Мысли, афоризмы и шутки знаменитых мужчин - Душенко Константин Васильевич. Страница 16

Кто не смотрит на мир разумно, на того и он не смотрит разумно.

Опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научались из истории.

Здравый смысл есть сумма предрассудков своего времени.

Сова Минервы вылетает только с наступлением сумерек.

Совесть – это моральный светильник, озаряющий хороший путь; но когда сворачивают на плохой, то его разбивают.

Если факты противоречат моей теории, тем хуже для фактов. (Приписывается.)

Свидетельство Генриха Гейне:

Однажды в прекрасный звездный вечер стояли мы вдвоем у окна, и я, двадцатидвухлетний юнец, только что хорошо поужинавший и напившийся кофе, мечтательно говорил о звездах и назвал их обителью блаженных. Но учитель проворчал себе под нос: «Звезды, гм, гм! Звезды – только светящаяся сыпь на небе!» – «Ради создателя! – воскликнул я. – Значит, там, наверху, нет блаженной обители, где бы после смерти нам воздавалось за добродетель?» Но он, неподвижно устремив на меня свои бесцветные глаза, резко ответил: «Вы хотите, стало быть, еще получить на чай за то, что ухаживали за больной матерью и не отравили родного брата?»

Когда однажды я возмутился положением «все действительное – разумно», Гегель странно улыбнулся и заметил: «Можно бы сказать также: все разумное должно быть действительным». (По рассказу Генриха Гейне.)

Лежа на смертном одре, Гегель сказал: «Только один человек меня понял», – но тотчас вслед за тем раздраженно добавил: «Да и тот меня понял превратно». (По рассказу Генриха Гейне.)

Если девушка, в которую вы влюблены, вам вдобавок еще и нравится, считайте, что вы получили незапланированные дивиденды.

Счастье мужчины: знать, что, когда вечером возвращаешься домой, какая-то женщина прислушивается к твоим шагам.

Смерть – такой же естественный процесс, как и жизнь; насколько я могу судить, человек, который боится умереть, точно так же боится жить.

Съемочная площадка [5] была переполнена теми, кого мы называем мужчинами, однако Кларк был единственным, кто приносил мне стул в перерыве между съемками.

Мэрилин Монро

Добродетельным всякий может быть в одиночку; для порока же всегда нужны двое.

Легко прощать врагов, когда не имеешь достаточно ума, чтобы вредить им, и легко быть целомудренным человеку с прыщеватым носом.

Оскорбивший никогда не простит. Простить может лишь оскорбленный.

Острить и занимать деньги надо внезапно.

Женщина – одновременно яблоко и змея.

Большие ли глаза у парижанок? Кто знает? Мы не измеряем калибра пушки, которая убивает нас. Велик ли их рот? Кто знает, где у них кончается рот и где начинается улыбка?

Женская ненависть, собственно, та же любовь, только переменившая направление.

Музыка свадебного шествия всегда напоминает мне военный марш перед битвой.

Главная задача постановщика оперы – устроить так, чтобы музыка никому не мешала.

Она выглядит как Венера Милосская: очень старая, без зубов и с белыми пятнышками на желтой коже.

Ауффенберга я не читал. Полагаю, что он напоминает Арленкура, которого я тоже не читал.

Портрет автора, предшествующий его сочинениям, невольно вызывает в моей памяти Геную, где перед больницей для душевнобольных стоит статуя ее основателя.

Прославленные агнцы кротости вовсе не вели бы себя так смиренно, если бы обладали клыками и когтями тигра. Я могу похвалиться тем, что лишь изредка пользовался этим естественным оружием.

Собака в наморднике лает задом.

Коммунист, который хочет, чтобы Ротшильд поделил с ним свои триста миллионов. Ротшильд посылает ему его долю, составляющую девять су. «А теперь оставьте меня в покое».

Миссия немцев в Париже – уберечь меня от тоски по родине.

Ни у одного народа вера в бессмертие не была так сильна, как у кельтов; у них можно было занимать деньги, с тем что возвратишь их в ином мире.

Первая добродетель германцев – известная верность, несколько неуклюжая, но трогательно великодушная верность. Немец бьется даже за самое неправое дело, раз он получил задаток или хоть спьяну обещал свое содействие.

У римлян ни за что не хватило бы времени на завоевание мира, если бы им пришлось сперва изучать латынь.

Евреи несли Библию сквозь века как свое переносное отечество.