Чужая земля - Верещагин Олег Николаевич. Страница 8

…Одним ударом! Борька был в восхищении от самого себя. Гиена перестала возиться — соскочив наземь, мальчишка подошел к трупу. Он бы с удовольствием увез домой голову, но не был уверен, что довезет.

Рогатина застряла в расщепленной кости — Борька смог вырвать оружие, только раскачав его и налегши в полную силу. Потом — тщательно вытер его.

И все-таки, не удержавшись, достал топор — отсечь голову.

Как и все города Рейнджеров, город на Сумерле словно бы не замечал окружавшего его леса. То непредставимое количество лет, которое он простоял брошенным, не оставило следов ни на улицах, ни на площадях, как будто город заключил о левом молчаливый договор о взаимном ненападении и не вмешательстве,

Но людей эти договоры не касались. Экспедиция Драганова оставила после себя очевидные следы, а после них добавили охотники, военные и просто любопытные, посещавшие город. На окраинной улочке стоял запертый модуль из корабельной брони. Тут же — под колпаками из того же материала — несколько комплексов приборов. А подальше прямо в камень, которым выкладывались улица в дни строительства города, была вплавлена невысокая стелла — в память об экспедиции. Вполне материальные следы человеческой цивилизации в данном конкретном случае Борьку раздражали — он приехал сюда за экзотикой. И эта экзотика располагалась дальше, глубже в город.

Борька убрал в петлю рогатину и, достав плазмомет, положил его на плечо стволом. Шутки шутками, но не все шутки смешные…

…Высокие деревья с раскидистыми ветвями — такие Рейнджеры сажали возле всех своих городов — давным-давно высохли, превратившись в отполированные временем белесые скелеты. Они были единственным печальным мазком в картине казавшегося спящим города. Словно знаки ушедшей жизни, поднимались они над живой, веселой местной зеленью, заполонившей широкий, когда-то выложенный алыми и серыми гранитными плитками бульвар. Белые дома с открытыми верандами, крыши которых поддерживали колонны, смотрелись сквозь зелень как-то браво и дружелюбно. Но были и следы разрушений — Борька, сын своего счастливого, но неспокойного времени, легко узнал следы воздушных ударов — раны, которые городу не помогло залечить даже время. Война — существо, которое старше, чем человеческий род…

Где-то в этом городе, конечно же, скрывались тайны и загадки — то, ради чего надо жить. Недаром Драганов собирается вновь явиться сюда в середине лета ухе с долговременной экспедицией. А что может четырнадцатилетний подросток?

Ну, кое-что может, конечно. И даже не так уж мало — сколько открытий сделано подростками по всей Галактике? Почему бы не сделать еще одно — здесь и сейчас? Так — довольно самонадеянно — думал Борька, с любопытством осматриваясь по сторонам и начиная жалеть, что не взял камеру — комбрасом много не наснимаешь, да и не удобно. Ну, мы тут не последний раз уж это точно…

На фронтонах домов часто встречались трехлучевая звезда и Огненный Цветок — символы прародины Рейнджеров, пока так и не найденной экспедициями, а, может, и не существующей уже планеты. Красивые барельефа, иногда сливавшиеся в бесконечные ленты, перемежалась стоявшими в нишах бюстами — гордые, тонкие лица с нечеловечески правильными чертами спокойно и бесстрастно наблюдали за верховым, медленно едущим по улице. Правители города? Какие-то герои? Письмо Рейнхжеров так и не было пока расшифровано, хотя надписи встречались очень часто. И ни надписи, ни барельефы, ни бюсты, ни гулкая, солнечная пустота брошенного города не наводили мальчишку на мысли о бренности всего земного, сик транзит глория мунди [1]и так далее. Он просто смотрел вокруг с живым интересом.

Рейнджеры были очень похожи на людей Земли. Их, наверное, можно было бы спутать с землянами "при жизни" — как путают сторков или петти. Не Борька отвлекся от этой мысли, посмотрев вверх.

