Исполняющий обязанности - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 21

– Ты всех ваших пациентов знаешь?

– Ну не всех, многих, а что?

– Есть среди них такие, кто хотели бы... или решились за что-то отомстить доктору?

– Так на это каждый обдолбанный наркоша способен. А вот взрыв устроить, как Артемовой, это вряд ли.

– Почему?

– А ты сам не понимаешь? – Она уже упорно называла его на «ты», но Турецкий не обижался – у нее это получалось очень непосредственно. – Они же, наркоши наши, с техникой не в ладах. Ручонки трясутся.

Александр Борисович вспомнил аргумент Баранова по поводу какого-нибудь обиженного на него пациента и понял, что девица абсолютно права. Тут мог действовать только совершенно трезвый и здоровый профессионал. А раз это так, то нужно искать взрывника не в кругу врагов доктора, а среди его знакомых и приятелей. Такая вот получалась логика.

– Хорошо, – сказал он, – спасибо за подсказку.

– Это по поводу кого? – удивилась она.

– По поводу ваших обдолбанных, как ты выразилась. Вот прочитай протокол и напиши на этой и обратной стороне, что с твоих слов записано верно. Если что-то не так, поправь.

Она стала читать. Расписалась на одной стороне, перевернула лист, снова прочла и опять расписалась.

– Эй, что это? – нахмурился Турецкий, видя, как она выводит в конце цифры.

– Мой мобильный. На всякий случай. – Она хитро уставилась на него. – Вдруг тебе потребуется что-нибудь срочно уточнить? Так учти, я всегда готова, как юная пионерка.

– Ну ты и хулиганка. – Турецкий улыбнулся, пряча лист в папку.

– Этого ты еще не знаешь! – предупредила она и поднялась. Выпрямилась, потянулась всем телом, предъявив длинные ноги, и добавила: – Если у нас уже все, тогда я пошла?

– Иди, свободна.

Через минуту вернулся Баранов и уже от дверей с вопросительным интересом уставился на гостя. Турецкий сказал:

– Варвара Анатольевна подтвердила ваше алиби, можете не волноваться, к вам по этой части больше вопросов тоже нет. Но я хотел бы вас попросить, Вячеслав Сергеевич, взять лист бумаги и все же перечислить мне как минимум десяток фамилий людей, коих вы можете подозревать во враждебности к вам лично. Ну тех, о которых мы уже говорили у вас дома. Полагаю, поскольку среди наркологов или психиатров вам известны многие, то антипатии круга этих лиц вполне могли распространяться помимо вас также и на покойную теперь Артемову. Не так ли?

– А что? Вполне.

– А среди них могут оказаться не только явные враги, иногда случаются и фальшивые друзья, их нам далеко не всегда удается распознать с ходу. И должности их, пожалуйста. Если помните телефоны – тоже. Следственная работа – это не такая простая штука, уважаемый Вячеслав Сергеевич. А рутинная, нудная и кропотливая работа, так же как и ваша.

– Да-да, в самом деле... Но, я надеюсь, вы не станете сообщать им, будто бы я... Есть же, как я упоминал, этическая сторона!..

– Ни в коем случае, можете на меня полностью положиться, как и в случае с... – Турецкий как бы непроизвольно взглянул на дверь, вслед ушедшей секретарше, – вы понимаете?

Баранов так же непроизвольно кивнул.

– Вот и отлично. Поэтому сделайте одолжение напишите.

И Баранов, хотя по нему было заметно, как он не хотел этого делать, стал писать столбиком фамилии, указывая против каждой должность и телефонный номер – и все по памяти. Она у него была, вероятно, исключительной.

Еще в тот же день Турецкий решил съездить к Алексееву – чтобы окончательно расставить для себя все точки над «и».

Заместитель мэра был «безумно» занят, так предупредила секретарша – важная дама, так повторил и его помощник, который даже попытался выведать, с чем прибыл в мэрию первый помощник генерального прокурора, но Александр Борисович был непроницаем. Пришлось срочно прерывать какое-то срочное совещание и запускать его в кабинет.

– Ну наконец-то! – Это была первая фраза, которой мнимый потерпевший – сейчас Турецкий определял его именно так – встретил важное прокурорское лицо.

