Скиталец - Ковальчук Игорь. Страница 31

— Выкуп собирала королева Альенор, и, насколько я знаю, он уже почти весь собран. По слухам, из Англии уже вышли корабли, везущие золото.

— По такой погоде?… Ладно, что еще ты слышал?

— Я знаю точную сумму, которую Иоанн де Мортен посулил императору, если тот и дальше будет держать вас в плену или, к примеру, передаст под надзор Француза.

— Филиппа?

— Его самого.

— Отлично.

Ричард грохнул кулаком по луке седла. Он сразу помрачнел и больше не говорил ни слова до того самого момента, когда они подыскали близ Кельна приличный трактир и пришло время заказывать ужин.

— Сколько у нас денег? — спросил он у Дика.

— Около пятнадцати золотых.

— Так мало?

— Это очень много, государь. На эти деньги мы с вами сможем добраться до Дувра.

— Закажи что-нибудь стоящее. Поросенка, например. Или гуся. Гороховой похлебки уже нутро не принимает.

— И пива?

— Само собой. — Король невесело усмехнулся. — Вина у них, конечно, нет.

Они сидели на соломе в самом темном углу. В Майне молодой рыцарь купил королю коричневый камзол взамен его алого, который был уместен в замке, но в пути придавал ему слегка шутовской вид. И теперь двое путешественников выделялись в толпе разве что своим мрачным видом да высоким ростом. Но и то и другое не редкость среди наемников, на которых сейчас смахивали король Английский и граф Герефордский. Так что если на путников и косились, то лишь с опаской — как бы не рубанули.

Пышнотелая служанка принесла им по кружке пива. Она постреливала глазками то в одного, то в другого мужчину и, похоже, была не прочь подзаработать на сеновале. Но Ричард не обратил на нее внимания — его занимали более серьезные заботы, — а Дику стало просто противно. Девица фыркнула и ушла.

Мужчины неторопливо пили свое пиво, ожидая, пока дожарится заказанный поросенок.

— Ты остался мне верен, Герефорд, — тихо сказал Плантагенет. Хоть здесь не многие знали лангедокское наречие, он старался говорить едва слышно.

-Государь…

— Ты остался мне верен. Я знал, что ты сохранишь мне верность, и не ошибся. Но от многих других я этого не дождался. Как это можно объяснить? Разве я оказался для вас плохим королем?

Дик поднял на него глаза, за долгое время впервые вспомнив, что говорит со своим настоящим отцом. Кажется, Ричард уже слегка выпил, и на него напал стих: захотелось пооткровенничать. Оставалось лишь радоваться, что его любимый диалект ок здесь никто не поймет. Ну и конечно, за последние полтора года его величество от безделья выпил целое озеро вина и, наверное, привык к нему.

— Отвечай мне, Герефорд. Я был вам плохим королем?

— Нам —нет.

Молодой рыцарь был уверен, что государь не почувствует разницы, и тот действительно не обратил внимания на то, что Дик выделил голосом. Потому что уроженец Корнуолла, родившийся в крохотном замке, чьи обитатели кормились за счет бедной деревеньки, прекрасно знал, как и чем живут крестьяне. Но не решился бы даже очень пьяному королю объяснять, что наемникам, конечно, всегда хорошо, когда идет война, и им всегда придется по вкусу правитель-вояка. А вот крестьянам нужен мир. И королю, который живет в своей стране, само собой — потому что содержать государя и его двор на родной земле куда дешевле, чем за границей. Тем более — в далеком походе.

— Но почему же тогда почти все меня предали?

— Далеко не все, государь. Многие замки в Нормандии держат ваши сторонники. Если бы это было не так, Филипп-Август уже завоевал бы все ваши французские земли.

— Да. — Ричард задумчиво допил пиво и показал рукой, чтобы подали еще. — Но многие. Многие не одобряют меня. И даже ты — не всегда. — Он усмехнулся, и его улыбка, почти потерявшаяся в усах и бородке, получилась необычайно дружелюбной. — Признайся, ты не всегда одобрял мои поступки. Даже спорил. Ты единственный, кто осмеливался со мной спорить.

