Чужая земля - Верещагин Олег Николаевич. Страница 74
Игорь хотел ещё что-то сказать, но Зигфрид, опять поднявшиеся на ноги, вдруг выкрикнул:
— Это же город!!!
Этот город не походил на тот, что у границ колонии. Тот все еще ждал хозяев и хранил их голоса в надежде на возвращение прошлого.
А это были развалины. Сумрачные и печальные, между которых и в которых росли тонкие, но раскидистые и пышные деревья. Воду вдоль стен и древесных стволов покрывала пленка красной ряски с потрясающе красивыми золотисто-синими цветами (напомнившими Игорю гербы шведских автономий), но девчонки молчали — это было все равно что брать в подарок цветы с могил. Лопнувшими струнами изгибались над руинами мосты.
И молчание. Тяжелое, глушившее звук двигателя лесохода.
НА СВЕТЕ НЕТ НИЧЕГО ВЕЧНОГОговорили руины. ВЗГЛЯНИТЕ НА НАС, ГОРДЫЕ ЛЮДИ. ПОДУМАЙТЕ О СЛАВЕ НАШИХ СОЗДАТЕЛЕЙ, ВЛАДЕВШИХ ГАЛАКТИКОЙ. ГДЕ ОНИ? ГДЕ ИХ ИМПЕРИЯ? И ЧЕМ ВЫ ЛУЧШЕ ИХ? ВЫ ТОЖЕИЯ? И ЧЕМ ВЫ ЛУЧШЕ ИХ? ВЫ ТО—УЙДЁТЕ, И САМИ ПЛОДЫ ВАШИХ ДЕЛ, КОТОРЫЕ ВЫ ПОЛАГАЕТЕ ВЕЧНЫМИ, СТАНУТ РУИНАМИ, В КОТОРЫХ УМРЕТ САМЫЙ СЛЕД ПАМЯТИ О ВАС…
— Мне страшно, мальчики, — вдруг прошептала Катька, тиская свой РПП. — Они все еще здесь. Они умерли, но не совсем. Им больно, много тысяч лет больно, и они кричат…
Борька обнял ее за плечи и притянул к себе. Степка и Зигфрид тревожно озирались, явно чувствуя себя не в своей тарелке. И только Игорь понял, что имеет в виду более восприимчивая, чем мальчишки Катька. Его самого буквально скорчило изнутри от количества некротического поля, законсервированного на брошенных улицах. Да, тут умирали. Многие погибли — и их смерть была ужасной…
Игорь моргнул, ему почудилось среди развалин движение. Но тут же стало ясно — нет, вовсе не почудилось. Со страшной быстротой развалины менялись. Ушла вода, исчезли одни и возникли другие деревья. Дома приобрели вид свежеразрушенных, их охватило пламя. «Индрик» оказался в центре горящего города! По улицам бежали люди… нет, Рейнджеры, Игорь узнал их лица, но не спокойные и невозмутимые, как на памятниках, а охваченные ужасом, который, как ни странно, делал эти лица более человеческими. Бежали женщины, дети; мужчин было мало, они держались позади, отстреливаясь из какого-то оружия вроде РАПов от множества закованных в броню существ, потоками мчавшихся по улицам на таких же бронированных, но явно живых тварях. Над пылающим городом висели незнакомые корабли, похожие на стилизованные лилии — они извергали пламя совершенно безнаказанно.
— Игорь, что это?! — закричал Степка.
— Хронопрокол! — ответил Женька снизу. — Приборы с ума сошли! Надо убираться отсюда!
— Да что же это! — заорал Борька, выхватывая РПП. — Посмотрите же, что они делают, гады такие!!!
Прямо к лесоходу мчались мальчишка и девчонка лет по 10–12. Им помогала бежать женщина в широком развевающемся платье, а эти существа уже настигали, рубя длинными изогнутыми клинками (?!) тех, кто бежал позади, затаптывая их, еще живых…
Борька с воинственным кличем выстрелил поверх голов спасающихся; дети и женщина пробежали сквозь лесоход.
Чудовищная картина исчезла.
Мягкие шаги офицера заставили Уигши-Уого поднять голову. Пограничник, остановившись возле кресла, почтительно поклонился:
— Донесение с юга, отец. От… — он сделал многозначительную паузу.
— Я слушаю, — глава Совета вытянул по столу руки — длинные, мускулистые, с сухими узловатыми пальцами. — Вести добрые?
— Да, отец… Эти нечестивые щенки вошли в Утонувший Город. Теперь они не вернутся — помешает любопытство, которым прокляла их род Птица. А там их всех ждет гибель.
