Дорога на Вэлвилл - Бойл Т. Корагессан. Страница 66

– Спасибо, сынок, – проворковал он, сел на велосипед и покатил вперед по заснеженной дорожке. Дэб и Блезе устремились за ним.

– Пулт! – крикнул доктор через плечо. – Мы должны кое-что решить, пока добираемся до Санатория. Доставайте карандаш. И вы тоже, Блезе.

Келлог уже превратился в пышущую энергией белую динамо-машину, он отлично смотрелся на велосипеде в свои пятьдесят пять – так рванул руль, что переднее колесо оторвалось от земли; приостановился, чтобы трусящие следом секретари приготовили карандаши и бумагу. Доктор взобрался вверх по ледяной дорожке, потом описал восьмерку и вернулся обратно.

– Итак, во-первых. Объявление про Санаторий для нового номера «Доброго здоровья». Да, кстати, я сделал кое-какие исправления в статье про кишечник. Как только окажемся на месте – нужно немедленно перепечатать. Но вернемся к объявлению. Мне нужна удачная фраза, только ничего вульгарного, мы с вами не кукурузные хлопья рекламируем. Помните, джентльмены, что это не реклама, а именно объявление – в нем должно быть достоинство, авторитетность, которые и не снились всем этим торгашам… В общем, мне пришла в голову вот какая фраза. Нужно ее поместить под эмблемой Санатория Бэттл-Крик.

Доктор оглянулся через плечо на пыхтящего секретаря и его тщедушного помощника. Оба яростно скрипели карандашами, из последних сил поспевая следом. Они были похожи на беженцев, старающихся успеть к последнему уходящему поезду.

– Фраза красивая, энергичная, полная достоинства, но чего-то в ней все-таки не хватает. – Он снова описал восьмерку, чтобы они не отставали. – Пока она выглядит так: «Санаторий Бэттл-Крик: организованный отдых».

Блезе, кажется, не слишком запыхался. Молодец. Зато Дэб являл собой жалкое зрелище. Это из-за него доктор вынужден был то и дело возвращаться.

– Вы понимаете, что я имею в виду? – крикнул доктор через плечо. – Я имею в виду отдых, когда людям не скучно. У нас ведь здесь не богадельня, в конце концов… Нам нужно дать понять, что в Санатории Бэттл-Крик жить весело и интересно. – Навстречу двигалась тележка, ее пришлось объехать. – Да, кстати, Пулт! Пулт, вы слышите?

Доктор страдальчески вздохнул. Дэб опять отстал, на целых полквартала, черт бы его подрал. Доктор резко вывернул направо и покатил назад.

– Насчет Лайтбоди! – крикнул он, держа курс прямо на Дэба – свернул в самую последнюю секунду, просто так, чтобы позабавиться. – Ему отменили назначенную на сегодня операцию. В чем дело?

Дэб еле волочил ноги. Вид у него был одуревший, дыхание совсем сбилось.

– Ни… в чем, – просипел он. – Просто… у нас… собрание сотрудников… и мы…

Доктор объехал вокруг секретаря.

– Ладно, назначьте его на другое время. И проконсультируйтесь с доктором Линниманом. С этим Лайтбоди сплошные проблемы, чем скорее мы до него доберемся, тем лучше.

Блезе бежал справа, двигаясь легко и бесшумно, настоящий стайер.

– Без скуки, – почтительно сказал он.

Доктор сначала не понял, что парень имеет в виду, а потом сообразил. Это же концовка слогана. Причем превосходная! Ну конечно же, должно быть так: «Санаторий Бэттл-Крик: организованный отдых без скуки». Великолепно!

– Да-да! – воскликнул доктор. – Вот именно, Блезе, отлично! – Он снова вернулся назад, к Дэбу. – Пулт, вы это записали? Хорошо. А теперь приступим к диктовке. Мне нужно написать новую версию «Программы Санатория Бэттл-Крик» для книги, которую я задумал. Поспеваете, Пулт? Хорошо. Отлично. Тогда начнем: «Параграф 1. Фундаментальные принципы лечения. Лечит только природа. Сила творящая – одновременно и сила целительная. Врачи, медсестры и лекарства не лечат, они всего лишь руководят процессом лечения и направляют его. Лечить надо не болезни, а пациента – устраняя не симптомы, а причины недуга. Параграф 2. Природная диета…»

Когда доктор диктовал, он начисто забывал обо всем. Концентрировался, сдирал со своего мозга слой за слоем, словно шелуху с луковицы, стремясь добраться до глубин, до самой сути, а окружающий мир при этом отступал на задний план. При этом женщина с детской коляской запросто могла угодить под колеса Келлогова велосипеда, если бы вовремя не свернула в сторону; Блезе превратился в неодушевленный предмет, двигающийся с правильной скоростью, а бедняга Дэб – в предмет, все время отстающий. Прошло довольно много времени – доктор миновал по меньшей мере квартал, – пока он начал замечать, что Блезе хочет его о чем-то известить, о чем-то важном и неотложном. Будучи человеком действия, Келлог немедленно нажал на тормоза.

