Между плахой и секирой - Чадович Николай Трофимович. Страница 35

Зяблик между тем требовал подробностей:

– Ты прямо говори, получилось у тебя с ним что-нибудь или нет?

– Я тебе, остолопу, уже десять раз говорила – нет! То, что этому Эриксу надо, наша резинотехническая промышленность давно не производит по причине своей полной разрухи и отсутствия натурального каучука.

– Такому амбалу и галоша подошла бы… как раз по размеру.

– Пошел ты знаешь куда…

– Знаю! А еще я знаю, что твоя затея накрылась одним местом! Что нам теперь делать – в Эдеме век вековать?

– Подождите, я вам еще не все рассказала. У них в будущем такие барьеры в мозгу не только по поводу секса стоят. То же самое касается и любых форм насилия. Я, конечно, не все из его рассказа поняла, но человеческую кровь они не могут пролить ни при каких условиях.

– А если война? – удивился Смыков.

– Воюют там специальные машины, а люди только команды подают издалека. Это у них насилием не считается. Но вы мою мысль, конечно, уловили. Эрикс никого из нас убить не может. Бумажный тигр он, а не вояка.

– А зачем ему нас убивать, – возразил Зяблик. – Догонит, в охапку сгребет, как котят, и обратно доставит. Да еще и в торец наты?кает. Это им позволяется?

– Наверно, – пожала плечами Верка.

– Ну раз больше деваться некуда, давайте всем скопом записываться в нефилимы, – как бы подвел итог Смыков.

– Нет, – сказал Зяблик твердо. – Мне пока еще никто в мозгах барьеров не ставил. И если надо, могу любого пришить. Даже такого милейшего человека, как Эрикс.

– Чем – пальцем? – осведомился Смыков.

– Яму надо раскопать, в которой оружие покойных аггелов зарыто. Башка у Эрикса не чугунная, против меча не устоит.

– Ты, урка косорылая, при мне об этом даже не заикайся! – вышла из себя Верка.

– А что такого? Я к нему в гости не напрашивался! – озлился в ответ Зяблик. – Почему он, гад, меня воли лишил? По какому такому праву? Заяц, когда его собаки затравят, опаснее любого хищного зверя бывает! Горло может запросто перегрызть или лапой брюхо разорвать! Потому что жизнь свою спасает! Если ко мне с добром, я тем же отвечаю! А к сучарам всяким и отношение соответствующее.

– Н-да-а, случай сложный, – задумался Смыков. – Лично я на Эрикса зла не держу. Растяпа. Другой бы на его месте нам не так салазки загнул. Но если такая ситуация… В принципе я не возражаю против предложения предыдущего оратора…

– Зато я возражаю! – заупрямилась Верка.

– А тебя никто не спрашивает, – отрезал Зяблик, на лицо которого уже легла недобрая тень готовящегося преступления. – С тобой давно все ясно, с-соблазнительница. Что остальные думают?

– Я не собираюсь здесь оставаться, но и согласие на такое дать не могу, – голос Лилечки дрогнул.

– А может, не убивать? – выдавил из себя Цыпф. – Оглушить… Связать чем-нибудь…

– Лева, окстись! У тебя совсем черепушка поехала! Забыл, что ли, как такой же нефилим нас недавно расшвырял, как цыплят? Только насмерть и только сонного! Это наш единственный шанс.

– Тогда я, пожалуй, воздержусь…

– Два против одного при двух воздержавшихся, – резюмировал Смыков. – Гражданин Эрикс, неизвестно какого года рождения и неизвестно какой национальности, по совокупности совершенных преступлений приговаривается к высшей мере социальной защиты. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Возможно, Смыков хотел пошутить, но никто даже не улыбнулся. Все молчали, изредка растерянно переглядываясь между собой. Только на Зяблика никто старался не смотреть…

В течение этого дня Эрикс никуда не отлучался, и откопать оружие не удалось. Ватага уже собиралась ужинать, когда внезапно появились трое нефилимов во главе с Рукосуевым. Все имели при себе обсидиановые секиры со свежесрезанными рукоятками.

Отозвав в сторону Эрикса, они о чем-то пошептались с ним и разошлись в разные стороны – сам Рукосуев исчез в лесу, оставив реку у себя за спиной, один из его спутников двинулся вдоль берега вниз по течению, другой – вверх.

