Бойцы Данвейта - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 30

Глава 8

На Данвейте

На этот раз они угощались в «Пигге», который был куда роскошней и, разумеется, дороже, чем заведение папаши Тука. «Пигг» принадлежал Данвейтскому Транспортному Синдикату, местной компании, перевозившей на кораблях лоона эо предметы роскоши с Земли и землеподобных миров, и потому здесь кроме чинчу и ширьяка подавали испанский херес и настоящее бренди – конечно, не всякий раз, а по прибытии очередного каравана. Залов здесь было целых три, и в самом просторном, со сценой для варьете и подиумом, отплясывали сейчас индийские танцовщицы. Этот оплот театрального искусства имел в высоту два этажа и прозрачный потолок, сквозь который виднелось звездное небо с восходившим золотым Кайаром. Внизу, бок о бок с главной залой, находился ресторанчик, декорированный под харчевню кни'лина – гости сидели там на циновках, ели курзем и апаш [20], ничего не пили (поскольку спиртное для кни'лина – яд) и наслаждались прочей экзотикой: квадратными тарелками, коктейлями из соков и живыми официантами, которые, как положено, не ходили, а ползали на коленях по полу. Вверху, под самой кровлей, шла галерея, а за ней, в глубине, таилось третье помещение, совсем небольшое и убранное как салон где-нибудь в Лондоне или Париже в эпоху декаданса: стены отделаны дубом, мебель изящная, с гнутыми ножками, на стенах – картины, широкое окно в бархатных лиловых шторах, а за окном – вид на Чертов Круг и Замок. Словом, заведение для избранных, куда пускают не всякого, а начиная с чина коммодора. Птурса сюда бы точно не пустили, а насчет Вальдеса и Инги крепко подумали, но у Вождя имелись привилегии и связи. Что не удивительно: может, в Солнечной системе нашлось бы двадцать или тридцать человек, помнивших Коркорана и Вентури, а на Данвейте, да и во всей Голубой Зоне, такой был один-единственный – Кро Светлая Вода.

– Хорошо тут, спокойно, и жратва приличная, – молвил Птурс, обглодав седло барашка. Он склонил голову, прислушался к заунывной индийской мелодии, что доносилась из главного зала, и добавил: – Музыка, правда, не та, не зажигает, но тут уж как в пословице: что в стакане, то и выпьем. Кстати, насчет стаканов… Светлая память Фархаду и Киму… помянем, не чокаясь.

– Мы их уже помянули, – возразила Инга.

– Помянули, – согласился Птурс. – Была бы водка, раз помянули – и довольно, а тут ширьяк. Им дважды надо поминать, для крепости. Так что ты со мной, девонька, не спорь.

Они выпили: мужчины – на два пальца, Инга – чуть-чуть, чтобы поддержать компанию. Птурс крякнул, сунул медальон в щель под столом и заказал еще бутылку. Она прилетела на круглом маленьком подносе.

Столиков в заведении было только три, и два из них пустовали – народ гулял внизу, в «Пигге» и Других кабаках, отмечая победу над дроми. Причину их уединения Вальдес не знал, подозревая, впрочем, что Птурс и Кро вступили в сговор. Должно быть, бродила у них мысль насчет него и Инги, и нельзя сказать, что была она Вальдесу так уж неприятна, хоть и явилась со стороны. Кроме того, он чувствовал вину – как-никак, девушка его просила, а он ей отказал, хотя и сделал правильно; чистая нелепость тащить ее на штурм Крысятника. Но все же надо компенсировать отказ, и лучший способ – посидеть в компании, в престижном тихом месте, куда без славных ветеранов на порог не пустят.

Он бросил взгляд за окно, на волшебный Замок, сиявший на фоне вечернего неба, потом присмотрелся к картинам, украшавшим салон. Висело тут полдюжины полотен; два больших назывались «Даная» и «Утро в сосновом лесу» и, судя по надписям, были копиями шедевров, уцелевших случайно в эпоху Вторжения. Четыре остальных представляли собой портреты литераторов: сэр Вальтер Скотт в рыцарских доспехах, Роберт Стивенсон в костюме моряка, Дюма-отец в мушкетерской шляпе и Мисаил бен Ахман в чалме с рубиновым аграфом. Похоже, рисовал их местный художник из китайцев – все казались слегка косоглазыми, а бен Ахмана украшали длинные жидкие усы.

