Семейное дело - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 38

— Вот об этом я и собирался с тобой поговорить, — буркнул Виталий Ильич. — Послушай, Толик, как ты это терпишь? — говорил он, чем дальше, тем сильнее взвинчивая себя. — Женатый человек — и допускаешь, чтобы дома тобой помыкали, как ребенком? И как, скажи на милость, это терпит твоя жена?

— Жена терпит, — в том же взвинченном тоне отозвался сын, — но я больше терпеть не намерен. Я сам собирался с тобой говорить и просить, чтобы ты повлиял на маму…

— А ты думаешь, легко повлиять на маму?

Раиса склонилась возле двери кухни, в самом начале коридора, подбирая с пола упавшие вещички; несмотря на деловитость, поза отражала напряженное прислушивание, словно у нее уши росли на спине. Толик, очевидно, уловил это одновременно с Виталием Ильичом и широко распахнул дверь в комнату, где обитало его маленькое семейство:

— Если хочешь поговорить, папа, заходи.

— Я и здесь могу, — заупирался Сумароков-старший, невольно отводя взгляд, упавший на бедро Веры в просвете распахнутого халатика. Вера с удовольствием нянчила девочку, не обращая внимания на застрявшего в дверях свекра.

— Да заходи, заходи, чего ты?

Толик почти насильно (под домашней рубашкой обозначились крепкие мышцы) втащил отца и усадил рядом с женой. Внимательно посмотрел на Веру, как бы призывая ее в поддержку, и подтвердил:

— На маму повлиять трудно. Ей хоть кол на голове теши, поступает так, как считает правильным. Чужое мнение в грош не ставит. Она тебя хоть иногда слушается?

Сумарокова отчасти оскорбило то, что сын отзывается о матери в таком стиле, но, с другой стороны, это облегчало его задачу, и он сухо сказал:

— Мы уже немолодые люди…

— Бросьте вы, Виталий Ильич! — жизнерадостно откликнулась Вера, и Леночка поддержала ее громким «ба-ба-ба». — Вы с Раисой Семеновной замечательно сохранились!

— Сохранились — может быть. — Вот так словечко — «сохранились»! Как подвядшая петрушка в холодильнике! — Но все-таки мы ближе к пожилому возрасту, чем к вашему. Нас уже не переделаешь. Переделывать вас под себя означало бы искусственно вас состарить. То, что годится старикам, не подходит молодым. Мы то и дело конфликтуем. Почему бы не разъехаться?

Сын уставился на него с непонятным выражением лица. Вера перестала потряхивать и похлопывать Леночку, которая прекратила свой заливистый смех и обвела взрослых такими задумчивыми и бдительными темно-синими глазенками, точно понимала больше, чем о ней думали.

— Конечно, — лихорадочно заговорил Сумароков, стремясь заранее развеять возражения, — квартира в наше время — это очень дорого, ни наших, ни ваших сбережений не хватит… Но квартира, в которой мы все сейчас живем, — большая и в хорошем районе. Не составит труда разменять ее на две поменьше… если с доплатой, то одна может быть двухкомнатной, а нам с Раей и однокомнатной довольно… Поначалу будет трудновато, я понимаю, но ведь эти дела быстро не делаются: пока подыщем вариант, пока проверим через риелтора, насколько надежны квартиры, нет ли там прописанных родственников, находящихся в местах заключения, пройдет много времени, Леночка успеет подрасти… Мы не отказываемся присматривать за ней… Но, мне кажется, молодые люди должны стремиться к большей самостоятельности…

Виталий Ильич иссяк. По мере завершения монолога язык все тяжелее и тяжелее ворочался у него во рту; доводы, которые представлялись убедительными, как речи Демосфена, вырвавшись наружу, стали казаться деревянными и туповатыми. К концу речи он уже жалел, что все это затеял. Сын не возражал, глядя на него с изумлением и жалостью.

— Папа, — сказал Толик мягким тоном, словно обращался к Леночке, — конечно, ты прав. Нам с Верой было бы намного удобнее у себя, в собственной квартире, где никто не указывал бы нам, что готовить, во что одеваться, как воспитывать ребенка… Но мы делаем это ради мамы, пойми!

Как это Сумарокову удалось сдержаться и не открыть рот, он до сих пор не понимает.

— Мама? Да мама на вас постоянно ворчит и жалуется.

— Вот именно! А если мы переедем, ей даже пожаловаться не на кого будет. Если хочешь знать, она только этим и живет. Ты этого не видишь, ты все время на работе! Ей нравится, когда есть повод о ком-то заботиться, на кого-то ворчать… Ты что думаешь, я в детстве не замечал, что она любит, когда я болею? Сразу бросается мерить температуру, варить какао, закутывать мне горло шарфом… А я лежу и терплю. Она ведь моя мама, и мне хочется сделать ее счастливой.

Вера улыбнулась, и к последним словам Толик присоединил ироничную ухмылочку, призывая отца не воспринимать сказанное слишком всерьез. Но для Виталия Ильича это стало таким потрясением, что он поспешно поднялся и пробормотал что-то наподобие «об этом стоит подумать». Толик, судя по всему, рассчитывал, что отец немедленно уйдет. Однако Виталий Ильич удивил сына, заявив:

— Да, кстати, совсем забыл, зачем к тебе пришел! Дай-ка мне детскую энциклопедию.

— Какой том?

— О религиях мира.

Роскошная детская энциклопедия издательства «Аванта+» была куплена для Леночки, и, хотя Леночке до нее предстояло еще расти и расти, хранились эти книжищи, облаченные в нарядные суперобложки, все равно в комнате молодых. Время от времени Сумароков брал почитать то один, то другой том на сон грядущий. Особенно привлекали его астрономия и физика: по этим предметам у него в школе были «пятерки», и с отстраненным сожалением (что прошло, того не вернешь) он думал, что, если бы он не связался со своей суматошной профессией, может, занялся бы теорией «черных дыр» или, окончив физтех, работал бы сейчас в каком-нибудь НИИ. Зарплата, конечно, тоже была бы хиленькая, зато — никаких трупов… Однако сейчас энциклопедия потребовалась ему не для развлечения и не для ностальгических вздохов.

Даты терактов в московском метро представляли собой богатую пищу для размышлений — тем, что не поддавались никакому очевидному истолкованию и повторялись через неравные промежутки времени. Не были ли они приурочены к каким-либо памятным датам? И если верно предположение, что терроризм имеет исламский характер, не связаны ли эти памятные даты с мусульманской религией?