Проблеск небес - Смит Барбара Доусон. Страница 37

– Не вы отвечаете за него. – Переведя дыхание, она добавила: – Сегодня я кое-что поняла. Под вашей развязностью все же скрывается что-то хорошее.

Берк смущенно заерзал на скамье, ибо ее проницательность странным образом испугала его. Этого он и хотел: убедить Кэтрин, что он чего-то стоит. Но тут же почувствовал неловкость от незаслуженной похвалы.

– Питер напоминает мне брата, вот и все.

– Правда? – В ее голосе звучала радость. – Вы никогда не упоминали, что у вас есть брат. Должно быть, он моложе вас, поскольку наследник – вы.

Господи! У Гришема сжалось горло. Он никогда не говорил о Колине. Ни с кем.

– Он был старше. Он давно умер.

По сдержанному тону Берка Кэтрин сразу поняла, что коснулась больного места. Ей захотелось вернуть свое невольное замечание обратно. Берк большой темной тенью сидел на скамье, вглядываясь в погруженный в ночную темноту сад, как будто общаясь с тенями из своего прошлого.

– Простите, – прошептала она.

– Ничего, – коротко ответил он. – Это не ваша вина, а моя.

– Ваша? Что вы хотите этим сказать?

Он молчал, своим нежеланием говорить вызывая у нее еще большее любопытство. Ее поражала мысль, что и он страдал и пережил горе, как и все остальные смертные.

– Расскажите мне о брате. – Ей нравилось ощущать силу его тонких пальцев, и Кэтрин снова положила на его руку свою. – Пожалуйста.

Гришем повернулся, и она скорее почувствовала, чем увидела его горящий взгляд. Из дома доносилась мелодия деревенского танца, но для Кэтрин бал был уже далеко, за тридевять земель от этого укромного уголка в ночи, напоенной ароматом роз. Она только сейчас начинала понимать всю глубину чувств графа. Берк Гришем был чем-то большим, чем просто подлым распутником. Ей хотелось содрать с него этот цинизм, вопреки опасению, что, узнав его ближе, она только укрепит возникшую между ними связь.

Она вспомнила его странное замечание об этой беседке. Как он догадался, что когда-то она была ее тайным убежищем? С тех пор как Кэтрин узнала о смерти мужа, она больше не приходила сюда. Однако казалось, Берк знает о ней то, о чем мог бы знать, если бы читал ее мысли. Это пугало. Гришем насильно вторгался в ее жизнь.

Она напомнила себе, что они были чужими, связанными лишь памятью об Альфреде. Ей не стоит ожидать, что он поделится с незнакомкой самыми сокровенными мыслями, поскольку сама она хранила свои тайны.

– Не обращайте внимания на мои вопросы, – мягко заметила Кэтрин. – Я не буду любопытствовать. У меня нет никакого права…

– Может быть, и есть. – Сжав руки в кулаки, Берк вскочил на ноги. – Так вы хотите узнать мою историю? Хорошо, я расскажу. Увидите, что я не такой уж хороший, как вы думаете.

Эта вспышка гнева озадачила Кэтрин. Она невольно подумала, не вызвано ли его волнение рвавшимися из его груди чувствами. Может быть, ему необходимо поговорить, облегчить глубоко спрятанную в душе боль.

– Я слушаю, – тихо сказала она.

– Колин был старше меня на четыре года, – начал Берк. – В то последнее лето, которое мы проводили дома неподалеку от Уимблдона, ему было одиннадцать. Нам вечно попадало за проделки, и Колин защищал меня.

– Каковы же были эти проделки?

– Он выпускал в церкви из корзины цыплят, прятался под лестницей и заглядывал под юбки служанкам… Теперь это не имеет значения. – Гришем издал странный горловой смешок. – С Колином жизнь никогда не была скучной. Он был мастером придумывать все новые забавы. Пока не наступило время, когда все пошло наперекосяк.

От циничной усмешки, прозвучавшей в его голосе, у Кэтрин дрогнуло сердце.

– Что произошло?

Он заходил взад и вперед по освещенной лунным светом лужайке.

– Однажды после чая Колину пришло в голову поиграть в разбойников и взять настоящее оружие из оружейной комнаты отца. Шкафы с ружьями были заперты, но я стащил ключ и мы взяли пару пистолетов. Затем добрались до лондонской дороги, нашли удобное местечко возле живой изгороди и стали ждать очередную карету.

