Особый отдел и око дьявола - Чадович Николай Трофимович. Страница 28

– Тебе виднее, – сказала Людочка. – Хотя после изучения всех следственных материалов, касающихся Чарусы, у меня сложилась иная точка зрения. В череде насильственных смертей, случившихся за последние годы, прослеживается странная закономерность, кстати сказать, имеющая место и в индейском посёлке Похоак. Шестьдесят процентов погибших составляют приезжие, можно сказать, чужаки. Следующие двадцать процентов – это люди, родившиеся в Чарусе, но на длительное время покидавшие отчий дом. Имеется в виду служба в армии, тюремное заключение и так далее. Ещё двадцать процентов – это коренные жители, в цветущем возрасте перенёсшие какую-нибудь тяжёлую болезнь. Все указанные лица погибали в течение одного-двух лет после приезда, возвращения или выздоровления. Причём два года – максимальный срок. Чаще всего трагедия происходила в первые шесть-десять месяцев. Участковый инспектор Черенков погиб через восемь месяцев, учительница Решетникова через десять… Создаётся впечатление, что здешнее общество отвергает людей, не соответствующих каким-то неведомым нам стандартам.

– С участковым всё ясно, – сказал Кондаков. – Его любое общество старается отвергнуть. Но чем не угодила этим баранам девчонка-учительница, желавшая всем только добра?

– По последним смертям я имею вполне конкретных подозреваемых, – сообщил Цимбаларь. – Перспектива раскрытия имеется, надо только дожать свидетелей.

– Думаю, что ты заблуждаешься, – возразила Людочка. – При желании какую-то подоплёку можно найти почти в любом преступлении. Каждая здешняя трагедия тоже имеет свои особые мотивы. Но взятые в комплексе, они представляют загадку, у которой нет ни логического, ни статистического объяснения. Я почему-то уверена, что у всех этих смертей есть некая общая причина. И ты зря отбрасываешь мистическую, то есть иррациональную версию. Вспомни, этот путь нередко приводил нас к успеху.

– Ничего я не отбрасываю, – буркнул Цимбаларь. – Я вашу мистическую версию просто не вижу, ни в упор, ни с дистанции. Вот поработаем всей компанией, может, что-то и нароем.

– Конечно, нароем, – с энтузиазмом подтвердил Кондаков, всё время перебиравший свои медицинские инструменты. – Но как я понял, пока ты не обнаружил здесь никаких странностей?

– Почему же, обнаружил, – усмехнулся Цимбаларь. – Приехав из города в глухую деревню, всегда столкнёшься с кучей странностей. Почему, например, сельские жители пользуются так называемым отхожим местом, а не благоустроенным клозетом? Его ведь нетрудно сделать… Впрочем, есть одна странность, непосредственно касающаяся твоей новой профессии. Если вынести за скобки трагические происшествия, окажется, что в Чарусе очень низкая смертность, особенно детская. Люди почти не пользуются лекарствами, но до глубокой старости сохраняют завидное здоровье. Одна старуха Парамоновна, у которой я столуюсь, чего стоит! Да на ней вместо трактора пахать можно.

– Изучая статистические отчёты, я уже взяла это обстоятельство на заметку, – сказала Людочка. – По уровню детской смертности, а также по средней продолжительности жизни Чаруса резко выделяется среди других населённых пунктов не только района, но и области. Кстати, эта тенденция в равной мере касается как местных жителей, так и приезжих.

– Стало быть, не все приезжие находят здесь свою могилу? – Похоже, что это известие очень обрадовало Кондакова.

– Конечно, не все, – кивнул Цимбаларь. – Священник живёт в Чарусе уже пятнадцать лет, библиотекарша – пять, а участковый Докука, которого сменил Черенков, благополучно отбарабанил все двадцать лет и уехал в тёплые края.

– Как видно, поведение этих людей укладывалось в параметры, удовлетворяющие некие тайные силы, взявшие Чарусу под свою опеку, – сказала Людочка. – Кстати, пару слов об участковом инспекторе Докуке. Я внимательно изучила официальные бумаги, к которым он имел отношение в последние годы службы. Возможно, виной тому моя предвзятость, но возникает впечатление, что он делал всё возможное, дабы сбить следствие с верного следа. В интерпретации Докуки даже явные убийства представлялись несчастными случаями.