Появилась служанка — на этот раз другая, долговязая и нелюбезная. Она не швырнула лепешки и сплетенную из лозы миску на стол лишь потому, что явно опасалась всяческих неприятностей от господ наемников. Всем известно, какие они звери. Но лепешки были теплые и пышные, овечий сыр в плетеной мисочке — свежий, так что жаловаться мужчинам оказалось не на что. Показав служанке серебряную монету, Дик послал ее в кладовку за куском копченого окорока.

— Да, я порой не одобрял вас, — согласился он, когда девица ушла выполнять заказ. — Простите, что не именую вас как положено. Слова «государь» и «ваше величество» могут привлечь к нам лишнее внимание.

— Неважно, как ты обращаешься. Продолжай.

— Порой ваши поступки казались мне излишне жестокими. Нет, я понимаю, почему вы считали, что противника надо проучить. Но в ситуациях, когда можно поступить мягко, вы поступаете жестко.

— Что ты имеешь в виду? — Король сдвинул брови.

— Ну к примеру, те полторы тысячи сарацин, которых вы приказали казнить.

— Все не можешь простить мне того случая? — расхохотался Ричард. — С ума сойти, как долго могут занимать ум молодого графа несколько сотен грязных сарацин. Это же не христиане, черт побери…

— Они такие же люди, как мы с вами, только с более темным цветом кожи.

— Откуда ты набрался подобной ерунды? Они же не веруют в Бога!

— Это не так. У них свой Бог, и они служат ему не менее ревностно, чем иные хорошие христиане — Деве Марии и Иисусу Христу. А за их заблуждения пусть их судит сам Бог. Это не наше дело.

— Тебя послушать, так и пытаться освободить от них Иерусалим не следовало.

— А городу не все равно, кто в нем живет? И кстати, Гроб Господень вызывает у сарацин достаточно уважения. Правда, они именуют Бога Сына Исой, а Матерь Его — Девой Марьям и вряд ли признают его Сыном Божьим, но и плевать на его могилу не станут.

— То, что ты говоришь, можно счесть настоящей ересью. — Король улыбнулся. Довольно миролюбиво. — Мне всегда нравилось, что ты способен иметь свое мнение. Это полезно. Но особенно хорошо то, что ты умеешь молчать, когда тебя не спрашивают. Если и дальше будешь держать свое при себе, проживешь до старости.

В его словах был призрак угрозы — впрочем, настолько неясной, что даже самый мнительный человек, наверное, не обиделся бы. Кроме того, на королей не обижаются, это всем известно.

— Я сказал вам тогда, что убийство полутора тысяч пленных выглядит некрасиво для того, кто носит шпоры и перевязь рыцаря.

— Do not deprive us of our heritage; we cannot help acting like devils, [21]— рассмеявшись, ответил Ричард.

Дик оглянулся, опасаясь излишнего внимания со стороны других постояльцев, но на них никто не смотрел.

— Только не по-английски, умоляю вас, государь.

— Я сказал тебе это тогда, говорю и сейчас.

— Каждый человек — хозяин своему наследию.

— Ты, очень молодой человек, считаешь, что можешь поучать меня? Я намного старше тебя.

— На тринадцать лет.

— Вот-вот. Я тебе в отцы гожусь. Почти. — Дик слегка усмехнулся. — Что улыбаешься?

— Я говорю так потому, что сам с трудом справляюсь со своим наследством.

— Что же за наследство? — с интересом спросил Ричард. Разговор уже давно перешел в беседу, больше напоминающую болтовню равных, но король не обращал на это внимания и не пытался «подтянуть вожжи». Ему все интересней становилось разговаривать с молодым рыцарем.

На мгновение Герефорд отвел глаза. Посмотрел в кружку.

— Вы помните восстание корнуолльских баронов двадцать три года назад?

— Чуть больше, — ответил Плантагенет, усмехаясь. Он прекрасно помнил первый бунт, который подавил. — Двадцать три с половиной.

— А женщину, которую приказали привести к себе в лагерь под Элдсбери, помните?

— Помню. Молодая дворяночка. Ее звали Алиса, как мою тогдашнюю невесту. — Ричард внимательно посмотрел на собеседника.

Еще мгновение — и он все понял. Улыбка тронула его полные яркие губы, почти скрытые отросшими усами. Он рассматривал своего вассала так, словно никогда прежде не видел. Во взгляде был глубокий интерес.