— Хорошо-о… — Уигши-Уого удовлетворенно убрал, руки и позволил себе кивнуть чуть-чуть. — Передай нашим друзьям, что я очень прошу — пусть они убьют всех, но сохранят жизнь Муромцеву, — он закрыл глаза и сладостно произнес: — В нашем благословенном городе его ждут долгие дни мучений — самых страшных, какими только вооружила нас наша вера для смирения слуг Пещерного Змея…
Отсалютовав, офицер так же бесшумно вышел, а Уигши-Уого позволил себе вновь кивнуть удовлетворенно. Скоро, очень скоро этот наглый мальчишка будет в его руках. А у страшного Довженко-Змая, если не подведет тот купчишка-предатель, хватит своих забот. Он же, Уигши-Уого, объединит силы Иррузая и Аллогуна, заставит присоединиться колеблющиеся государства Запада и снова отбросит белокожих за Вторые, а то и за Первые горы, на самое побережье… или вообще утопит их в соленых водах. Как наяву, Уигши-Уого, увидел ряды кольев с насаженными на них головами, пылающие селения пришельцев и отступников-вабиска (а об этих он позаботится ОСОБО…), груды трупов вдоль дорогой простершуюся нр Востоке тень Крылатой. Он заставит их захлебнуться собственной кровью. Каждого, кто попадется в его руки, он казнит такой смертью, что от их криков рухнут стены их же домов. Он сошлет их жен в южные болота, в грязный, вонючий ад. Он отправит их выродков на север, работать на ледяных полях, в холодных пещерах….
Так будет, потому что он, Уигши-Уого, лишь смиренно исполняет волю Крылатой.
А Муромцев… Муромцев будет жить долго-долго… И его проклятая улыбка, которая преследует Уигши-Уого в кошмарах, исчезнет с губ, её сменят мольбы сперва о пощаде… потом о смерти… и лишь когда он охрипнет от мольбы — лишь тогда его убьют… убьют, не очень спеша, понемногу…
Глава Крылатого Совета довольно кивнул в ответ на свои мысли.
Гат оборонялся отчаянно. Понтонные мосты разбрасывало несколько раз подряд — вторгшиеся в новообразованный Ливийский Залив воды Средиземки не могли успокоиться лет тридцать, слишком глобальными были тектонические сдвиги. В конце концов, штурмовые группы обошли залив по отвесным голым скалам и обрушились на голову бандам практически с неба. Дул страшный ветер, раздувал пожары, нес с собой массу мелкого песка. По небу сплошным строем летели, клубясь, облака; иногда в их крутящемся жутком движении безумным глазом проглядывала яркая синева, напоминая всем, что на земле — день…
Франко-бельгийская бригада "Леон де Грелль" погибла на окраинах Гата почти полностью — бандиты были хорошо вооружены и сражались с осатанелым мужеством, понимая, что Чрезвычайный Трибунал не оставит в живых никого из попавших, в плен или сдавшихся, безразлично. Тогда в бой вновь были брошены отряды «витязей» РА и «хускерлов» "Фирда"…
…Под стеной стонали раненые. Стоя прямо над ними, живые стрелки выпускали магазин за магазином, выставив стволы «клеронов» в проломы. Тут же минометчики, одетые в жилеты на голое тело, в бешеном темпе сгружали с прицепов свои стодвадцатимиллиметровки.
— Они вообще что-нибудь могут делать молча? — спросил Артем. На него никто не обратил внимания, мы двигались вперед.
Длинная гремучая очередь полоснула по верху стены, и тот взвился серо-белым маревом. Митяй добежал до угла, хлопнулся в пыль, на животе доехал к самому повороту, выставил наружу ствол РПК — плечи его затряслись от выстрелов. Я и Степка сползли почти на четвереньки и в таком положении подбежали к нему — как раз в тот момент, когда Митяй перекатился на спину и закрыл голову руками с пулеметом: по углу врезали так, что он осыпался сухими бесформенными кусками.
— Минарет! — прохрипел он пыльным ртом и, перевернувшись на живот, снова начал стрелять длинными очередями, опустошая двойной стосорокапатронный барабан.
Я осторожно выглянул над его плечом. Остаток минарета был похож на изуродованный кариесом зуб. Тридцать лет назад где-то неподалеку упала одна из ракет, которыми стороны пуляли друг в друга в короткой, но чудовищной по масштабам Третьей Мировой. Почему уцелел этот памятник зодчества — было неясно. Лучше бы и его снесло; из окна со свисающей выбитой решеткой безостановочно строчил и строчил пулемет — судя по звуку, еще НАТОвский BRG-15. Он стоял в глубине комнаты и для пуль был практически неуязвим.