чудовищу заставило смотрителя подняться: нужно было точно знать, спал он или думал,что спал. Верный способ проверить — это телевизор.

Виктор Ильич спустился в квартирку.

Взял в руку пульт… и замер: в мозгу, словно лучи солнца, пробившиеся сквозь плотные облака, вспыхнули обрывки снившегося бреда. Как элементы пазла, они быстро собирались в единую картину воспоминания, похожую на многоцветный витраж. Воспоминание о поцелуе. И грезы о другой жизни, жизни рядом с любимой женщиной. Потому, наверное, и воспринялся сон, как бред… Виктор Ильич положил пульт на место — он был уверен, что взаправду спал сутки. Или почти сутки, если судить по часам. Но точно спал!

Виктор Ильич занялся завтраком. Мысли блуждали в опасной близости от мыслей о бузиновом столе. Результатом этих блужданий появилось желание выпить. Захватывающее желание, оно росло, наполняя организм трепетом алкоголика, увидевшего поллитровку. Виктор Ильич больно закусил губу и сосредоточился на болтанке-яичнице со свежими помидорами. Ноги рвались бежать в «Подлодку», и Виктору Ильичу пришлось приложить недюжинную силу воли, чтобы не тронуться с места.

С натянуто-ледяным спокойствием он съел завтрак, не почувствовав вкуса еды. Всё естество просило спиртного. Дух же противился этому. Смотритель по памяти перечислял всех в этом городке, кто мог помочь. Но не звонить же им и не просить привезти выпивку? Хотя они, конечно, не откажут… Ну нет, не хватало ещё опуститься до такой низости!

«Интересно, о закрытии музея уже объявили популярно?», — спросил себя он, надеясь сменить вектор мыслей. Но и тут мыслишки нашли лазейку, сведясь к плану незаметной вылазки из музея и втихую («втихую от кого, а?»)купить водку. Холодненькую, вкусную, согревающую душу водочку… Всё, решено — надо сделать вылазку!

Виктор Ильич поднялся наверх и машинально прошёл до кабинета-студии, там осторожно выглянул в окно. Судя по небу, день готов утонуть в солнечных лучах. Судя по государственному триколору, безжизненной тряпкой висящему на флагштоке на крыше автостанции, день готовил полный штиль. А судя по подозрительно большому количеству молодежи, околачивающейся на другой стороне главной городской дороги напротив музея, курящей и то и дело тыкающей пальцем в дом псевдоготического стиля, день обещал теоретические неприятности если не самому смотрителю, то зданию музея точно. Но сейчас Виктора Ильича больше волновала навязчивая идея с

выпивкой

вылазкой. Так же аккуратно, не трогая тюль, он удалился от окна и, подмигнув статуэткам кошек, вышел из кабинета-студии.

Насилу отыскал в коморке охраны ключ от чёрного хода — почему-то тот находился не на крючке в застеклённом шкафчике, а в среднем ящике стола — и, сжав ключ в руке, направился к двери чёрного входа. Вставил ключ в замок и… посмотрел в глазок. На улице супротив двери стоял чёрный автомобиль. Виктор Ильич приложился к глазку вторым глазом. Автомобиль не растворился в пространстве, но стал ещё реальнее, когда боковое стекло немого опустилось, и показавшаяся рука стряхнула на улицу пепел с прикуренной сигареты. Детективы. Кому ж тут ещё торчать? И даже не удосужились доложить, что прибыли.

— Ну и какого хрена вы здесь встали?! — раздраженно прорычал Виктор Ильич. Оставалось ждать. Должны же они вернуться к центральному входу, или не должны?

Смотрителя мелко затрясло, в третий раз досчитав до тысячи, он примкнул к глазку. Автомобиль не исчезал.

