Первые шаги по Тропе: Злой Котел - Чадович Николай Трофимович. Страница 50

– Стало быть, ты допускаешь такую возможность? – принцесса искоса глянула на меня.

– Я же ясно сказал: если иного выхода нет.

– Другого выхода и в самом деле нет. Но те же самые законы естества, заставляющие нас вечно соперничать с королевой, не позволяют нам убить ее. Это то же самое, что самому себе вырвать сердце. Рука не поднимется.

– Но ведь она-то нарушает законы естества, продолжая цепляться за жизнь в непродуктивном возрасте!

– Для нас это значения не имеет. Есть такие пороги, переступить которые нельзя даже под страхом смерти.

– Тогда мне остается только посочувствовать вам, а заодно и моему приятелю, – я развел руками. – Очень жаль, но ему придется уйти отсюда без яйца.

– Если ты захочешь… Если ты очень захочешь, он получит яйцо, – мне показалось, что голос принцессы дрогнул.

– Кто же его снесет? Твоя уточка? – сам не знаю, как у меня вырвалась неуместная шутка.

– Я, например, – подбоченившись, она приняла вызывающую позу, обычно означавшую «А чем мы хуже других?».

– Так в чем же дело? Действуй! Будем всю жизнь тебе благодарны.

– Не забывай, что такое станет возможным лишь после смерти королевы. И, если она сама не хочет умирать, ей надо помочь. Не ты ли только что говорил о решительных мерах? А поскольку никто из вещунов и пальцем не посмеет прикоснуться к королеве, этот грех придется взять на себя чужаку.

Наши взгляды наконец-то встретились, и меня словно жаром обдало – и это при том, что с озера дул довольно прохладный ветерок. Разговор и в самом деле становился тяжелым.

Ситуация была настолько ясной, что даже не требовала слов, но я все же уточнил:

– То есть мне?

– Больше некому, – ответила принцесса. – Прости, так уж получилось… Но провидение вкладывает в твои руки не позорный топор палача, а святой меч спасителя.

– С некоторых пор я дал себе зарок избегать любого оружия. Пусть даже оно сияет от святости.

– Твои благие побуждения можно только приветствовать. Но они несовместимы с препонами, которые жизнь ставит нам на каждом шагу. Тебе придется воспользоваться оружием еще много раз, причем оружием самым разным. В том числе и сияющим. А потом ты сам станешь оружием, куда более грозным, чем небесные молнии и подземные бури.

Я не мог ничего возразить и молчал, стараясь разобраться в чувствах, обуревавших меня, но принцесса, приняв это молчание, как знак согласия, продолжала:

– Теперь, когда ты уяснил суть дела, пора оговорить и детали.

– Но я ведь еще не дал своего согласия!

– На словах не дал, – принцесса снисходительно улыбнулась. – Однако внутренне ты уже готов к этому. Не будь я заранее уверена в твоем согласии, то и разговор бы этот не заводила. Даже не принимая во внимание королеву, берусь утверждать, что в глубине души ты одобряешь расправы над старухами. Более того, это соответствует обычаям вашего народа.

Что за ересь она несет, возмутился я. Откуда такие сведения? Неужели где-то в закоулках моей памяти сохранилась ненависть к бабушке, закармливавшей меня в детстве манной кашей. Или виной тому сказки о русских богатырях, сражавшихся с Бабой-Ягой, ведьмами, кикиморами и прочими дамами пенсионного возраста?

А может, это дает о себе знать юношеское увлечение Достоевским? Что скрывать, я частенько ставил себя на место Родиона Раскольникова, но это еще не значит, что меня прельщают его криминальные подвиги. Нет, тут явно какое-то недоразумение! Я не имею ничего против старушек. Пусть живут себе хоть тысячу лет. А разборки среди вещунов меня вообще не должны касаться.

– Ищешь оправдание своей трусости? – презрительно скривилась принцесса. – Радеешь о собственном спокойствии? Учти, бросив нас на произвол судьбы, а проще говоря, приговорив к смерти, ты будешь вечно корить себя.

– А за убийство королевы не буду? – огрызнулся я.

– Искренняя признательность вещунов поможет тебе побороть угрызения совести. А став новой королевой, я смогу оказать тебе много неоценимых услуг.

