Следствие ведут дураки - Жмуриков Кондратий. Страница 21

– А очень просто! – сказал Астахов. – Нет, пойдем посмотрим!

Без дальнейших препирательств и разглагольствований они спустились в подвал, но не тем путем, каким проходили туда Ваня и Осип за вином и как проник туда Астахов буквально несколько минут назад, – а по длинной темной лестнице, в конце которой должна была поджидать их массивная дубовая дверь, преграждавшая вход в подвал.

Дверь была приоткрыта.

Гарпагин издал длинный стон и семимильными шагами, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, бросился в свое вожделенное хранилище. На предпоследней ступеньке он едва не навернулся и с трудом сохранил равновесие, но сейчас вовсе не это волновало почтенного рантье. Он наскочил на дверь, провел рукой по стене, ища выключатель.

Брызнул свет. Гарпагин, задыхаясь, ввалился внутрь и остановился на пороге.

Из-за его сутулых плеч осторожно выглядывали Осип и Иван Саныч.

Первый раз они видели подвал сен-денийского дома освещенным. Просто все свои многочисленные посещения винного погребка, располагавшегося в пределах этого подвала, они совершали вороватыми набегами, не включая света. Истинные размеры подвала выяснились только сейчас.

Это было очень просторное помещение с низким сводчатым потолком и несколькими рядами шкафов. Пролом, сделанный Осипом и Иваном Санычем в полу Осиповой комнаты, должен был находиться у самой дальней стены. Рядом с колонной, рядом с телом Жака.

На секунду у Ивана Саныча закрылось сомнение: быть может, он в самом деле допился до того, что у него начались галлюцинации? Ведь был же прецедент, когда, употребив марку ЛСД-25, он полтора часа беседовал с фонарным столбом, принимая его за профессора философии, и, что характерно, столб ему отвечал.

Но так ЛСД – галлюциноген, а тут просто алкоголь, пусть и в больших количествах, и потому…

Нет. Все сомнения выдымились, как тени из дальних углов при включении верхнего света.

…Жак в самом деле неподвижно лежал у колонны. Гарпагин витиевато выругался и, подскочив к своему поваро-шоферу, дернул его за волосы и заорал:

– Нажрался, да? Мало было тебе коньяка, так ты в подвал за мои вином полез? И нечего притворяться! Труп из себя строишь, да? – Степан Семеныч подскочил к массивной винной бочке, отвернул краник, синхронно подставляя ладонь. Но вместо ожидаемой струи на руку пролилась жалкая струйка, тут же иссякшая и пошедшая сначала частыми, а потом все более редкими каплями.

– Чиоо-орт!.. – простонал несчастный рантье. – Да как же он мог выпить сто… столько? – Он дернул на себя дверцу пыльного шкафа, и тут же хриплый вопль вырвался из его груди.

У Ивана Саныча помутилось перед глазами: вопль Гарпагина был таким, как если бы он увидел еще один труп, на этот раз не лежащий на полу, а заложенный в шкаф.

Но, к счастью, причина коренилась совершенно в ином.

– Вино… исчезло! – прохрипел Гарпагин. – Исчезло! О Господи!

Он заметался по подвалу, а Осип мрачно проговорил:

– Кажется, он там еще что-нибудь найдет. Да. А Жак, – он присел на корточки возле тела поваро-шофера, – а Жак, кажись, в самом деле того… готов. Убили.

– Ты…

– Чаво?

– Так ты же и убил! – прохрипел Иван Саныч. – Ты же сам сказал, а теперь говоришь – кажется.

– Да ты чаво? – изумился Осип. – У тебя окончательно мозга поехала, Ванюха? Чаво я тебе такое говорил?

– Ты говорил: «Да, я. Ну и что тут такого? Сам, что ли, никогда?…» А я никого никогда не убивал.

– Да причем тут убивал? Я совсем не про это говорил.

– А что же? Где ты был? Почему твоя кровать была пустая? А, Осип?

Моржов пожал плечами:

– Ну так что ж… меня, правда, просили не говорить, но раз пошла такая заваруха… скажу. У ентой я был… у Лизаветы. Дочки Семенычевой.

– А то ты там делал?

– Ты прямо как маленький, Саныч! Что можно с бабой желать в четыре часа ночи? Уговорилися мы с ней, что я приду, как все заснут. От так-от. А ты не разобралси, мокруху мне прилопатил сбоку. Я не…

Дикий вопль удушливо разорвал воздух и забился под сводчатыми потолками, как бабочка под сачком эндомолога. Иван Саныч вздрогнул всем телом, бледнея, отскочил к стене, быстро принимая ее оттенок, и даже Осип Савельич, человек с железными нервами, дрогнул массивным подбородком, и по его низкому лбу, бугрясь, поползли вертикальные морщины, быстро переходя в горизонтальные.

