Сайт фараона - Грай Татьяна. Страница 51

Максим фыркнул и покачал головой. Консерватория… был какой-то старый-престарый анекдот… нет, забыл. И это тоже забыл.

— А бессонницей кто это страдает? — задал он очередной вопрос, когда дом Елизаветы Второй был уже в нескольких шагах.

— Это милая Наташенька, та самая соседка, что за моим садом смотрит, — весело ответила Лиза-дубль, опуская ведра на землю, чтобы открыть калитку. С этой стороны дом милой Наташеньки выглядел таким же темным, как и все остальные, — освещенное окошко смотрело в противоположную сторону. — Любит ночные программы. Триллеры и крутую эротику. Ей даже особую антенну из города привезли, чтобы побольше могла увидеть. А потом будет рассказывать всей деревне, подробно. Правда, обычно она смешивает в кучу два-три фильма, но это неважно, у нее получаются собственные истории… отличные истории, кстати сказать! И еще она видит массу необычных снов, и добавляет их содержание к сюжетам триллеров.

— А зачем она все перемешивает?

— А затем, что фантастически глупа и не может запомнить, что относится к яви, а что — нет. И всерьез ее интересует только то, что едят. Вещи несъедобные в ее личном мире просто не существуют.

— И ей не нужно вставать чуть свет, чтобы окучивать сельдерей?

Елизавета Вторая расхохоталась, внося ведра в кухню.

— Нет, ее бывший муж содержит. Присылает денежки каждый месяц.

Максим решил не уточнять, почему бывший муж так трепетно относится к милой глупой Наташеньке. Не его это дело. Ему хочется чаю. А еще лучше — кофе. И яичницы с колбасой. Много.

И он получил желаемое.

Глава третья

Максим, уложенный на ночлег в первой комнате, на кушетке, уже начал видеть сон (не получившие оценки факты бранились и дрались с артефактами, они швыряли друг в друга куски флорентийского мрамора — чудесного мягкого камня с текстурой, напоминающей творог, и мрамор рассыпался творожной крошкой), когда кто-то негромко, но твердо и уверенно постучал в окно.

Не сразу сориентировавшись в обстановке, Максим в конце концов нашел-таки дверь и вышел через кухню в сени, потом в маленький дворик без крыши (над ним крупно моргали яркие звезды), но не успел дойти до калитки, как навстречу ему шагнула темная коренастая фигура. Мужик молча прошмыгнул в дом, и окончательно проснувшийся Максим рванулся за ним следом, испугавшись за Елизавету Вторую.

— Эй, ты куда? — яростно зашипел он, схватив за рукав мужика, уже влезшего в кухню.

— Где тут у тебя зеркало? — шепотом спросил мужик. — Не бойсь, я Лизавету не разбужу. Я тихо.

Максим включил свет в кухне — лампочка загорелась едва-едва, в четверть накала, — и ткнул пальцем в зеркальце, висевшее рядом со входом, над рукомойником. Мужик пригляделся.

— Нет, это не то. У Лизаветы другое должно быть, в раме.

— Оно там, в комнате.

— Я мигом, — пообещал мужик, прокрадываясь в темноту первой комнаты. Максим не отставал от него ни на полшага, опасаясь сюрпризов.

Но мужик просто достал из-за пазухи тонкий, как карандаш, фонарик и включил его, направив на свое отражение. Посмотрел две-три секунды, облегченно вздохнул и, пятясь, вернулся в кухню.

— Ну, ты даешь, — сердито сказал Максим. — А если я к тебе вот так-то, среди ночи, вломлюсь?

— А приходи, — благодушно ответил мужик. — Только у меня зеркала нет.

— На что тебе ночью чужое зеркало? У тебя что, башка подтекает?

— Ну, все-то не вытечет, — ухмыльнулся мужик — и утопал со двора.

Несмотря на изумление, Максим все равно хотел спать. Решив, что загадку мужика и зеркала вполне можно разгадать и утром, он снова улегся, и тут же заснул, но то ли мужик навеял на него дурные сны, то ли зеркало, — однако игра сонных энергий к утру измучила Максима вконец.