– А вдруг он имел от этого какую-то выгоду? – предположил Ваня.

– Вряд ли, – возразила Людочка. – Некоторые жертвы находились на низшей ступени здешней иерархии. Взять с них просто было нечего. Да и мешать они никому не могли.

– Ты противоречишь сама себе. Это с нашей точки зрения они никому не мешали, – Ваня сделал ударение на слове «нашей». – А поскольку вероятность бессмысленных убийств мы исключили с самого начала, из твоих слов следует, что уже двадцать лет назад существовало нечто такое, чему эти несчастные стояли поперёк дороги.

Людочка ещё не нашла достойного ответа, когда Цимбаларь задал ей новый вопрос:

– У меня не было времени заниматься материалами по американской теме. Есть там зацепки, которые могут помочь нам?

– Трудно сказать… Какие-то аналогии, конечно, просматриваются, но я пока не знаю, как связать их с Чарусой. В силу ряда обстоятельств нашим американским коллегам приходится гораздо сложнее, чем нам. Индейцы навахо живут в замкнутом мирке. Внедрить туда тайного агента практически невозможно. Более того, они даже не позволяют белым свободно посещать их селения. Остаётся только наблюдать со стороны и пользоваться разными непроверенными слухами.

– Вот они, издержки гнилой демократии! – посетовал Ваня. – Почему же молчит мистер Кольт?

Не обратив внимания на эту реплику, Людочка продолжала:

– Но если говорить откровенно, больше всего меня заинтересовали традиционные верования тамошних индейцев, подробное описание которых приложено к докладу. Их сказки, легенды, ритуальные песни…

– И ты туда же! – патетически воскликнул Кондаков. – Если запала на сказки и песни, то лучше помогай Изольде Марковне. Глядишь, хоть какую– нибудь копейку сшибёшь. А то и медаль Британского королевского общества заработаешь.

– Вы, Пётр Фомич, отстали от жизни. – Людочка с укором посмотрела на него. – Мифология бесписьменных народов является чуть ли не единственным источником, позволяющим познакомиться с их историей, культурой, мировоззрением… Вот послушайте одну легенду. Наряду с другими богами, навахо поклонялись и Женщине-пауку, проще говоря, Паучихе. В незапамятные времена она соткала из самой себя много полезных вещей, в том числе мировые законы и Великий крест, навсегда определивший расположение сторон света. Чтобы контролировать подвластный ей мир, Паучихе приходилось постоянно метаться между землёй, небом и преисподней. Это её очень утомляло, и тогда Паучиха создала людей, предназначенных стать как бы её глазами. Одно человеческое племя озирало горы. Другое – прерии. Третье – океанское побережье. Потом люди появились на небе и в преисподней. Так Паучиха сделалась всевидящей и всезнающей. Это очень не понравилось другим богам. Но поскольку вступать с ней в открытую схватку никто не решался, завистливые боги стали потихоньку вредить людям. Напустят на посёлок болезнь – и его обитатели либо ослепнут, либо начинают видеть совсем не то, что есть на самом деле. Когда вследствие этих коварных происков Паучиха утратила былое могущество, боги скопом напали на неё и, оторвав лапы, поместили на небосвод, сделав тем самым ночным светилом. Люди, оставшиеся без покровительницы, вынуждены были пойти в услужение к богам-победителям. Но семь глаз Паучихи всё же уцелели, и временами, втайне от врагов, она озирает мир, которым некогда владела.

– Что же здесь такого поучительного? – после некоторой заминки осведомился Кондаков.

– Интересна сама идея того, что некое человеческое сообщество может стать носителем каких-то сверхъестественных способностей, – пояснила Людочка. – Для посторонних эти люди, конечно же, будут казаться выродками.

– По дороге в Чарусу я слышал сказку о зырянском боге Омоле. Чем-то она перекликается с индейской легендой. – Цимбаларь вкратце рассказал о громадной зловредной жабе, тело которой целиком составлено из множества людей, ныне уже потерявших связь со своим создателем.