Гоголь в Москве - Молева Нина Михайловна. Страница 7

Навал искореженного железа. Ржавые трубы. Осколки досок. Клочья ватных матрасов. Перепачканные погнутые бидоны. Сломанные деревья. Густой запах грязи и гнили… Свалка была самой обыкновенной. Хотя в чем-то и не совсем обыкновенной. На валявшихся осколках мраморной плиты с обрывками мемориального текста можно было прочесть подпись: «Всероссийское театральное общество», и свалка находилась в десяти минутах ходьбы от этого самого общества. И еще на таком же расстоянии от Малого театра и Центрального совета Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры – улица Ермоловой, 16. Правда, о номере можно было только догадываться. В мае 1985 года адрес стал условным. Только темный абрис на глухой стене соседнего строения напоминал о стоявшем здесь когда-то доме – памятнике национальной и мировой культуры, состоявшем на охране государства, воспроизведенном в сотнях изданий по истории русского театра, литературы, науки и самой Москвы. Ампирный особняк с мезонином в пышных зарослях цветов и деревьев – Щепкинское гнездо. Разве кто-нибудь представлял себе без него старую столицу!

Без малого два десятилетия «ломоносовская», по выражению А. И. Южина, натура великого Щепкина собирала здесь цвет культурной России. Профессора Московского университета, Гоголь, Белинский, Герцен, Огарев, Грановский, Аксаков, Загоскин, Станкевич, Кольцов, Тургенев, композиторы Варламов и Верстовский, плеяда живописцев во главе с Карлом Брюлловым, актеры казенной и провинциальной сцены… Сколько их было – гостей и завсегдатаев Щепкинского гнезда!

О Пушкине надо говорить отдельно. Он бывал в Большом Спасском переулке (старое название улицы) не раз, преисполненный живейшей симпатии к хозяину. Это Щепкин получил от него разрешение поставить в свой петербургский бенефис в июне I832 года инсценировку «Цыган». И это любимому артисту принес поэт в его дом тетрадь для будущих «Записок актера», собственноручно вписал в нее первые слова. А каким уютным был дом!

Просторный двор в яркой зелени газона. Грядки пышнейших цветов. Черно-лиловая сирень, застившая в своем буйном цветении все окна. Пара ступенек скрипучего крыльца. Прихожая без прислуги. Широко распахнутые в залу двери. Стол на несколько десятков человек. Хозяева привечали и искавших работу актеров, и тех из них, кто отжил на сцене свой век, и бесчисленных нуждавшихся в поддержке родственников. Отказа не бывало.

И вот на пороге незнакомец с пышно взбитым по последней моде хохолком, в клетчатых панталонах и сюртуке с металлическими пуговицами. Никаких вопросов. Одни приветливые любопытные лица. И навстречу им полуспетая, полупроговоренная нежданным гостем, шутливая украинская песня:

Восторгу Щепкина, когда он узнал, что перед ним автор только что вышедших «Вечеров на хуторе близ Диканьки», не было конца. Сердечная дружба завязалась с первого взгляда.

Все было здесь просто и Гоголю по душе. Обеды – щи и гречневая каша с куском отварной говядины. Жженка, которую будет варить сам Гоголь. А рассказы хозяина! Сколько историй он знал и как умел их преподать! Комедия – родилась ли бы она у Гоголя без общения с великим актером и уж во всяком случае оказалась бы иной.

Вопрос о будущем Щепкинского гнезда представлялся очевидным – конечно, музей! 2 ноября 1976 года последовало решение Исполкома Моссовета за № 2346 о передаче дома Всероссийскому театральному обществу, и началось отселение жильцов. Все выглядело вполне благополучно – на бумаге. На бумаге, которую подпишет спустя 10 лет зампред ВТО М. А. Светлакова, будет изложено, что дом был необходимым образом законсервирован и взят под охрану. А в действительности?

Последний из его жильцов обрывал телефоны ВООПИК, Малого театра и Главного управления культуры Исполкома Моссовета: «Примите меры к охране: уеду – сожгут». К тому же с незапамятных времен в доме находилось около 20 предметов красного дерева: «Спасите мебель. Ведь она 1830– 1840-х годов – пригодится для будущего музея». Ни одна из названных организаций подобных забот на себя не приняла.

Через несколько недель после выезда последнего жильца вспыхнул пожар. Причина – неотключенная энергосеть. Пожары продолжались и в дальнейшем: близость Центрального рынка говорила сама за себя. Никакой охраны не существовало. Общественники своими силами пытались заколачивать постоянно вскрывавшиеся окна и двери. Особенно беспокойных успокаивали в районе и в ВТО заверениями, что идет работа над технической документацией, ждать осталось недолго.

Но только в 1981 году документация была выдана заказчику Спецпроектреставрацией, на 1982 год дом включили в план работ Моспроектреставрации. Оставалось строить, но…

Пройдет еще два года якобы в поисках древесины необходимого сечения, а в 1984 году ВТО обратится к Главному управлению культуры за разрешением вообще заменить дерево при реставрации кирпичом. Практически это означало уничтожить памятник и соорудить очередной новодел, которыми так стремительно стала заполняться для облегчения задач реставраторов Москва.

Борьба за сохранение памятника – не превращается ли она при этом условии в борьбу за его уничтожение? Возведенный заново дом Шаляпина на Новинском бульваре – улице Чайковского, не имеет отношения к великому певцу. В этих стенах Шаляпин не жил и не работал. Новый – именно новый! – дом всегда лишь музейное помещение для условной биографической экспозиции. Разница между яблоком и муляжом яблока – неужели не очевидна подобная несопоставимость, тем более если речь идет о человеческой памяти, эмоциях, обращении к прошлому?

И каждый раз очередная подделка оправдывается техническими трудностями подлинной реставрации: «Вот когда-нибудь, со временем, может быть, наши потомки сумеют…» Но потомки ничего не смогут суметь, какими бы ни были достигнутые ими вершины научных знаний и технического умения. Причина проста – мы не оставляем им материалов для анализа, для более глубокого и на новом научном уровне прочтения материалов, для исправления, наконец, наших ошибок, недоработок, простой некомпетентности. Скажем точнее, не оставляем следов прошлого.