Страсти по-губернаторски - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 70

– Ты вот что, давай-ка притащи сюда ту девицу из суда, как ее?

– Веру Митрохину?

– Ее самую. Давай, Саня, покажем заодно и ей, может, она кого узнает?

– Ну и что толку, если узнает? Она в городе живет, среди людей, может, встречала на улице или...

– Ага. Или в здании суда, – мягко закончил Грязнов.

– Слушай, Славка, – прямо-таки обалдел Турецкий, – ты думаешь?..

– Саня, а чем черт не шутит? – серьезно спросил Грязнов и кивнул Яковлеву. – Валяй, но ничего ей не говори. – И когда Яковлев убежал, сосредоточенно нахмурившись, сказал Турецкому: – Только, Саня, давай договоримся, разговаривать с ней буду я. А ты с суровым выражением на лице просто посиди в сторонке, идет?

– Давай, если это поможет, – согласился Александр Борисович.

Девушка была явно напугана. Возможно, она еще не полностью отошла от того ужаса, который испытала при виде зарезанного своего шефа, распластанного на письменном столе. Или у нее были какие-то иные, свои причины волноваться, неизвестно, но руки у нее слегка дрожали, а на лице была нарисована плаксивая гримаска. Но все эти привычные женские фокусы совершенно не трогали Грязнова.

Он предварительно выложил на своем столе фотографии всех, кто мало-мальски смахивал на лопоухого, в ряд, лицом от себя, и прикрыл их газетой. А когда девушка села напротив, он строгим голосом заявил ей об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, как и за отказ от таковых, чем явно насторожил. В глазах ее появилась неподдельная тревога. Ничего, пускай немного поволнуется. И когда напряжение достигло видимого накала, Вячеслав Иванович начал медленно сдвигать газету в сторону, открывая поочередно каждую фотографию. При этом он внимательно наблюдал за выражением лица Веры.

Одна фотография – лицо напряжено, но, в общем, нейтрально. Другая – то же самое. Третья... Четвертая... Показалось, что девушка начинает всерьез волноваться, словно ожидая для себя чего-то очень неприятного, возможно, и страшного. После пятой фотографии она вроде бы немного успокоилась – точнее, как бы адаптировалась к этой игре. И тогда Грязнов чуть сменил тактику. Стал открывать очередные фотографии не разом, а постепенно, чтобы мужское лицо появлялось медленно. И где-то на двенадцатой или на тринадцатой фотографии лицо девушки на миг исказилось от неожиданности, так, словно она взглянула в глаза опасности.

Вера вздрогнула, но быстро взяла себя в руки и попыталась даже равнодушно пожать плечами. Но Грязнова обмануть было нельзя. Он вынул из ряда других эту фотографию, внимательно посмотрел на нее, перевернул, прочитал вслух:

– Соколов Иван Андреевич... Это ему вы специально открыли окно, Вера?

– Нет! – мгновенно воскликнула девушка, даже не дослушав вопроса.

– Да, – холодно и строго поправил ее Грязнов. – Готов поверить, что вы не знали, зачем ему это потребовалось, но открыли вы. И, вероятно, по его настойчивой просьбе. Так, отвечайте! И помните, что за дачу ложных показаний... Вы начали работу в суде и должны знать законы! Отвечайте! – почти рявкнул Грязнов, он умел неожиданно пробудить в непокорных сердцах легкую такую оторопь.

Но девушка молчала, глядя упорно в стол.

– Не желаете отвечать, Вера? Тогда мне придется сделать следующее. Вас, как соучастницу преступления, я прикажу посадить в камеру, а мы все отправимся по месту вашего жительства и подробно расспросим всех ваших родных и соседей про этого Ваню Соколова. Уверен, они подтвердят ваше с ним знакомство. А потом его опознают те ремонтные рабочие, которые помогали ему забраться в заранее открытое для него окно. Ну а дальше – дело техники. Суд и колония. Соучастие в убийстве карается... вам назвать статью Уголовного кодекса или вы, как судебный работник, уже и сами знаете? Ну? Отвечайте же, не молчите. Своим молчанием вы только усугубляете, это понятно?

Слово «усугубляете» Вячеслав Иванович произнес буквально по складам, чтобы вбить в глупую головку девушки мысль о том, что ее может спасти сейчас только правда.