Сначала ему приснилось, как толпа милиционеров в парадной форме и белых перчатках тщательно измеряет маленькой школьной линейкой труп. Труп лежал на залитых солнцем ступенях, ведущих с площади к зданию вокзала, и, видимо, по чьей-то злой воле очутился на границе двух территорий — городской и линейной. Милиционеры деловито прикладывали линейку к трупу, аккуратно вытянувшемуся во весь рост, и кто-то громко произносил цифры, а кто-то записывал их в огромный блокнот. Чем кончилось дело, Максим не узнал, потому что сон внезапно изменился, занеся его на круглую деревянную площадку, оказавшуюся гигантскими качелями. На мерно взлетающей и падающей плоскости тесно стояли маленькие столики, за которыми как ни в чем не бывало сидели молодые мужики и пили пиво. Между столиками ловко бегали официанты, разнося полные кружки и убирая опустевшие. Максим, едва держась на ногах, спросил, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Зачем все это?

Один из официантов остановился и вежливо сказал:

— У нас тут бывших моряков много живет. Они привыкли к качке. Это специально для них пивная. Уж так старались, чтобы было похоже, так старались…

И тут же все растаяло, а он очутился в светлой березовой рощице — нарядной, как на полотнах Куинджи, а перед рощицей, чуть в стороне, на ярко-зеленой ровной лужайке, стояло особняком странное деревце. То есть это, безусловно, была ель… молоденькая ель, однако вместо шишек на ней росли крупные оранжевые морковки, весело торчавшие на ветках кверху хвостиками. Вокруг елки водили хоровод девицы в кокошниках и сарафанах, мелодично певшие хором: «Уж как финик наш созреет, всем он душу нам согреет, ай-люли, ай-люли, финики-то подросли!» Максим огляделся и увидел одинокого зрителя, любовавшегося хороводом — классического деда-пасечника в соломенной шляпе, в белой рубахе с подпояской, домотканных портах и лаптях.

— О чем это они поют? — спросил Максим.

— Как о чем? Пальму славят! Финиковую! — благолепно ответил пасечник.

— Какую пальму? Это елка!

— Чего? — взревел дед, оборачиваясь черным козлом. — Ты где это елку увидал, поганец?!

Максим проснулся и сел, вытаращив глаза. Уже рассветало, и с улицы (если это можно было назвать улицей) в окошко заглядывали мальвы. С кухни доносилось звяканье посуды — похоже, Елизавета Вторая встала давным-давно… ну, наверное, ей не снился всякий морковно-пивной бред.

Он встал, натянул джинсы и футболку и вышел в кухню.

— С добрым утром! — приветствовала его Лиза-дубль. — Как спалось на новом месте? Невеста не приснилась?

— Нет, — хмуро ответил он.

— Удобства во дворе, — сообщила Елизавета Вторая, — в сарае, слева. Умываться — тоже во дворе, я там тебе все приготовила, увидишь. А потом и позавтракать можно будет.

После утренних процедур, осложненных отсутствием горячей воды и душа, Максим вернулся в дом — раскрасневшийся, повеселевший. Свежий прохладный воздух помог ему вытряхнуть тяжесть дурных снов, к тому же на столе он увидел роскошный завтрак — горячую картошку, салат из помидоров и огурцов, яичницу, порубанный толстыми ломтями сыр, серый хлеб… о лучшем и мечтать было незачем!

— Ну, и чем мы сегодня займемся? — спросил он, утолив первый голод. — Кстати, тут ночью какой-то мужик приходил, в зеркало посмотрелся — и ушел.

— А, они теперь толпой повалят, — спокойно ответила Лиза-дубль. — Извини, я об этом не подумала. Надо было тебя наверху спать уложить.

— Наверху?

— На чердаке, там отличная комнатушка устроена, — пояснила Елизавета Вторая.

— Погоди… — Он отложил вилку и внимательно посмотрел на Лизу-дубль. — При чем тут чердак? Можешь ты объяснить, зачем этот мужик приходил?

— Из-за зеркала, — с готовностью ответила Лиза-дубль. — Оно, видишь ли, показывает человеку основные константы его характера. Я не знаю, почему оно такое, оно мне вместе с домом досталось. Но все местные знают о нем, и им интересно…

— Что им интересно?

— Ну, понимаешь… тут живет народ деликатный, когда хозяев нет — в дом не войдут. Даже Наташенька, даром что у нее ключи — дальше кухни ни шагу. Но уж когда я приезжаю, они спешат понять себя… узнать, изменились ли они за прошедшее время. Кстати, можешь и сам посмотреть. Только это нужно делать от полуночи до четырех утра, в темноте, света не зажигать. И ты увидишь, что в тебе главное. Ведь люди часто даже и не догадываются об этом.