– Только не надо меня задабривать! Это унижает нас обоих. Твои доводы безупречны. Но пойми, я не созрел для хладнокровного убийства. У меня нет причин ненавидеть вашу королеву. Наоборот, я должен благодарить ее.

– Верь или не верь, но слух тебе вернула я, – сказала принцесса. – Это можно было сделать и раньше, но до определенного момента ты был нужен мне именно глухим.

– Пусть будет так, но это ничего не меняет.

– Пойми, то, что ты сделаешь, не будет убийством. Она уже практически мертва. Это наполовину труп, жизнь в котором поддерживается всяческими ухищрениями. Твое вмешательство лишь довершит приговор, однажды уже вынесенный природой. Почему тебя нужно уговаривать, как капризного ребенка?

– Мне надо подумать, – со стороны могло показаться, что я ломаюсь, словно красна девица, но ведь речь шла не о каких-то пустяках, а об одном из наиболее предосудительных преступлений.

Однако принцесса не собиралась давать мне ни малейшей поблажки.

– Это невозможно! – заявила она. – Для любого знатока душ твои мысли звучат сейчас истошным воплем. Как только мы вернемся в обитель, королева сразу заподозрит неладное. И тогда все, кому не лень, сбегутся к ней на выручку.

– Не могу же я вообще избавиться от мыслей! Для этого, наверное, придется умереть.

– Проще будет уснуть. Ходить во сне дано не каждому, но я о тебе позабочусь. Таким манером мы и вернемся в обитель. А проснешься ты лишь в самый последний момент.

– Все у тебя предусмотрено, – моя жалкая попытка улыбнуться вряд ли удалась. – Как мне действовать после пробуждения? Душить королеву как-то не с руки. А на обещанный тобою святой меч рассчитывать тоже не приходится.

– Заставишь ее выпить раствор истомы. Пусть отойдет не в муках агонии, а в счастливых снах.

– Так и быть! – сдался я. – Усыпляй. Что от меня требуется? Смотреть тебе в глаза? Считать до тысячи?

– Ничего не надо, – принцесса взяла меня за руку. – Ты уже спишь.

Говорят, что после гипнотического сна не остается никаких воспоминаний. Однако сновидение, посетившее меня на обратном пути, было из тех, что надолго врезаются в память.

Уж и не знаю, какой мир привиделся мне на сей раз, но я почему-то жил там не один, а вместе с большой, вечно голодной семьей, представлявшейся мне каким-то весьма смутным целым, не распадавшимся на отдельные личности.

Все мои помыслы состояли лишь в том, чтобы накормить домочадцев, а это по условиям сна было не так-то и легко. Однажды после долгих поисков мне удалось подрядиться на довольно выгодную работу – кажется, что-то копать.

Когда условия договора были мною выполнены, хозяин, ссылаясь на отсутствие наличных, предложил рассчитаться натурой. Пришлось волей-неволей согласиться.

Заполнив всякой всячиной огромную плетеную корзину, он вручил ее мне. Назад я отправился в самом радужном расположении духа. Каково же было мое разочарование, когда по прибытии в родной дом обнаружилось, что все продукты: мука, соль, перец, сахар, масло, крупа – навалены в корзину без всякого разбора, вперемешку. Получилась отвратительная каша, которую отказались есть даже собаки.

Как я негодовал! Как только не проклинал чужую безалаберность и собственное ротозейство!

Что, спрашивается, может означать такой сон? К чему он – к богатству, к кишечному расстройству, к неприятностям, к перемене погоды? Надо будет при случае поинтересоваться у вещуна…

– Хватит спать! – принцесса отвесила мне легкую затрещину. – Просыпайся. Мы уже пришли.

Действительно, я стоял прямо перед входом в покои королевы, но на сей раз вокруг меня было пустынно и тихо, словно в храме древнего божества, отвергнутого своими приверженцами.

Опережая мой неизбежный вопрос, принцесса пояснила:

– В пищу, приготовленную для придворных, я добавила истому. Все разбрелись по своим углам отсыпаться. Нам никто не сможет помешать.

– Ты не доверяешь даже подругам?