Блезе остановился. Он даже не запыхался, прическа не растрепалась, нос не покраснел от холода. Но его взгляд был настолько диким и испуганным, что доктор удивился.

– Ну что там, Блезе, что случилось?

– Дэб, сэр. – Стажер мотнул головой назад. – Кажется, он упал.

Сразу все стало ясно. Доктор оглянулся, увидел огромную тушу Дэба, похожую на кучу тряпья, брошенную на мостовой; над упавшим склонилась молодая женщина с детской коляской; деревья похоронно тянули к небу свои голые ветви. Келлог быстро, не теряя ни секунды, вернулся обратно. Но при всей своей оперативности он все равно опоздал. Помочь упавшему секретарю он был уже не в силах.

Лицо женщины; лицо Блезе; лицо Дэба. Остановилась карета. Из домов стали выглядывать люди, захлопали двери, кто-то выскочил на крыльцо, глядя на происходящее с интересом и страхом. Маленький доктор оторвал ухо от груди помощника, отпустил запястье, которое придерживал большим и указательным пальцами. Лицо Дэба застыло в маске смерти: рот раскрыт, язык высунут, глаза тупо смотрят на низкое небо. Джон Харви Келлог поднялся, отряхнул ладони, чтобы на них не осталось ни пылинки.

– Обширный инфаркт, – объявил он, и взгляд его стал жестким. – Мы ничего не можем сделать.

Шарканье ног, приглушенные возгласы, шепот.

– Бедняга Дэб, бедняга Пулт, – продолжил доктор после паузы, обращаясь к собравшимся. Голос его окреп, потому что до Келлога начало доходить все значение случившегося: жизнь секретаря замкнулась в биографические рамки, обрела великий контекст. – Здесь лежит человек, хороший человек и отличный секретарь, павший в расцвете лет. – Он поднял голову, посмотрел в глаза каждому из перепуганных бледных слушателей. – Но, – Келлог грустно и многозначительно покачал головой, – этот человек игнорировал законы физиологической жизни.

Тишина. Ни единого слова. Молодая мать тщетно пыталась подавить звуки, напоминающие скорбные рыдания. В конце концов доктор повернулся к Блезе.

– Простите, Блезе, я забыл, как вас зовут.

– Алоизиус, сэр.

– Алоизиус, – повторил Келлог, словно пытаясь вникнуть в потаенный смысл имени. – Алоизиус. – Он похлопал молодого человека по плечу. – Вам предстоит трудный день.

Нет, он вовсе не был бессердечным, славный доктор Келлог, Шеф Санатория Бэттл-Крик. Час спустя, уже у себя в кабинете, опустив козырек на глаза (тело Дэба лежало в морге), он уронил по покойному беззвучную слезу. Келлог винил себя. Сколько раз он говорил себе, что нужно заставить Дэба начать вести правильный образ жизни, что нужно просветить секретаря и наставить на путь истинный. И в то же время доктор был сердит. Черт бы побрал этого Дэба! Олух царя небесного. Настоящий позор для заведения. Лечить надо не болезни, а пациентов!

Насколько плохо, что Дэб умер на глазах у всего города? – вот о чем размышлял Келлог, когда зазвонил телефон. Не думая, он взял трубку.

– Джон?

Это был его брат Уилл, плоть и кровь, краснолицый от свежего деревенского воздуха, обожающий мягкие шляпы с загнутыми полями, торговец лошадьми, предатель и иуда. Когда-то на отцовской ферме этот голос откликался по утрам с соседней кровати. Этот голос говорил: «будет сделано», «непременно», «во что бы то ни стало», когда брат приказывал что-то.

– Да, это я.

– Я знаю, Джон, мы с тобой на ножах, поэтому сразу перехожу к делу. Это касается новых готовых завтраков…

Доктор перебил его: