Времена не выбирают - Мах Макс. Страница 168

У Кирилла голова пошла кругом, когда он попытался сопоставить годы, складывающиеся в десятилетия, и неисчислимые километры звездных расстояний с историей жизни и смерти в совершенно разных мирах, лишь условно связанных между собою мирах. Но факт оставался фактом, вот перед ним разворачивается действо, которое произошло – если верить Виктору – десять лет назад черт знает в какой дали от планеты Земля, притом именно этой планеты, а не той, с которой прибыл сам Урванцев.

А Кусмицкий умер в тридцатые годы двадцатого века в его, Урванцева, мире. Если Кирилл и знал биографию этого талантливого, но неудачливого художника, то давно уже забыл. Но он знал совершенно определенно, что в двадцать первом Кусмицкий написал портрет Дарьи, и вот что характерно: изобразил ее именно такой. Такой она и осталась навсегда: молодой, бешено красивой, сильной и решительной, женщиной-бойцом, не ведающей преград, не знающей слова «невозможно». Одень эту Нор в черную потрепанную кожанку и простую солдатскую гимнастерку и…

– Да, – подтвердил Кирилл. – Я о ней. Она…

– Ну же, – гаркнул прямо над его ухом Виктор. – Телись, комбриг! Что ты, как баба: она, оно… Где ты ее видел? На кого она похожа? Ну!

«На кого она похожа?»

– На мою прабабушку, – чувствуя себя последним идиотом, ответил Урванцев и, оторвав наконец взгляд от королевы Нор, посмотрел на стоящего рядом с ним Виктора.

– Какую, мать твою, прабабушку?! – Кажется, Виктор ожидал от него чего-то совсем другого, но что есть, то и есть.

– На Дарью Крутоярскую, – объяснил Урванцев. – Мою прабабушку.

– Что?! – Теперь, хотя и непонятно с какого рожна, пришла очередь удивляться Виктору. Услышав ответ Урванцева, он буквально обалдел, притом настолько, что даже не смог этого скрыть. – Что ты сказал? Как ее звали?

– Дарья, – ничего не понимая, ответил Кирилл.

– Дарья, – повторил за ним Виктор, быстро беря себя в руки. – А фамилия?

Сузившиеся глаза таинственного Хрусталя смотрели сейчас на Урванцева, как два ружейных ствола.

– Крутоярская.

– А мужа ее как звали? – неожиданно спросил Виктор.

– Иван, – автоматически ответил Урванцев. – Иван Николаевич Крутоярский.

– Иван Крутоярский, – Виктор произнес имя его прадеда почти шепотом. – Иван Крутоярский… Участник Гражданской войны… Он ведь был участником Гражданской?

– Да, – кивнул Урванцев. – А вы откуда…

– Неважно! – перебил его Виктор. – Потом. Как думаешь, мог его Троцкий часами наградить?

– Почему мог? – удивился совершенно сбитый с толку Урванцев. – Лев Давыдович наградил его часами за взятие Красноярска, только часы эти потом пропали.

– В каком году пропала Дарья? – снова перебил его Виктор.

– А вы откуда знаете? Вы же… – Урванцев уже совершенно ничего не понимал.

– Отставить вопросы! – приказал Хрусталь, который с волнением уже совершенно справился. – Все вопросы потом. Она пропала, ведь так? Когда?

– В двадцать втором. – Урванцев уже понял, что существует нечто, чего он не знает, но о чем знает Хрусталь, нечто такое, что, возможно, объясняет удивительное сходство между Дарьей Крутоярской и этой их королевой Нор. В чем тут дело, он, скорее всего, когда-нибудь узнает, но случится это потом, а сейчас лучше всего не выводить Виктора из себя и отвечать на его вопросы, тем более что не военные тайны врагу выдает. Истории этой больше восьмидесяти лет, так с чего бы и не рассказать?

– В двадцать втором, – ответил он на вопрос Виктора. – Это вообще-то известная история. Я имею в виду, у нас известная. Иван и Дарья Крутоярские! В Западной Сибири их все знали. В двадцать втором Иван Крутоярский был уже членом Сибирского бюро, а Дарья – зампредом Красноярского Губчека. Время было неспокойное, а должность у нее, сами понимаете, но она часто нарушала правила и ездила одна. И в сентябре двадцать второго, так получилось, тоже поехала одна, по лесной дороге… Ну, в общем, на следующий день поднялась тревога. Ее искали. Нашли лошадь ее Пчелку, она, по-видимому, ногу сломала, и Дарья ее пристрелила и пошла пешком… Нашли семерых белобандитов и самого ротмистра Колчанова – он в тех местах большой известностью пользовался, – но рассказать уже ничего никому не мог, потому что Дарья, похоже, их всех убила, однако сама тоже пропала. Без следов. Так что никто так и не узнал, что с ней случилось. Пропала, и все. У нас говорят «тайга дала, тайга взяла».

– Дала, говоришь, – задумчиво процедил сквозь зубы Виктор, доставая из кармана трубку. – Дала, взяла. – Он прикурил от какой-то фантастической зажигалки и выдохнул дым. – Что значит: дала?

– Не знаю, – пожал плечами Урванцев. – Так дед говорил, а он все-таки в тех же местах вырос, но я подробностей не знаю.

– А откуда ты, кстати, знаешь, как она выглядела? – спросил Виктор.

– Портрет остался, – объяснил Урванцев, снова вспоминая этот знаменитый, многократно растиражированный портрет. – Его в двадцать первом написал маслом один наш сибирский художник. Это считается лучшим из всего, что он сделал… Ну, она… Он говорил потом, что Дарья была такая, что он просто не мог по-другому. Вдохновила или что, но это очень известный портрет и хороший, яркий. Потом он у деда в кабинете висел, портрет этот, а сейчас у моего отца.

– Понятно, – пыхнул трубкой Виктор. – Все с тобой, товарищ комбриг, понятно. Значит, рыжая с зелеными глазами?

– Да, – уже спокойно кивнул Урванцев. – Именно так. Рыжая и глаза зеленые, и лицо… – Он кивнул на «панно», где королева с волосами цвета меда с красным вином, увенчанными золотой диадемой, встала с колен и стояла теперь перед замершим в оцепенении амфитеатром. – Высокие скулы, полные губы… Ну что я тебе буду говорить! Ты на нее посмотри! Одно лицо! Примерь на нее кожан, юбку длинную и гимнастерку – Дарья!

– Интересные дела. – Виктор, чуть прищурившись, взглянул на панно, потом перевел взгляд на Урванцева и неожиданно хитро подмигнул: – Очень интересные! Ты вот что, Кирилл, – сказал он после секундной паузы. – Ты это пока никому больше не рассказывай. Даже ей, – добавил он, поведя глазами в сторону Деборы, все время разговора стоявшей молча рядом с Урванцевым и только переводившей взгляд с панно на разговаривающих на непонятном ей языке мужчин и обратно на панно. – Я тебе потом все объясню. Слово? А ты молчи и ничему не удивляйся. Договорились?