Кремлёвские тайны - Мусин Камиль. Страница 26
– Витя! Стой здесь. Амулет поправь! – строго прошептал Степан. Тот сник и понуро прижал к себе Катюшин вещмешок, который она как раз закончила заполнять.
– Смотри, не тырь оттуда, – прошипела Катюша, – я все проверю.
Братья пошли в соседнюю комнату и потащили меня, упиравшуюся всеми коленками. Стены были кафельные, а посреди был не то провал, не то пролом в полу, из которого тянуло холодом и тленом. Там еще один стол, похожий на операционный, меня тут же на него уложили и привязали. Окропили какой-то водой. Под голову, в ноги и по бокам разложили амулеты. Рот затыкать не стали, но орать мне не оралось. Я только тихонечко выла.
– Так, всё, приступаем.
Степан расставил своих людей, Катюшу отогнали в дальний угол. Степан обошел помещение, подергал узлы на моих веревках, проверил, все ли на месте, раздал мел и занял свое место на небольшом возвышении. Накинул капюшон.
Все они что-то там нарисовали рядом с собой на полу и по команде Степана пробормотали заклятия. Страхуются, гады, подумала я в бессильной злобе.
Из провала послышались треск, звуки, мерные похожие на шаги. Степан задул свечку, так сделали и все остальные. Комната освещалась еле-еле – от щели в двери, в которую подглядывал Витя. Но вот и эта полоска света погасла.
Степан воззвал:
– Явись, о Козловул, повелитель наш!
– Явись! – хором призвали остальные.
– Явись, Козловул, ибо мы, дети твои призываем тебя.
– Явись! – повторили голоса.
В провале обозначилось движение. Со стола мне было все хорошо видно. Я похолодела. Нечто мохнатое и бесформенное медленно выплывало из тьмы.
– Явись, Козловул, отец наш и прими наш скромный дар!
– Явись, – поддержал Степана нестройный хор.
Откуда-то сбоку повалил холодный туман – прямо как на рок концерте. Я вжалась в стол.
– А теперь, братья, соратники мои, – голос Степана звенел от напряжения – замкнем уста и очистим мысли от всего земного, чтобы не мешать таинству великой свадьбы. Гряди же, о Козловул, к своей суженой, ибо ждет она тебя. Аминь.
– Аминь – ответили голоса.
Козловул что-то промычал в ответ. Туман, наконец, заволок все.
В кромешной тьме слышалось какое-то сопение, тихие шаги и даже хихиканье.
Потом стало тихо.
Я лежала на каменном столе, но ничего не происходило. Страх мой нарастал, чувства обострялись. Я слышала свое дыхание, стук сердца, похожее на щелчки лопанье век. Снова возникла какая-то возня рядом и волна мурашек пробежала по всему телу. Чьи-то шаги и натужное сопение звучали совсем рядом. Вот оно… Но… снова все смолкло.
Туман уже начал рассеиваться, как вдруг по моим ушам резанул чудовищный вой. Одновременно моей оголенной руки коснулась колкая шерсть.
Это было слишком. Я вскочила и, разорвав веревки, в одно мгновение вылетела из «жертвенной» в «приемную».
Там была только Катюша – выла она.
– Все вынесли, гады, сволочи, – брюлики, рыжье, часы, карточку платиновую беспиновую, телефон Верту… ключи от тачки…. все! Все! Там же миллионы баксов! Каззлы, гады, святоши сраные, кинули, как лохушку, развели суки – дальше последовала тирада, которую я при всем желании не смогла бы запомнить. Ленинградская школа вербальной компенсации экстремальных чувств.
Отгремев, она уставилась на меня.
– А ты… Ты чо молчала? Ты, сссука, ты ответишь. Ты мне этот арт-проект отработаешь. Я тебя сама на органы распотрошу, я тебя…
За моей спиной послышалось цоканье. Я отшатнулась к стене. Катюша – надо ей отдать должное, – даже не пошевелилась. Из тумана, раскачиваясь на задних копытах вышел здоровенный мешок шерсти, увенчанный козлиной головой.
Прошествовав мимо меня и вежливо обойдя сопящую и искрящуюся молниями и даже не дрогнувшую Катюшу, оно обошло стол, устроилось на кресле Степана и хрюкнуло:
– Ой, девчонки. Привет. А кто орал-то? Никого не зарезали?
Из-под шерсти высунулись вполне человеческие руки и сняли козлиную голову. Под ней обнаружилась грязная башка бомжа, похожая на сморщенный и гнилой помидор.
– Девки, мне тут Степан Анатольич бутылку обещали оставить. Вы не видели? А вот она!
Он булькнул пару раз из горла, крякнул и, откинувшись на стуле, повозился и откинул гремучие копыта. Затем с любопытством осмотрел Катюшу.
– Девушка, а я вас где-то видел. Это не вы в Доме-два снимаетесь? Вас не Катюша зовут?
– Оооооооооооооооооооооо-йооооооооо! – простонала Катюша. И села.
На мою шляпу.
У меня в глазах потемнело. Я достала из сумки костяной нож и двинулась на неё.
Снова зазвонил телефон.
И одновременно будильник.
– Аллёууу, – я продрала глаза. Я была дома. Как это?
Звонила Ирина Василевская.
– Слава Богу, ты нашлась. У тебя мобильник отключен.
– Ааа, да, сейчас…
– Мы видели тебя в репортаже о взрыве в Манеже. Мы все больницы обзвонили. Ты цела? Тебя не контузило? Работать сможешь?
– Смогу. А чего надо?
– Через два часа у тебя интервью в Кремле. Ты готова? Или Наташу пошлем?
– Аааа. Да! То есть как это через два часа? А вчера? Оно же вчера было!
– Так, так… тебя точно не контузило? Работать сможешь? Тут уже приходила Марта и говорила…
Тут Ирина Максимовна понизила голос до шепота, но Марту передразнила мастерски:
– Что видела тебя вчера в ресторане сомнительной репутации в неадекватном виде.
– Да пошла она, прошмандовка брайтонская! – заорала я так, что окончательно проснулась.
Ирина хрюкнула от счастья на другом конце, но тут же отчеканила:
– Так, давай приводи себя в порядок и позвони через 15 минут. Не позвонишь – автоматом высылаем Наташу.
Я села на кровати. А было ли то, что было вчера?
Какая-то розовая тварь шмыгнула под кровать. Остатки вчерашних глюков, ясно. Кыш!
Я собрала телефон, умылась. Оглядела себя в зеркало. Ни царапин. Ни синяков. В голове только легкий туман, но в целом очень даже ничего. И никаких тайн – вдруг я вспомнила, что еще вчера мне все стало ясно.
Позвонила Ирине. Убедила, что да, адекватная я. Оделась. Причесалась. Шляпка… Эх, бедная ты моя шляпка!..
Пошла.
У подъезда стоял мерс, а из него приветливо махал рукой давешний водитель-этнограф-ксенофоб. Так-с, опять началось…