И тут, чтобы прервать затянувшуюся паузу, Грязнов словно бы нашел выход из создавшейся неприятной ситуации.

– Послушайте, а может, дело было несколько иначе? Может, вы с ним заранее договорились, что он явится поздно вечером к вам, в ваш архив, где вы сможете с ним встретиться и... ну какая разница, пообщаться, скажем, без свидетелей? Поэтому вы и открыли для него окно, зная, что никакой охранник, тем более дежуривший в тот день Власьев, не пустит в здание постороннего человека? И тогда мы будем думать, что вы ничего не знали о планах этого Вани Соколова. И вы даже не догадывались, что он собирается мстить судье Самохвалову за честь поруганных им женщин. Одну из которых он убил лично, ударом кулака по голове, но дружки помогли ему выдать тот отвратительный факт с Нестеровой за несчастный случай, не так ли? А вторую просто приказал застрелить за то, что она не захотела больше потакать его садистским наклонностям. Или, может быть, был какой-то третий вариант, о котором мы даже не догадываемся?

– Нет, вы правильно сказали, – решилась наконец Вера. – Я хорошо знала Лену Нестерову. И... Ваню – тоже. Они хотели пожениться, если бы... если бы не тот случай... – Вера закрыла руками лицо и заплакала – причем громко, взахлеб.

Грязнов с Турецким переглянулись, и Александр Борисович немедленно налил и сунул Вере в руку стакан воды. Отпив глоток, девушка еще пару раз всхлипнула и как будто немного успокоилась.

– Может, нам не стоит все повторять дважды? – предположил Грязнов. – Мне кажется, что вам, Вера, сейчас надо успокоиться, взять себя в руки и спокойно записать все, что вы нам сейчас рассказали про своих друзей. Подробно и без истерик. Соколов сейчас на месте, не знаете?

– Нет, он недавно уехал.

– Куда?

– Он не сказал. Обещал написать, пока ничего нет.

– Ну хорошо, тем более есть прямой смысл подробно изложить ваши показания как чистосердечные признания. Думаю, никто вас обвинять в убийстве не будет, но... суд, в конце концов, обязательно учтет ваше раскаяние и свое веское слово скажет. Особенно если это будет суд присяжных. Как вы думаете, Александр Борисович?

– Я тоже думаю, что обязательно скажет, – солидно подтвердил Турецкий.

– Значит, вы полагаете, что Соколов таким вот образом отомстил Самохвалову за гибель своей невесты? – продолжил Грязнов.

– Ваня часто говорил только о том, что обязательно отомстит ему. Но не говорил как. И я даже не догадывалась. Он меня попросил... просто поднять шпингалет и больше ничего. А когда я увидела, что случилось, я страшно перепугалась.

– А когда он ушел и как, этого момента вы не видели? – спросил Грязнов.

– Я думаю, что он вышел тогда, когда охранник примчался уже на второй этаж. И пока мы вызывали милицию и «скорую». Но я клянусь вам, что Ваню после того дня ни разу не видела.

– А мы вам охотно верим. – Грязнов пожал плечами. – А что, этот Ваня, он сильный так, физически?

– Да, он же бывший спортсмен. Еще до армии тяжелой атлетикой занимался. После нет... не знаю...

– Ну что ж, он свое дело сделал и сбежал. Так обычно и поступают неопытные преступники.

– Ваня не преступник! – запротестовала Вера. – Он очень добрый и хороший...

– Да, – сочувственно сказал Грязнов и пододвинул к девушке авторучку и несколько листов бумаги, – пишите, облегчайте свою душу... – Потом посмотрел на Турецкого, показал глазами на девушку и укоризненно покачал головой.

Говорить было не о чем, все и так понятно.

В Новограде появился Юра Гордеев. Естественно, что первый же свой визит он нанес Турецкому.

Постучал рано утром, вошел в номер, завистливо поводил носом и сказал, что такие апартаменты вполне соответствуют статусу. Кого или чего именно, он не сказал, подразумевал, что все и без его объяснений ясно.

– Мне сообщили, что вы меня собираетесь допросить, да? – беспечно заявил он.

– Ты не ошибся.