Птурс тоже разглядывал писателей, и с особым вниманием – портрет Дюма-отца. Налюбовавшись, он разлил по рюмкам и промолвил:

– За «Трех Мушкетеров» тоже надо выпить. За Ивара, Боба Хайнса и Колю Хлебникова. Земля им пухом не будет, погибли они вдалеке от Земли и от Данвейта, как полагается каждому из нас. Хорошая смерть, быстрая и достойная… Пусть примет их души Великая Пустота!

– И пусть ее Владыки будут милостивы к ним, – добавил Кро.

Они выпили, и Птурс тут же разлил по новой.

– Я в таком темпе не могу, – сказала порозовевшая Инга.

Птурс с неодобрением хмыкнул:

– Ты что же, сестренка, не русская? Ты на Вождя погляди! Индеец ведь, а как огненную воду хлещет!

– Она тхара, – сказал Вальдес. – Нечего ее спаивать. Ты на себя посмотри, носорог тверской, и на нее!

Птурс посмотрел, и он тоже. Надо признать, не без удовольствия: сегодня Инга Соколова была чудо как хороша: серые глаза сияют, щечки разрумянились, светлые волосы уложены в прическу «взмах птичьих крыл». И не комбинезон на ней, а голубое открытое платье; точеные плечи, стройная шея, ложбинка меж грудей, маленький шрам от импланта – все доступно обозрению, и все, как тонкий аромат духов, чарует и пьянит.

– Ну, камерады, за мушкетеров… по второй, не чокаясь…

За окном подул ветер, и Замок отозвался хрустальным перезвоном. То была печальная мелодия – в битве за Крысятник погибли тринадцать бейри с экипажами и тридцать два десантника, но за Конвой Вентури Патруль рассчитался. Впрочем, долг в этой войне лишь возрастал, и подведение баланса ожидалось лишь в далеком будущем.

Птурс снова ухватился за бутылку. Инга прикрыла ладонью свой бокал.

– Мне хватит, Степан.

– Птурс!

– Почему? Разве Степан – плохое имя?

– Хорошее, но только для мирного времени, а воевать удобней с прозвищем. Ришар – Адмирал, Кро – Вождь, а Степан Раков – Птурс… – Он поднял голову, ткнул пальцем в портрет бен Ахмана и заявил: – Этот вот тоже никакой не Ахман, читал я его пацаненком и точно помню, что настоящее имя совсем другое. У них, у писак, это зовется… – Птурс наморщил лоб, – да, зовется псевдонимом. Птурс – мой псевдоним! И если я когда-нибудь сяду за мемуары, будут они Птурсовы, а не Степана Ракова!

– Сядешь, – усмехнулся Вальдес. – Если к тому времени не разучишься читать и писать.

– Вот и давайте выпьем, чтоб не разучился, – молвил Птурс и принялся разливать ширьяк. – Ты, девонька, пальчики-то отодвинь, не мешай емкость наполнить. Пальчики не для того, чтоб закрывать, они у нас чтобы держать, поднимать и опрокидывать… Вот так, умница! Давай! За то, чтобы Птурс дожил до своих мемуаров! Желательно, в добром здравии.

– Твое прозвище что-то значит? – спросила Инга.

– Конечно. Противотанковый ракетный управляемый снаряд… Самая лучшая кличка для канонира.

– Гаубица тоже подходит, – сказал Вальдес. – Или Мортира.

– Они женского рода. – Птурс повернулся к Инге. – Это он потому ерничает, рыбка моя, что нет у него почетного прозванья. А отчего нет? Молод слишком, не заслужил, хоть и выбился в коммаидеры.

– Сестры звали меня Пробкой, – признался Вальдес. Видение острова среди лазурных вод мелькнуло перед ним и растаяло в данвейтских сумерках.

– Почему?

– Плавал хорошо и ни разу не тонул. С дельфинами плавал… были у нас два дельфина, Зиг и Зага. Может, до сих пор живы.

Инга вздохнула:

– У нас на Т'харе нет дельфинов, и океана тоже нет, только озера, ручьи и речки. Я никогда не видела дельфинов… ни живых дельфинов, ни соколов.

– Ближайший мир, где есть земные птицы, это Новая Эллада, – заметил Кро. – Колонизирован в двести седьмом, а в двести тринадцатом его частично терраформировали и заселили всякой живностью.

– Это сколько же парсеков?

Вождь наморщил лоб, припоминая, но тут медальон па груди Вальдеса коротко звякнул. Он прислушался – тихий голос серва шелестел, как сухие листья на ветру.