Над городом ажурной паутинкой перекрещивались два гигантских моста, начинавшихся где-то на окраинах. Они были целы и серебристо поблескивали в свете Полызмея, словно никелированная сталь — на головокружительной, километровой, не меньше, высоте. Мосты походили на перекрестье наведенного в небо гигантского прицела, и Борька представил, как с окраин бьют лучи, сходятся в фокусе этого «прицела» — и новый, мощный, ослепительный луч уходит в небо. Как в хрониках и фильмах, где показывают оружия линкоров для подавления планетарной обороны — чудовищные устройства, легко размазывающие целую Луну… И вот звездолет неведомого врага — где-то на орбите — взрывается, распадаясь облаком полной дезинтеграции… Может, так оно и было, и эти мосты — вправду прицел невиданного оружия Рейнджеров?

Серебристый смех и быстрые, уверенные шаги послышались Борьке. Он невольно огляделся, вертясь в седле… словно бы кто-то прошел мимо него, он мог бы поклясться, что видел промельк какой-то тени. Мальчишке стало не по себе. Потом впереди, во дворе одного из домов, послышался невнятный голос, словно бы что-то напористо говоривший — слова не различались. Город шутил с человеком — и в одиночку шутить в ответ не следовало. Но Борька упрямо выдвинул подбородок (чуть не прикусив себе язык) и поехал дальше, стараясь не обращать внимания на множащиеся звуки — город словно оживал.

На небольшой площади, куда выводила улица, в центре ее, в кольце высохших деревьев, стояла статуя, повторявшая распространенный у Рейнджеров сюжет — держа в правой руке острием вниз длинный меч, воин закрывался от неба большим треугольным щитом. Около его ног, стоя на коленях, женщина прижимала к себе маленького ребенка; на ее лице читались страх и надежда.

Осторожный стук конских копыт внезапно заполнил площадь от края и до края. Борька остановил коня — зауми остались и затихли только через полминуты. Не постепенно, а как-то сразу.

— Шуточки, — тихо оказал мальчишка, и странные отзвуки несколько раз повторили его голос. Но произносил он совсем не «шуточки», а непонятное, нерусское слово.

Стараясь не прислушиваться ко вновь возникшему дикому эху, Борька выехал в другую улицу и, остановившись, спрыгнул наземь, держа полуавтомат в руке.

— Подожди тут, Раскидай, — сказал он и, не глядя, коснулся пальцами нежного конского храпа. Уралец фыркнул — от этого простого звука мальчишка почувствовал себя спокойней. И неожиданно понял — очень ясно — что город пуст. Пуст уже сотни тысяч лет, и эхо той жизни, которая была в нем когда-то, уже никому не повредит. Стало вдруг грустно. Борька по-новому взглянул вокруг, показавшись самому себе самовлюбленным дураком, явившимся на кладбище, как в музей…

Борька вздохнул, уже по-новому оглядываясь по сторонам. И вдруг увидел далеко-далеко, за лесами, пронзительные вспышки плазменных выстрелов.

Длинноногие, короткотелые — нескладные, но быстрые — вабискианские гуххи наметом понеслись прочь, подбадриваемые ударами и воплями, их бурая шерсть быстро сливалась с проламываемым подлеском. Выбежавшие на прогалину шесть или семь германцев, остановившись, стреляли велел; двое всадников, скакавших позади, вздымая руки, полетели в траву обугленными ошметками. Появившийся следом джип о картечницей открыл вслед исчезнувшим вабиска ураганный огонь — роторы выли, проворачивая два двенадцатиствольных блока, извергавших вольфрамовую картечь со скоростью почти две тысячи метров в секунду.

Германцы — в армейской форме с элементами брони, серых кепи — один за другим опускали оружие, лишь картечница продолжала грохотать и реветь. Левее, у деревьев, драка еще продолжалась — четверо пеших вабиска в бронзовых нагрудниках поверх серо-зеленых мундиров и касках с пернатыми гребнями, отбивались ятаганами от тяжелых скрамасаксов троих хеерманнов.