— Нарисовались — не сотрешь! — огрызнулся Виктор Ильич, и разинул рот от внезапной догадки. Он быстро вернулся в коморку охраны — «Боже правый, их две!»— и шлепнулся на стул. На картинках монитора (с камер внешнего наблюдения) красовались два одинаковых автомобиля. Достаточно ли это для защиты музея — покажет время, но сейчас Виктор Ильич был зол от «чрезмерной» опеки. Был зол на Надежду Олеговну и зол на себя за злость на неё. Организм требовал алкоголя, а теперь ещё и разрядки. В бешенстве Виктор Ильич врезал по монитору и взвыл от боли. Пыл разрушения моментально угас одновременно с монитором. Теперь пылала рука. Не хватало ко всему сломать пальцы! Виктор Ильич дул на руку и баюкал её на груди, боясь шевельнуть скрюченными пальцами, слёзы мочили щетину, смотритель вскинул страдальческие очи к потолку и взмолился в голос.

Боль утихала, но утихала неохотно. Виктор Ильич нянчил руку, бесцельно бродя по помещениям. Он боялся пошевелить пальцами. Смотритель поймал себя на том, что его нога ступила на скрипучую ступень винтовой лестницы. Он поднимался наверх, в кабинет-студию, поднимался, потому что надеялся там избавиться от боли.

Глава 26

Егор прислушался к себе и отчётливо услышал нарастающее недовольство давно оголодавшего организма. Прежде чем двигаться куда-то дальше, нужно поесть. Мальчик стянул рюкзак, уселся на холодный грунт и запустил обе руки в рюкзачное чрево.

У него осталась плюшка со школьного обеда, которую хотел слопать на последнем уроке, но забыл. Какой же он молодец, что забыл! Сейчас-то плюшка как нельзя кстати. Жаль только, что одна… вот бы штук десять! Рот свело от обилия слюны. Егор, ни на что не обращая внимания вокруг, наслаждался сладкой сдобой, успевшей задубеть за… А сколько времени прошло с тех пор? Было около часа ночи, когда он решился на приключение. Потом бродил, падал, терял сознание и потерял счёт времени когда электронные часы перестали показывать даже восьмерки… Ой! Егор схватился за запястье и обнаружил, что подарок друзей исчез с руки. Выходит, он потерял не только счёт времени, но и сами часы! Но как ремешок мог самостоятельно расстегнуться? И когда?

Егор икнул.

Сухая сдоба застряла где-то на пути к пищеводу, а вопросы растревожили усмиренный страх, окончательно иссушив рот. Второй «ик» был куда сильнее первого. Сильнее и оглушительнее. Мальчик захлопнул рот ладошкой, больно шлёпнув по губам. От икоты содрогалось тело, отзываясь локальными взрывами в местах ушибов. Егор снова зашвырялся в рюкзаке и с радостью нащупал бутылочку «Аква минерале», воды в ней оставалось треть, но всё же здорово, что и она осталась! Мальчик присосался к горлышку, пока последняя капля не стекла в жадный зев. Поняв, что воды нет и что это была последняя вода, Егор осознал всю плачевность своей ситуации. Он один. Под землей. Неизвестно где. Во мраке. Преследуемый каким-то монстром. Избитый падениями. Опустошенный эмоциями. Дрожащий от… холода?

Егор действительно почувствовал необычайный холод. Особенно холодно почему-то было голове, будто он высунул её в форточку в крещенские морозы.

Но почему здесь холодно? Разве земля на глубине не должна быть тёплой? Егор отлично помнил, как они с отцом, вооружившись складывающимися сапёрными лопатами, копали червей для зимней рыбалки. Отец — как будто специально — не искал теплотрасс, а просто выходил во двор и, раскидав снег, вонзал лопату в газон. Он взмокал, но вгрызался в землю. Когда ямка достигала глубины в три штыка лопаты, отец жестом приглашал сына принять участие в рытье. И Егор копал, ненавидя в эти моменты зиму и зимнюю рыбалку, однако, чувствуя, как почва поддаётся лопате легче, чем у отца. И он видел куски земли на снегу, над ними поднимался пар. Вместе с отцом они руками разламывали куски в поисках червей, ощущая сырое тепло. «Земля никогда не замерзает больше, чем на три штыка», — каждый раз говорил отец и добавлял, что под слоем мерзлоты самые лучшие черви. Егор соглашался, хотя не мог уразуметь, чем червяки здесь лучше теплотрассовых… Выходит, отец ошибался? Холод-то здесь собачий!