Каинов мост - Галеев Руслан. Страница 45

Пока Монгол с тихим матерком пытался просочиться сквозь забитые пробками улицы, я сидел на заднем сиденье и разглядывал самопальную диггерскую карту московских катакомб. Карта была поделена на лоскуты четырех разных цветов. Большая часть закрашена желтым цветом, по которому неровным, почти детским почерком шло тщательно выведенное фломастером пояснение: «Зона, контролируемая внутренними службами метрополитена». Меньше всего на карте было серого цвета, тем же почерком надписанного: «Гаммельн, территория крысоловов (безопасно)». Кусок карты чуть больше был закрашен красным карандашом и обозначался как «Ареал Ниху». Все остальное пространство, лишь ненамного меньше, чем зона метрополитена, осталось нетронутым.

— Монгол, а кому принадлежат незакрашенные области? — спросил я, не отрываясь от карты.

— Никому, — ответил Монгол, — это либо спорные территории крысоловов и Ниху, либо нейтральные. Большая часть нейтралки не изучена. Диггеры чаще бывают на территории Ниху, чем на нейтралке. Говорят, даже у Низового не так опасно.

— Даже так…

— Кресты видишь на белых пятнах? — Монгол бросил на меня быстрый взгляд в зеркало заднего вида.

— Угу, вижу. — По карте именно в белых районах было проставлено с десяток черных крестов.

— Это глубокие провалы, тоннели вниз. — Монгол прервался на ритуал долгого щелканья зажигалкой и прикуривания. — И диггеры уверены, что они ведут непосредственно в преисподнюю. Только один из них рискнул туда спуститься, да и то только потому, что терять ему было нечего. Но он никому и ничего не расскажет.

— Почему?

— Потому что этот диггер — я.

Мы продвигались рывками в очередной пробке где-то в районе Красных Ворот. Над перекрестком на столбе блестело пятно маркера ДПС, но он даже не пытался повлиять на движение. В час пик это было бесполезной тратой энергии.

— Я так понимаю, никакой преисподней там нету, — сказал я.

— Есть, но она чуть ниже. А как раз с того уровня в преисподнюю ведут ворота…

— Вот как… А на том уровне тогда что?

— Третье метро…

— Ого. Ты хочешь сказать, что…

— Я тоже бы не поверил. Но ты скоро сам все увидишь.

— Подожди. То есть это все правда — черная бригада, открытые поезда, стальной причал, подземное море?

— Все, — затылок Монгола качнулся, — до последней буквы в легенде.

— Тогда я, пожалуй, не откажусь оказаться чуть ближе к преисподней… — усмехнулся я и потянулся за сигаретами.

Немногим не доезжая до улицы Академика Сахарова, Монгол сбросил скорость, а потом припарковался напротив высокого серого дома с узкими окнами-бойницами и мрачными мавританскими арками, наглухо забитыми тяжелыми воротами. Небо хмурилось совсем низко, облака на глазах пропитывались тяжелой синевой. Дождичек бы, в общем, не помешал бы при такой духоте… Минуты через полторы в створке арочных ворот открылась неприметная с первого взгляда калитка, и наружу, перешагнув высокий металлический приступок, вышел крепенький мужичок лет под пятьдесят. На мужичке была классическая спецовка, слегка даже присыпанная чем-то белым. Впрочем, и по комплекции хозяин спецовки вполне бы мог во времена оно пробавляться, таская вверх-вниз мешки с зерном и мукой. Сейчас, пожалуй, таких профессий уже и нет…

— Приглядись, — не оборачиваясь велел Монгол, и я пригляделся. Первое, что сразу бросалась в глаза — красное лицо, какое бывает только у здоровяков из Нечерноземья либо у гипертоников. Но гипертоника мужик не напоминал никак. Кто кого передавит… Когда он повернулся к нам спиной, я углядел на его спецовке трафаретную надпись: «ЗАО «ШОЛОМ». ОБЛИЦОВКА. БЫСТРО, НЕДОРОГО, КАЧЕСТВЕННО». Не обращая на нас внимания, мужичок вынул из кармана изрядно смятую пачку, выбил сигарету, и неторопливо, как-то даже степенно ее раскурил.

— Это Облицовщик, — не оглядываясь, пояснил Монгол, — твой проводник. Старый диггер, не подведет. Но он отведет тебя только до крысоловов. Дальше придется идти самому… С картой разберешься, курьер?

Я кивнул, открывая дверь.

— Тогда вот тебе еще небольшой подарок, — Монгол сунул руку в бардачок и достал оттуда старую опасную бритву, — пригодится.

