Лев и ягуар - Горелик Елена Валериевна. Страница 66

Ехидная мыслишка, словно дожидавшаяся удобного момента, тут же ввинтилась в его мстительные планы: «Сейчас, попадётся она тебе, держи карман шире. Не ты первый мечтаешь подержать её за глотку, а где теперь все прочие? В аду, не иначе…»

Харменсон невольно поёжился. Вот ведь чёрт… Стоит хоть чуток размечтаться, как страх напоминает о себе. Страх перед бабой! Стыдобища! Да узнай кто из парней, недолго ему быть в капитанах! Но наедине с собой капитан всё же позволял себе быть честным: да, он боится женщины. Он полных два года тешил себя мыслью, что в Панаме и в Сан-Лоренцо-де-Чагрес ей попросту повезло. Но под Картахеной, когда пиратский отряд захватил монастырь и Роджерс начал качать права, эта женщина всем показала, что её не зря прозвали «генералом Мэйна». У неё было сто французов против трёхсот англичан, но решила всё не сила, а ярость. Её холодная ярость и абсолютная готовность драться насмерть. С кем угодно. До полной победы или до последнего вздоха. Вот тогда-то в душе Харменсона и угнездился этот страх. Когда человек — неважно, мужик это или баба — готов стоять до конца, это всегда пугает того, кому есть что терять. А Харменсону было что терять.

Он оказался единственным пиратским капитаном, чью посудину не забрали с собой сен-доменгцы, и в этом видел сразу два плюса. Во-первых, избежал неприятной встречи с женщиной, поклявшейся его убить, а во-вторых, сохранил команду. Капитаны Карсон, Рикс, Пауэлл и Вудрифф — «старики» — а вместе с ними «молодёжь» в лице братьев Чизменов, Гаррисона и ирландца Кеннеди были вынуждены идти на королевских судах. И каков результат? По пути человек двадцать перевешали за «неподчинение приказам», ещё больше выпороли девятихвостками, а двоих килевали. Рикс и Пауэлл, которым вместе с Харменсоном поручили возглавить сводный пиратский отряд для высадки на берег, рвали и метали. Но поделать ничего не могли… Да и чёрт бы с ними, с этими людьми короля, если бы они предоставили опытным корсарам право самим организовывать сухопутный рейд. В первый раз, что ли? В Панаме сработало, в Картахене сработало, почему тут должно не сработать? Так нет же: поставили в арьергард отряд королевских солдат и сотню ямайских негров-ополченцев. Отлично. Просто замечательно. Ямайским морским волкам, стало быть, помирать под пулями и клинками своих сен-доменгских коллег, а королевские солдатики придут на готовенькое? А вот хрен вам!

«Зажирели тутошние братья, — не без ехидства думал капитан Харменсон. — Расселись на землице, корни пустили, проедают богатую добычу, что захватили под командованием своей генеральши. Ну, ладно — порадовались, и хватит, дайте другим порадоваться. Было ваше, станет наше!»

Высадились ещё затемно, чтоб как раз к полудню дойти до городских стен. Путь головного отряда пролегал между кофейных плантаций. Дорога узкая, только-только двум телегам с мешками разъехаться. А через плантации не находишься: всю одёжку, сколько есть, оставишь на этих чёртовых ветках. Сунулись было по обходной дороге, что вела на север, но разведчики вернулись с недоброй вестью. Сперва они почуяли знакомую по маракайбской неудаче вонь, а затем увидели, что земля на три десятка ярдов вокруг пропитана тем самым дьявольским маслом. Только ткнись — сразу прилетит индейская стрела с горящим наконечником. И привет. Потому капитан Харменсон в обход и не пошёл, хотя, такой манёвр как будто напрашивался. Идти одной колонной тоже не с руки. Мало ли, может, впереди засада с ружьями! Ведь на месте сен-доменгцев он бы точно поставил заслоны и засады. Как когда-то испанцы на Дарьенском перешейке.

Говорила же матушка — не зови беду, накличешь. Накликал…

Один из разведчиков, Томми-Фитиль, как будто оступился, и тут же завопил во всю глотку. Напарник подскочил к нему, братва, не сразу сообразив, в чём дело, мгновенно повзводила курки, а некоторые принялись палить по кустам. На всякий случай… Когда капитан с боцманом и двумя матросами подошли посмотреть, выяснилось, что бедняга Томми попал ногой в ловушку. Отлично замаскированная на дороге ямка не больше фута глубиной, а на дне — дощечка, усаженная корабельными гвоздями, измазанными, судя по запаху, мясной гнилью. Теперь эти гвозди были в крови. Всё, отвоевался Томми. Как ни выпендривайся доктор, а всё равно придётся ногу по колено отпилить, причём, немедленно, не то матрос подохнет жуткой смертью.

