Виновник торжества - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 20

– Кто обнаружил тело? – продолжал задавать вопросы Гоголев, когда соседи, испуганно заглянув в лифт, отправились домой.

– Сосед из восемнадцатой квартиры, Карпин Иосиф Наумович. Я уже его допросил. Он возвращался из гостей в десять часов тридцать минут. Говорит, зашел в подъезд, а света нет. Когда он в шесть часов вечера уходил, свет горел. На втором этаже лампочка есть, так что нельзя сказать, что совсем темно было. Он вызвал лифт, и дверь сразу открылась, то есть лифт оставался на первом этаже после убийства. Если бы кто-нибудь им пользовался, то увидел бы убитую... Карпин говорит, что сразу понял, что девушка мертвая. Вид у нее был истерзанный, одежда изорванная, голова лежала на груди, будто у нее шея сломана. Он в первую секунду ее и не узнал. А когда футляр от скрипки увидел рядом, догадался, что это Краснова. А потом уже по волосам убедился, что это она. Волосы у нее светлые, совсем белые, она натуральная блондинка... Говорит, ему даже плохо стало, тошнить начало... Позвонил соседям на первом этаже, попросил милицию вызвать. Идти к родителям он наотрез отказался.

– Так они еще не знают?

– Уже знают. Соседка с первого этажа сообщила. Решили, пусть лучше она сходит. Она врач-психиатр. Взяла какие-то таблетки и с ними пошла. Она у них сидит сейчас. Там еще полно народу.

– А что за люди?

– Думаю, гости. Они что-то праздновали, песни пели... Мы когда приехали, Женя с Юрой здесь остались, а я сначала с Карпиным поговорил, а потом к Красновым зашел. Хотел с родителями поговорить. Но эта соседка-врач сказала, что мать нам ничего не сможет сказать, она ей две таблетки феназепама дала, та и сидит заторможенная. Того гляди отключится. Папаша какой-то смурной мужик, ничего толком сказать не может. Мальчишки, братья этой девушки, ревут, напуганные до смерти.

– Хорошо, с матерью ты завтра поговори, когда она немного в себя придет. Может, она знает, откуда ее дочь возвращалась. Надо проследить ее контакты. Поговорить с друзьями, выяснить образ жизни и поведение... В общем, начинай с исходной информации, – распорядился Гоголев. – А Мартынов уже уехал?

– Да, они с фотографом уехали. Семен Иванович пообещал сразу в лабораторию заехать, а Мартынов рванул в Бюро судебной медэкспертизы.

– Что он там забыл? – удивился Гоголев. – Свою часть работы он уже провел. Не стоять же у них над душой... Впрочем, он всегда следует протоколу.

– Да я ему тоже сказал, что завтра результаты экспертизы будут не раньше одиннадцати. А он говорит, что два изнасилования с убийством за неделю, да оба совершены в лифте – это уже серийность. Все равно не уснет. А там как раз Макеев сегодня, приятель Жени. Вот он и хочет поскорее результаты заполучить...

– Ладно, вы тут следами займитесь, а я, пожалуй, поеду. Подумать надо. Завтра обсудим все.

Гоголев сидел на кухне и пил некрепкий чай, поскольку щадил свое сердце. Зато сахара по рассеянности вбухал в чашку столько, что чай скорее напоминал сироп. В спальне на широкой супружеской постели сладким сном спала жена, но себе он даже думать запретил, что неплохо бы и ему пристроится под ее теплый бочок. На часах уже было три, а сна ни в одном глазу. Гоголев размышлял, в чем его ошибка. Его мучило сомнение в причастности Карагодина к убийству Ольги Алехиной. До этой ночи все было как надо – есть вещественное доказательство, неопровержимые улики и признание самого преступника – и все это свидетельствовало против Карагодина. Следственная группа работала оперативно, Виктор Петрович даже расслабился слегка, радуясь тому, какой высокий темп набрали опера и как легко стекалась к ним информация. Два дня назад он передал материалы дела в горпрокуратуру, и вчера старший следователь Иннокентий Сигалов предъявил Карагодину обвинение. Вчера же оперы отметили завершение дела щедрым возлиянием в соседнем баре, поскольку все как-то разом поистратились и пришли к дружному решению – скромность украшает человека. А в данном случае и скромность празднования приятного события. И сегодня весь день они пребывали в том приподнятом настроении, которое обычно наступает после хорошо проделанной работы.