— Поиграем в Хичкока, — делано усмехнулся я и вылез из машины.

Облицовщик затушил недокуренную сигарету об ворота, глянул на меня глубоко посаженными глазами и снова исчез в калитке. Я двинулся за ним. Когда густая арочная тень накрыла меня огромным капюшоном, Монгол вылез из машины и окликнул меня:

— Эй, нига!

Я обернулся.

— Там внизу можешь наткнуться на Слепого Сторожа. Передай ему привет от меня. Но не слушай его, он придурок.

— Мне бы еще добраться до низа, — ответил я.

— Доберешься, — усмехнулся Монгол и тряхнул дредами, — куда ты денешься.

— Зря обернулся, — вздохнул я и шагнул в калитку.

Круг четвертый

ТИГРОВАЯ МАНТРА

Никогда бы не подумал, что Москва может так долго гореть. Так упорно, так по носорожьи упрямо бить в небо пизанскими башнями дыма и гореть наперекор бетону, арматуре, стеклу. Даже каменный Кремль, от которого теперь остались только руины, развалы красно-кирпичных груд, да нелепо покосившийся остов Спасской башни, — там-то чему гореть? — ан нет, уже который день все дымится и дымится… Словно само тело земли тлеет, выписывая черные письмена по низкому серому небу… Как на картинах всех этих неоготических художников, имена которых никогда не запоминаются. Очень похоже. Особенно на одного… хм… не помню имени. Его, кстати, ослепили. Чтоб не повторил… А потом то ли утопили, то ли задушили… Или он сам повесился, не знаю точно, не моя была смена.

Да, Москва горит… Под тихое нутряное гудение киноаппаратуры, фиксирующей историю города для архива, под щелчки автоматических цифровых камер, фиксирующих то же самое с той же целью, под едва слышный скрип сейсмологических самописцев. И в то же время только для меня, only for… Это я стою чуть левее окна и выглядываю сквозь жалюзи наружу, страшась шальной, а то и злонамеренной, снайперской пули. Я — последний архивариус этого города, перешагнувшего девятисотлетний рубеж, чтобы быть в очередной раз разрушенным варварами и снова подняться из пепла, — а он поднимется, законы исторических циклов никто не отменял, — отстроиться, измениться согласно новым условиям и быть в очередной раз сожженным новыми варварами, рожденными новым городом, возвысившимся в новых условиях. На новых костях, если хотите. Исторические условия развития государства — универсальны и незыблемы. Как физические законы и человеческие суеверия. Впрочем, нечеловеческих суеверий не бывает.

Помнится, во время студенческой архивной практики я наткнулся на летописный документ, повествующий о разорении Москвы татаро-монголами. Документ этот не оставлял сомнений в том, что город был сожжен дотла, о чем, впрочем, и так было известно. Но он невероятно заворожил меня своей поэтичной циничностью. Спустя десять лет, когда я сам стал архивариусом Москвы, я нашел этот документ, и с тех пор он постоянно лежит на моем столе.

Однако же вот: стоит снова, и снова горит. Так что единственное, о чем не стоит беспокоиться сегодня, это о судьбе Москвы. Я не беспокоюсь.

К тому же документу прилагается отчет археологической экспертизы, где сказано: «То обстоятельство, что 19-й и 20-й пласты не различаются по вещевому материалу, объясняется отсутствием сколько-нибудь значительного перерыва в существовании города, который, видимо, восстановился после татарского разорения очень быстро. В противном случае здесь была бы какая-нибудь стерильная прослойка либо разрыв в датах находок, как это уже приходилось констатировать для других периодов. При новом строительстве города, возможно, производились какие-то перекопы более древних слоев. На это указывает, например, находка в 19-м пласте раскопа VIII серовато-зеленой цилиндрической стеклянной бусины, какие датируются обычно X-XII вв…» Ну, и так далее. Надо заметить, что Риму (первому Риму) повезло меньше. Как ящерица хвост, Москва отращивает будущее в любых обстоятельствах. Я предполагаю, что собака зарыта даже не в самом этом городе, то есть не в камне, фундаментах и арматурных сетях, а в его природе, в жизни Москвы, в этом органико-неорганическом симбиозе, который существует независимо от внешних факторов. То есть даже уничтожение города является вполне органичным действом в природе данного образования, не влияющим на сам факт существования синтеза, а лишь обозначающим новый виток эволюции странной псевдобиологической формы существования. А может, даже и не виток, а продолжение цикла. Пепел же удобряет… Время соответственно лечит.