Взлетная полоса - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 64

Ей вдруг перестал доставлять удовольствие вид своего обнаженного тела, которое, как и лицо, выражало сейчас усталость и разочарование. Ирина прошла в комнату и накинула ночную рубашку. И вовремя: буквально через две минуты она услышала, как завозился ключ в замке. Едва успев погасить свет, Ирина юркнула в постель, отвернулась к стене и накрылась едва ли не с головой одеялом, изображая, будто давно и крепко спит. Если исходить из того, что она сказала Саше по мобильному, она обязана давно и очень крепко спать…

Зачем она, в самом деле, соврала? Рационально Ирина не могла бы объяснить себе это. Просто – так уж все сцепилось. Одна ложь влечет за собой другую. И настанет ли предел этим наслоениям лжи?

В этот бесконечно тянувшийся светлый летний вечер Варя Воронина долго не ложилась спать; чтобы заглушить смутные мысли, пыталась зубрить биологию, химию, но ум ее витал далеко от книжных страниц, от сухой науки, которая не могла ее утешить. Мама, излив дочери душу, успокоилась и без истерик, тихо, словно прилежная мышь, почти умиротворенно скреблась на кухне – готовила очередной суп на ближайшую неделю. Варя раздраженно встала, прошлась по комнате, закинула руки за голову – ну конечно! Что бы ни происходило – землетрясение, потоп, падение Тунгусского метеорита, апокалипсис, – ее мамахен будет варить суп. А когда рушится семья, мама бдительно проверяет, не кончились ли у нее запасы лаврового листа, и рассуждает о том, что перец горошком, если его смолоть перед тем, как класть в блюдо, вкуснее покупного молотого, потому что не успевает выдохнуться и сохраняет остроту и аромат. Идеальная домашняя хозяйка! Может, если бы она поменьше кулинарничала и побольше уделяла внимания своей внешности, папа бы не оставил ее… нас…

«Прекрати! – мысленно прикрикнула на себя Варя. – Это гнусность! Мама права: нечего его оправдывать. Наверное, она не всегда поступала так, как надо, но он поступил так, как… просто нельзя поступать! Уйти, ничего никому не сказав… оставив какую-то невнятную записку… и кроме того, эта блондинка в вишневом платье… Кошмар!»

Варя не заметила, в какой момент начала называть отца «он», внезапно обнаружив, что называть его по-другому не в состоянии. Если разрешить себе ласковое, с детства привычное «папа» – тотчас польются слезы, а ей нельзя сейчас плакать, довольно с этого несчастного дома материнских слез. Папа, папа! Какой из него папа! Если он – ее папа, как он мог предать свою дочь? Не отдавая себе отчета в оттенках чувств, Варя переживала полный спектр эмоций, подходящий не только брошенному ребенку (ребенком она сегодня перестала быть), но и брошенной взрослой женщине. Если он сумел так легко бросить не только жену, но и дочь, значит, они обе его чем-то не устраивали… Чем же его не устраивала Варя? Тем, что родилась не мальчиком? Злость, недоумение, горечь – все эти чувства впивались в Варю раскаленными иголочками, рвали ее на куски.

«И все-таки что-то здесь не так. Мой папа – тот, которого я знала, – не мог так поступить со мной и мамой. Он нас любил…»

«Ты просто слишком наивна. Тебе казалось, что все тебя любят. Ты была ребенком, для которого все взрослые просты, монолитны и неизменны. Теперь ты повзрослела и увидела, сколько бывает неясностей и завихрений – и в людях, и в отношениях между людьми… Твой папа – мужчина. И он встретил другую женщину. Этого мужчину ты действительно раньше не знала, потому что привыкла думать о нем только как о своем папе. Но жизнь гораздо сложнее…»

Варя не хотела никаких сложностей жизни. Все ее существо взывало к ясности. Чтобы добиться ясности, оставался только один способ: разыскать папу. Как только Варя произнесла волшебное слово «разыскать», второе волшебное слово, «папа», далось ей несравненно легче – и безо всякого намека на сырость из глаз. В конце концов, что может быть естественнее: дочь хочет видеть своего папу! А чтобы увидеть его, первым делом придется добраться… до блондинки. Ну да, а чего здесь такого? Страшно? Да ничуть! Чего бояться ей, Варе? Она в своем праве. Пускай боится та, которая увела мужа – от жены, отца – от дочери. Как Варя ее найдет? Проще простого, если только блондинка не отказалась от привычки посиживать в кафе на проспекте Мира, которое так хорошо описала мама. И даже если блондинка, заграбастав и обведя вокруг пальца свою жертву (Варе втайне не верилось, что папа мог по-настоящему полюбить кого-то, кроме ее матери), перестала туда ходить, в кафе найдутся люди, которые могли ее запомнить. Если она такая красавица, на нее наверняка обратили внимание…

«Ничего-ничего, мы это исправим. После встречи со мной она перестанет быть красавицей. Я ее шикарные волосы в клочья изорву! Я на ее платье выплесну кофе – вовек не отстирает! Я ей воткну вилку в… А вот этого нельзя, за это можно и в милицию. Не страшно, есть множество способов испортить ей внешность и настроение без членовредительства. Попомнит она меня!»

И, позабыв, что собиралась использовать блондинку как мостик к отцу, Варя измышляла планы мести. Картины расправы с ненавистной красавицей вставали перед глазами так отчетливо, словно девушка смотрела по внутреннему телевизору крутой боевик. Варя больше не сдерживалась: все напряжение изнурительного дня выплеснулось в виде этого фильма, в котором Варя играла роль мстительницы, а блондинка – роль покорной беспомощной куклы. Когда Варя очнулась от этих душных грез, она на какую-то секунду понадеялась, что они помогли ей разрядиться, прийти в себя… Ничего подобного: стало не легче, а тяжелее. Будто она взяла нож, чтобы сделать больно своей врагине, но вместо этого сама порезалась…

«Это неважно, что я с ней сделаю при встрече… и что я ей скажу… Может, не стану говорить и делать ей ничего плохого, но мне надо выяснить, где сейчас папа, поговорить с ним… Ради этого блондинку в вишневом платье непременно стоит отыскать. Непременно».

Решение слегка приободрило Варю: по крайней мере, лучше действовать, пусть даже с невеликими шансами на успех, чем сидеть сиднем и бесконечно пережевывать свои горести. «Папочка, как ты мог? – передразнила она недавнюю себя. – Вот блондинка отыщется, и выяснится, как ты мог!» Нельзя сказать, что Варя повеселела, но к ней почти вернулось нормальное, ровное расположение духа. Ее даже потянуло к письменному столу, где коротали свое скорбное одиночество учебные пособия для поступающих в медвуз… Но, взглянув на настенные часы в виде скошенного белого ромба, украшающие стену, Варя поняла, что на сегодня учеба отменяется: начало второго ночи! В ее размеренной жизни такие затянувшиеся бдения были экстраординарной редкостью. Ох уж эти долгие летние вечера, незаметно время пролетело… И она как-то не заметила, когда мама, доварив суп, легла за стеной спать… Стремительно раздевшись (по летней жаре это не отняло и двух минут), Варя выключила в своей комнате свет и на ощупь нырнула под простыню. «Спать, спать, спать», – принялась убаюкивать она себя, чтобы к неприятностям днем не добавилась бессонница ночью, – и вправду быстро отплыла туда, где ее должна была ожидать передышка от всех бед. Мозг Вари требовал покоя, и она надеялась по крайней мере избежать тревожащих сновидений.