Гришем замолчал, и Кэтрин напрягла зрение, чтобы в темноте разглядеть его лицо. Она по памяти представила его высокий лоб, смелый взгляд глаз, упрямые скулы, а затем смягчила эти черты до образа мальчика семи лет.

– И?.. – спросила она.

– Дело шло к вечеру, когда мы услышали стук колес и звон упряжи. Когда показалась карета, Колин велел мне выйти на дорогу и остановить ее. Но в этот раз… – Берк потер затылок, как будто пытаясь прогнать боль. – Но в этот раз мне было очень страшно.

– Это понятно. Брат хотел заставить вас?..

– Нет. Он назвал меня младенцем и сказал, что все сделает сам. Я как сейчас вижу – вот он выходит на дорогу, размахивая пистолетом, и кричит: «Кошелек или жизнь!» Кучер натягивает вожжи. Фыркают лошади. В карете раздается крик женщины. Затем кучер поднимает свой пистолет.

Кэтрин охватил страх. Она вспомнила о другой карете, выскочившей из темноты, ржание лошади и удар копыт.

– Но ведь было видно, что Колин совсем ребенок.

– Он был высоким для своего возраста, почти как взрослый мужчина. Он прикрыл платком нижнюю часть лица. И изменил голос. – Берк глубоко вздохнул, словно собираясь с силами. – Кучер испугался и выстрелил. Пуля попала Колину в грудь. Была кровь… так много крови.

Кэтрин сжалась, чувствуя всю глубину страданий Берка. Прохладный ветерок обвевал ее горящие щеки. Словно шепча слова сочувствия, шелестели листья. Все, что приходило ей в голову, было лишь банальными фразами, бессильными утешить маленького мальчика, чей ужас все еще жил в душе взрослого мужчины.

– О, Берк! Как вы, должно быть, были перепуганы.

Он пожал плечами:

– По злой иронии судьбы наши пистолеты даже не были заряжены. Мы всего лишь играли.

Кэтрин встала и, подойдя к Гришему, коснулась его рукава, жалея, что не может стереть этот ужас из его памяти.

– Вы же ничего не могли сделать.

– Я мог бы остановить Колина, – с гневом сказал он, отступая назад. – Я не должен был воровать пистолеты. И я должен был иметь смелость, чтобы самому выйти на эту дорогу.

– И умереть вместо брата? – изумилась Кэтрин.

– Да! Он должен был жить. Он был умнее, храбрее меня и был лучшим сыном.

Кэтрин покачала головой.

– Ради Бога, вам было всего семь лет. Это Колин должен был думать, что делает.

Берк резко отвернулся, как бы отметая ее рассуждения.

– Вы еще не слышали самое страшное. Я поднялся и побежал. Я добежал до дома и спрятался в погребе. Я боялся, что меня высекут.

– Так вы же испугались. Любой ребенок бы испугался. Кучер мог застрелить и вас.

– Вы не понимаете. Я только хотел избежать наказания. В то время как мой брат лежал в грязи, истекая кровью, я, дрожа и плача, прятался за полками в винном погребе. – Он хрипло рассмеялся. – Я поступил как жалкий трус, так и сказал мой отец.

Кэтрин была потрясена.

– Отец вас так назвал? Он не мог так думать.

– Почему же? Это правда.

– Послушайте! Как он мог быть таким… таким жестоким, когда вы уже пострадали?

Берк не слышал ее.

– Самое меньшее, что я мог сделать, – это позвать доктора. Или остаться рядом с Колином, поддержать его в последние минуты.

Самобичевание Берка встревожило Кэтрин. В юности она все время завидовала людям, которых судьба наградила настоящей семьей. Сейчас она видела, какое это горе – потерять любимого брата. И обвинять себя в этой трагедии.

– Но когда-то отец должен был вас простить.

– Как он мог? Я все время напоминал ему о смерти брата. Меня отослали в школу, и я оставался там даже на каникулы.

– А как же ваша мать? Разве она не вступилась за вас?

– Она слегла от горя и больше не вставала. Через год мама умерла.

Несмотря на то что он говорил сдержанно и спокойно, Кэтрин видела перед собой отвергнутого маленького мальчика, лишенного любви, подавленного сознанием своей вины. Поступок его родителей возмутил ее. Они были так эгоистично поглощены оплакиванием своего погибшего наследника, что отказали в любви живому сыну, который нуждался в родительской любви.