Когда несколько часов назад Гоголев зашел в подъезд дома на улице Некрасова, его как будто что-то кольнуло. Картина, которая открылась ему с порога, уж очень напоминала события недельной давности: распахнутая дверь лифта, знакомые озабоченные голоса Крупнина и Салтыкова, а главное – причина, которая собрала их здесь... И теперь, выкуривая сигарету за сигаретой и стряхивая пепел прямо в пустую чашку, потому что пепельница осталась в спальне, а ему не хотелось будить жену, Гоголев напряженно думал, что же ускользнуло от его внимания, что могло повлечь за собой ошибочное решение. Он вспоминал сначала категорический отказ Карагодина признать свою вину, потом неожиданное изменение его показаний. Затем его невозмутимость, когда его привезли на место преступления и странную радость в глазах, когда внимание всех присутствующих было устремлено на него, а он с гордым видом выхаживал перед ними, а потом охотно демонстрировал на манекене, как душил свою жертву. Карагодин откровенно позировал перед видеокамерой, при этом он как будто ожидал одобрения. В какой-то момент Гоголеву показалось, что Карагодин чувствует себя участником спектакля, и когда следственный эксперимент закончился и все стали рассаживаться по машинам, а Карагодину опять на запястьях защелкнули наручники, на его лице отразилось разочарование. Он так вошел в роль главного действующего лица, что, видимо, ждал аплодисментов. Но спектакль длился недолго и на бис его не вызывали...

«Надо будет завтра еще раз посмотреть отснятый материал», – подумал Гоголев и почувствовал мгновенную усталость. Он взглянул на часы и удивился – было начало пятого. Нужно поспать хоть немного – уговаривал он себя, устраиваясь рядом с женой и стараясь не разбудить ее. Но под его тяжелым телом кровать заскрипела, закачалась, и сонный голос спросил:

– Что, пора вставать?

– Спи, еще рано. – И погладил ее по плечу.

– Слава богу, а то я не выспалась. – Жена повернулась к нему лицом и уткнулась в его плечо, уютно посапывая...

В два часа дня опергруппа в полном составе собралась на просмотр видеосъемки. Вид у всех был уставший, с утра уже пришлось побегать. Поквартирный опрос – дело не простое. Работу нужно начинать рано утром, чтобы застать жильцов дома, все спешат по делам, и не каждый расположен отвечать на вопросы следователей. Но в этот раз соседи искренне старались помочь – в подъезде было немало женщин и молодых девушек, все были напуганы, а Катю Краснову в доме любили. К сожалению, никто ничего не видел и не слышал...

Взгляды следователей были устремлены на экран. Тишину нарушил взволнованный голос Салтыкова:

– Виктор Петрович, смотрите, как же мы не заметили, он ведь манекен душит двумя руками!

– Стоп! – скомандовал Гоголев, обращаясь к Семену Ивановичу. – Отмотай немного назад!

Несколько секунд все напряженно всматривались в действия Карагодина на экране. Наконец Гоголев утвердительно произнес:

– Да, а следы на шее Алехиной от одной руки. Это наша грубейшая ошибка... Как мы ее пропустили?

– Карагодин вел себя так уверенно... Видели?

Он от кустов прошагал прямо к подъезду, как на параде. А когда ему сказал Юра показать, как он душил Алехину, он тут же, даже не задумываясь, вцепился в этот манекен, да с такой зверской рожей! Кто ж будет сомневаться, если человек так уверенно действует? – подал голос Валера. Вот эта его уверенность и усыпила нашу бдительность.

– Пойдемте в кабинет, посмотрим еще раз на снимки трупа и заключение медиков. – Гоголев быстрым шагом направился к двери.

Час спустя следователи пришли к четкому выводу: Ольгу Алехину задушил не Карагодин.

– Но как же тогда быть с уликами? Ведь Карагодин не только признал бескозырку, но и экспертиза показала, что морфологическая картина волос с его головы полностью совпадает с волосами-уликами на бескозырке. – Валера был в полном недоумении. – Это говорит об одном – он там был, но не факт, что насиловал.