И что теперь прикажете делать? Наверняка тут полно таких «сюрпризов».

— Бен, Кларк, О'Нейл! — рявкнул Харменсон. — Возьмите палки, пойдёте вперёд. Чтоб прошерстили каждый дюйм дороги. Пропустите хоть одну яму — сам вам ноги выдерну!

Матросы, осторожно ступая, спустились на обочину, вырезали себе по дрынку и пошли вперёд, шаря палками по дороге словно слепцы. Хорошенький походец, чёрт бы его побрал… А тут ещё подскочил капитан Фолкингем, верный слуга его величества: «В чём дело? Кто стрелял? Почему ползёте как беременные мухи?» Харменсон едва удержался, чтобы не вставить в свой рассказ несколько солёных словечек, красочно живописующих фамильное древо бравого королевского офицера. Впрочем, тот оказался парнем сообразительным. Одного взгляда на ловушку и воющего от боли Томми оказалось достаточно, чтобы претензии были сняты. Что ж, сен-доменгцы — «зажиревшие», чёрт возьми! — добились своего. Скорость продвижения десанта снизилась вдвое. А каждая минута задержки, как крепко подозревал капитан Харменсон, обернётся лишней проблемой под стенами города.

И его подозрения оправдались полностью…

3

— Ты, приятель, в молчанку играть со своим нанимателем будешь, — спокойно, даже буднично говорил Этьен. — Со мной такие игры плохо заканчиваются. Объяснить, что я сейчас с тобой проделаю для начала?

Лейтенант Девре дураком не был, и прекрасно понимал, куда влип. Чёртов англичанин… Уж лучше бы осудили за растрату и отправили отрабатывать украденное на копях. А теперь что? За этим Бретонцем тянется дурная слава. С него станется на дыбу вздёрнуть и продержать над огнём, пока не вытряхнет пытаемого наизнанку. Но и признаться в своей вине нельзя. Мешает гордость. Кто такой этот Этьен? Чёрная кость, быдлота пиратская. Чтобы офицер и дворянин, даже бедный, падал на колени перед безродным выскочкой? Этьен может его насмерть запытать, может даже добыть нужные сведения. Но на это уйдёт слишком много времени. Да и англичане наверняка уже подбираются к бухте и готовятся высадить десант. Хиггинс производил впечатление честного человека…

— Мне нечего вам сказать, месье, — с долей издёвки проговорил Девре. — Вы же не хотите, чтобы я, желая избавиться от пыток, начал рассказывать вам сказки?

— Не хочу, — согласился Этьен, меняя тон на более любезный. — Но отчего мне кажется, будто сейчас вы были неискренни, лейтенант?

— Очевидно, вы недоверчивы по своей природе, месье, — молодого офицера даже слегка позабавил этот переход: «вы» вместо «ты».

— Верное наблюдение. — Этьен прошёлся по комнате. А затем… Затем Девре даже не понял, что случилось. Ноги перестали его держать, и он повалился лицом вниз на красивый персидский ковёр — напоминание об алжирском походе. Чёртов Бретонец, зверски заломив ему руку за спину, пребольно надавил ногой на позвоночник.

— Я крайне недоверчив, месье, и на то у меня масса причин, — всё так же спокойно произнёс Бретонец. И, не меняя тона, добавил: — А теперь, гнида, слушай меня внимательно. Я сосчитаю до трёх. Если не заговоришь, на каждый следующий счёт буду ломать тебе по одной кости. Начну с пальцев, потом переломаю по очереди руки, ноги, рёбра и хребет. Клянусь, я проделаю это так, чтобы ты не помер, а до девяноста лет пускал слюни и ходил под себя. Как тебе такой расклад? Не нравится? Тогда начинаю отсчёт. Раз, два…

Форты Бон Шанс и Либертэ стреляли. Стреляли, несмотря на бешенный огонь англичан. Стреляли, зная, что осталось у них уже от силы по сотне снарядов на батарею из четырёх орудий. Стреляли, зная, что если они прекратят огонь, вражеские корабли высадят десант прямо на набережную. А у каждого канонира в городе был свой дом или квартирка, у двоих из троих — семья. Пушки раскалялись, их остужали водой, давали короткий отдых и снова стреляли, стреляли, стреляли… Английские тяжёлые снаряды дробили камни кладки, выли, пролетая над головами, поднимали фонтаны воды пополам с коралловым песком, вспахивали мостовые. Кому другому уже хватило бы с головой. Но англичане ещё ни разу так плотно не сталкивались с джентльменами удачи, защищавшими своё. Потому бастионы, которые по всем законам войны должны были уже замолчать, не прекращали огонь. И не уставали благословлять дрезденца Мартина Лангера, выдумавшего бездымный «белый порох»…