– О-о-о-а-аа!!

– Да что же это такое, ежкин кот? – пробормотал Осип, и тут на него из-за шкафа вылетел Гарпагин. Колпак сбился на затылок и болтался, как косичка, одного тапка на ноге недоставало, на желтоватой физиономии Степана Семеныча проступали бледные пятна. Будь Осип не так крепок и могуч, Гарпагин сбил бы его с ног, а потом промчался бы по нему, как торнадо.

Но так – Осип перехватил Гарпагина, взял его за ворот, тряхнул раз-другой и проговорил басом:

– Чаво такое?

Гарпагин только кудахтал.

– Ты толком говори!

– Все! Всех!! – прорвалось у Степана Семеныча. – Арес… арестовать! Всех арестовать! И меня!. Я-а вас!.. – И он сделал было попытку накинуться на Моржова с кулаками, но здоровенный Осип без особых усилий выкрутил тощие руки ополоумевшего рантье и чуть поприжал тому шею. Степан Семенович дернулся, как придушенный петушок, но дрыгаться перестал.

– Воры!.. – обессиленно пробормотал он. – Разорен! Убит! Да что же это такое!! Нико… никому не верю! И ты, ты!.. – снова заверещал он, глядя на Осипа. – Вы все тут!.. Я никогда!.. Вот товарищ Сталин!..

– Мне так кажется, что его ограбили, – тихо предположил Астахов. – И так думается, что украли не только вино. Сталина даже вспомнил… диссидент.

– Какое ограбили! – завыл тот и сделал попытку выдрать прядь из своих и без того реденьких ломких волос. – Ты лучше скажи – убили! Зарезали! Уничтожили!! Сейф мой украли! У меня стоял сейф, он был вмурован в стену – вытащили! Дверцу открыть не смогли, так они весь сейф вытащили! Ты вьитащиль, говьори?! – Гарпагин не заметил, как сбивается на откровенный акцент, чего раньше за ним не особенно замечалось. – А ну, покажи руки!! – гаркнул он на Ивана так, что тот затрясся, как осиновый лист с дерева, на котором повесился Иуда, и машинально протянул вперед обе руки ладонями вверх. Руки дрожали.

– Нет? Ничего нет?! Другие руки покажи!

– Дру-гие? – пролепетал Иванушка Александрович, пятясь. – Как… другие? Я же тебе не… каракатица, осьминог там какой-нибудь… по несколько пар рук чтобы…

– Хватит дурить, Семеныч! – властно вмешался Осип, хлопнув взвинченного хозяина дома по плечу. – Тут, я вижу, дело глухо: дверь настежь, жмурик в подвале, сейф стырили, да еще вино выпили. Что в сейфе-то было?

Гарпагин уже немного успокоился и теперь только клацал зубами, как от холода или в лихорадке. Услышав вопрос Осипа, он горестно застонал.

– Чаво там такое-то? Деньги? Побрякушки голдовые? Брюлики? – выспрашивал Осип.

– Там вся моя жизнь… – жалко отвечал Гарпагин.

– Вместительная у тебя жизнь, Стяпан Семеныч, нечаво сказать, – отозвался Осип. – А чаво тама конкретно было-от?

– Деньги…

– Много денег?

– И еще драгоценности… от моей покойной жены, она же была аристократкой… баронессой де Журден.

– Много денег-то и драгоценностей? – повысил голос Осип. – На какую-от сумму?

– Да на несколько… – Гарпагин вдруг осекся и почти с ужасом посмотрел на Осипа. Лицо Моржова, квадратное, с нависающими над низким лбом полуседыми прядями и близко посаженными к переносице небольшими поблескивающими глазами показалось ему зловещим. В губах российского «следователя Генпрокуратуры» нарождалась недобрая сардоническая усмешка. По крайней мере, так показалось всполошенному Степану Семеновичу.

– Несколько – чаво? – уточнил Осип. – Несколько миллионов? – И, не дожидаясь ответа Гарпагина, присвистнул и проговорил:

– Дык что же мы тут стоим? Полицию надо вызывать! Не люблю я этих ментяр, конечно, они что у нас, что здесь, должно, одинаково гнилые, но кады ж стольки-от пропало!