– Ночуем здесь в последний раз, – сказал Эрикс, когда все трое исчезли из поля зрения. – Уйдем сразу после того, как проснемся. Поблизости замечены подозрительные личности. Не исключено, что это дозорные аггелов.

– Далеко идти? – как бы между прочим спросил Смыков.

– Далеко, – кивнул Эрикс. – По вашему счету пять дней дороги. Но там вы будете в безопасности. Очень тихое место…

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев хрен, – тихо сказал Зяблик. – Опять все планы кобыле под хвост.

– А если мы откажемся идти? Что тогда? – не унимался Смыков.

– С вашей стороны это будет глупостью, – ответил Эрикс, словно заранее ожидал этого вопроса. – Нам придется нести вас, и тогда на дорогу уйдет значительно больше времени.

– Комментарии, как говорится, излишни, – процедил сквозь зубы Зяблик. – Тут, оказывается, все и без нас решили.

Перед дальней дорогой спать улеглись пораньше. Эрикс, как нарочно, расположился почти на том месте, где было зарыто оружие. Если кто-нибудь отходил в кусты, он поднимал голову и оставался в таком положении до тех пор, пока справивший нужду не возвращался обратно.

В голову Цыпфу лезли всякие невеселые мысли, и, даже задремывая, он видел обрывки бессвязных, но тоже невеселых снов. Эта ночевка могла стать гранью, разделяющей его жизнь на две части – жизнь человека и жизнь нефилима.

Позади оставалась Отчина, друзья, заменившие ему семью, и любимые книги, которые он собирал в брошенных хозяевами квартирах, разграбленных магазинах и чудом уцелевших от пожаров библиотеках. Впереди ждала неизвестность и перевоплощение в сверхъестественное существо. Единственное, что хоть как-то могло подсластить пилюлю, это то, что Лилечка должна была разделить его судьбу.

В полусне-полуяви к нему являлись разные люди, многие из которых уже давно лежали в могилах или канули в неизвестность. Поэтому призрак Толгая, медленно и бесшумно выплывший из леса, ничуть не удивил Леву. Он засыпал, маялся во сне, опять просыпался от сердечной тоски и всякий раз видел перед собой смутный силуэт верного степняка.

Лишь когда тот, требуя молчания, демонстративно прикусил нижнюю губу, Лева надел очки и понял, что перед ним живой и здоровый Толгай, правда, сильно осунувшийся. С натянутым луком в руках он подкрадывался сзади к Эриксу, а тот хоть и затих, уткнув лицо в сгиб локтя, но явно не спал.

В любой момент под ногой Толгая могла хрустнуть ветка, которых вокруг ужина было разбросано немало. Надо было выручать не только друга, рискующего ради них очень многим, но и самого Эрикса. При первом же неосторожном движении он мог получить стрелу между лопаток.

Стараясь погромче шуметь, Лева встал, тут же поймал на себе испытующий взгляд Эрикса и сказал извиняющимся тоном:

– Не спится что-то… Вот хочу вам задать один вопросик.

– Именно сейчас? – холодно осведомился Эрикс, по-прежнему не спуская глаз с Цыпфа.

(Толгай уже находился шагах в десяти-двенадцати позади нефилима и продолжал подкрадываться с осторожностью камышового кота.)

– Ну если вы не настроены… – Цыпф неуклюже топтался на одном месте. – Тогда, может, в другой раз.

– Хорошо, задавайте свой вопрос.

Лева прилег возле Эрикса на травку, повозился, делая вид, что уколол чем-то бок (Толгай за это время успел преодолеть половину расстояния, отделяющего его от жертвы), и спросил, как ему казалось, задушевно:

– Вы по родине не тоскуете?

– Нет, – Эрикс пристально смотрел на него, но абсолютно ничего нельзя было прочесть в этом взгляде. – Тоска очень мешает жить. Она не имеет позитивного содержания. Я забыл абсолютно все. Свою родину, свой дом, свою семью. Когда-то я сам отправил их в небытие, но с тех пор стараюсь не вспоминать об этом. Я вырвал прошлое из своего сердца. Только это позволило мне жить дальше. Возможно, именно поэтому я примкнул к нефилимам. Это люди без прошлого, без корней, без воспоминаний. Будущее сейчас есть только у тех, кто отказался от прошлого.

(Толгаю оставалось сделать не больше двух шагов, и Цыпф краем глаза видел, какое напряжение написано на его маловыразительном от природы лице. Оказывается, двигаться со скоростью улитки ничуть не легче, чем нестись, как антилопа.)