Самое невероятное, что с ходу понял и оценил Александр Борисович, заключалось в том, что этот руководитель действительно считал себя абсолютно правым в своих подозрениях. Да что там подозрения! Какие еще они могут быть, когда это твердая его уверенность!

Парадокс заключался в том, что однажды на Алексеева уже была совершена попытка покушения, к счастью неудачная. Стреляли метко, но одна из пуль лишь едва задела макушку Георгия Витальевича, обозначив на ней розовую, безволосую дорожку. Которая, кстати, скоро заросла, и все о ней забыли. Так, во всяком случае, утверждали «злые языки». Но Алексеев долго ходил с перевязанной головой, принимая заботливое сочувствие и сострадание от коллег и посетителей.

Вот, вероятно, с тех пор и отложился глубоко в его душе страх перед заказным убийцей. И потому уже саму весть о взрыве, не говоря о его страшных последствиях, Георгий Витальевич немедленно переадресовал на себя, любимого. Жена якобы оказалась совершенно случайной жертвой. Ужасно, обидно, горько, но... было бы гораздо хуже, если бы дело коснулось его. Такую вот видел во всем происшедшем логику Александр Борисович, и она, честно говоря, даже если бы полностью соответствовала действительности, все равно не вызывала в душе ни малейшего сочувствия к овдовевшему Алексееву.

Но если бы все, что он сейчас чувствовал, рискнул бы изложить в этом кабинете, хотя бы и предельно доказательно, разразился бы невероятной силы скандал! И до тех пор, пока следствие не скажет настоящую правду, вот эту ненужную работу придется тем не менее проводить! И в этом тоже своеобразная и по-своему всесильная логика времени...

Александр Борисович решил не оригинальничать. Он кратко известил чиновника, что указанием генерального прокурора на него, госсоветника юстиции третьего класса Турецкого, возложена миссия – досконально разобраться в этом запутанном деле.

– Да ничего тут запутанного! – воскликнул побагровевший Алексеев. – Не понимаю, кому могла прийти в голову эта идиотская мысль, будто здесь какая-то неразбериха?!

– Именно по этой самой причине, – тоном педантичного учителя оборвал заместителя мэра Турецкий. – Я прибыл сюда, оторвав вас, естественно, от важнейших, государственного значения, дел, чтобы выяснить раз и навсегда главный вопрос, а не заставлять прокуратуру, да и руководство столицы, не говоря уже о президентской администрации, питаться пока сплошными необоснованными слухами и домыслами. Итак, – он положил перед собой на стол новый лист протокола допроса потерпевшего, снял колпачок с авторучки, – чем, как вы полагаете, была вызвана эта жестокая попытка убрать вас? Извините, что я вынужден ставить вопрос с такой римской прямотой. О вашей супруге мы пока речь не ведем, хотя я искренне приношу вам глубокие соболезнования.

– Спасибо... А причин сколько угодно, – стал вроде бы успокаиваться Алексеев. – Да хоть начиная с наших строительных проблем! И пусть я к ним не имею прямого отношения, сам этот факт нельзя рассматривать иначе как попытку не просто устранить с дороги одного из ответственных государственных лиц, а желание придать совершенно иное направление всей политике Московского правительства. Это безусловно!

– Но, прошу прощения, такое важное и чрезвычайно опасное дело, как физическое устранение государственного лица, обычно вызывает и достаточно предсказуемые последствия. Это, к сожалению, смерть какого-нибудь бомжа может расследоваться годами, если еще будет по этому факту возбуждено уголовное дело, – Турецкий сознательно произнес слово с ударением на «у», как это делают в прокуратурах, – а по вашему делу нет никаких сомнений, что следствие уже в самое ближайшее время способно выйти на заказчиков. Но с одним непременным условием, Георгий Витальевич! Вы должны прямо при мне, сейчас, продумать и назвать лиц, на которых падает ваше подозрение. А уж раскручивать их, требуя признательных показаний, – это сугубо наше собственное, профессиональное дело. Найдем мы, разумеется, и исполнителей, с этим тоже, я уверен, проблем не возникнет, особенно когда дело на личном контроле у генерального прокурора! Если бы вы только слышали, какой это был гром среди ясного неба! Повторять слова президента, адресованные нашему генеральному, Владимиру Анатольевичу Кудрявцеву, я вам не стану, но, можете мне поверить, я бы не хотел их слышать в свой, скажем, личный адрес. Итак, я вас слушаю.