Пробить камень - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 31

Плотников вежливо похлопал. Все остальные почувствовали себя членами оркестра, отложившими на время свои инструменты единственно затем, чтобы подчеркнуть виртуозность солиста.

Американец бережно взял флейту в руки, она оказалась очень маленькая, изогнутая и никелированная – это была флейта-пикколо. Он поднес ее к губам, и его физиономия партфункционера или футбольного тренера приняла концентрированно-одухотворенный вид. Мэдисон дунул, и в эту секунду Ермилов вспомнил, что пикколо обычно применяют в тех музыкальных эпизодах, где требуется изобразить грозу, ветер или даже сражение. Резкий свист разрезал тишину, и человек сто в зале одновременно схватились за уши. Более неприятных звуков Ермилову в своей пока еще не длинной жизни слышать не приходилось. Он подумал, что ректору, пожалуй, подфартило.

КИРА

О том, что Кира появилась, Ермилову сообщил Клементьев, он специально разыскал плотников-скую группу, которая на третьей паре сидела в видеозале, где кино показывали видеомагнитофоном через «пушку» на большой экран. Плотникова, разумеется, не было, да и сама «мастерская Бертолуччи» на регулярных занятиях выглядела сильно поредевшей – из мастерской никто не ушел, но многие вели себя очень уж избирательно.

Юрец, покосившись на Боровицкую, задумчиво вертевшую между пальцев потухшую сигарету, выманил Ермилова в коридор. У Ермилова на голове были наушники, он слушал какой-то безымянный джаз, это скрашивало неудачный просмотр. Клементьев знаком попросил выключить плеер, он был немного смущен, он быстро сказал, что ему-то все равно, но вот он предположил, что Ермилову – нет. А в чем дело? А в том, что кто-то видел, как Кирка пришла в институт... Кира? Да, Кира. Потом и сам Юрец видел Киру с Шумахером, который ее в чем-то убеждал, пока они продвигались к актерской кафедре, Шумахер втолкнул ее туда, а сам остался в коридоре.

Ермилов забыл про просмотр и пошел смотреть актерское расписание. Он отыскал ее на подоконнике четвертого этажа. Только что закончились занятия по танцу, несколько ее однокурсников укатывали рояль. Кира забралась на подоконник с ногами и уставилась своими голубыми зрачками в экс-институт марксизма-ленинизма, который располагался напротив. Кира была как Кира. Только немного прозрачнее, чем прежде.

Ермилов стоял рядом уже несколько минут, но она его не замечала. Тогда он тронул пальцами ее щеку, она потерлась об руку, все так же, не зная, кто это, потом наконец повернулась. Лицо было бледное, царапина на левой скуле. Улыбнулась, но так быстро, что через секунду он уже сомневался в этом. Что все это значило – бог весть.

– С днем рождения, – пробормотал Ермилов.

– Это завтра.

– Я страхуюсь, вдруг ты сегодня опять исчезнешь.

– Вряд ли.

– Отметим?

– Нет.

– Ты не хочешь?

– Не думала об этом.

– Давай, а?

– Не получится.

– Нет?

– Нет. У Алинки вечером хахаль новый будет, какой-то ценный тип с НТВ, нельзя упускать. Так что я пока даже не знаю, где стану ночевать.

– Тем более, тогда давай у нас! – обрадовался Ермилов.

Она покачала опущенной головой. Тоже нет.

– Ну... можно в соседней комнате, у Кости, она почти всегда пуста, он же один там, и он будет рад, точно.

– Зачем это тебе, Ермилов?

Он не нашелся что ответить, и время было упущено.

Она спустила ноги на пол. И вдруг согласилась:

– А в конце концов, почему бы и не напиться. Только не выдумывай, пожалуйста, каких-то оригинальных подарков, не надо вообще, лучше пусть стол приличный будет, ладно? – Посмотрела на него внимательней и вдруг сказала: – Или я от тебя отвыкла, или ты какой-то странный стал. Вот о чем ты сейчас думаешь?

– Думаю, – вздохнул Ермилов, – мы кино когда-нибудь снимать будем или нет?

У Кости, в свою очередь, было одно условие – вечеринка не должна помешать ему смотреть «Что, где, когда?». Ермилов, купивший еще до утреннего разговора несколько роз, сам поставил их на стол.

Кроме Киры и обитателей блока 1007, пришли Клементьев, Шумахер, разумеется, и последней появилась Алина, выгнавшая свежего хахаля в шею. Ермилов заметил, что Кира восприняла эту новость безразлично, ее по-прежнему не заботили мелочи вроде вопроса о ночлеге. Поужинали с удовольствием, но выпивал один Клементьев. Веня, конечно, поддерживал оператора, но как-то вяло. Шумахер потушил сигарету с фильтром и достал беломорину, это была травка. Ермилов, улучив момент, подобрался к нему поближе. Ему хотелось знать как можно больше.

– Илюха, – ответил Шумахер, – я не знаю, где она была. Я спрашивал, а она говорит: тебе, мол, как в американском кино, – длинную историю или короткую? При этом обе сводятся к тому, что она меня подальше посылает. Ты же понимаешь, это бесполезно, раз уперлась, значит, не скажет.

Забежала Марта, чмокнула именинницу и унеслась: у нее на студии Горького была ночная смена монтажа, Марта заканчивала два ролика – рекламу сигарет «Петр I» и чудодейственного антиникотинового средства «Курю, когда хочу». На несколько минут заходила грустная Таня Михолап, она переписывала дипломный сценарий четвертый раз, он становился все хуже, она хотела показать Вене пару новых эпизодов. Ее пытались усадить за стол, но безрезультатно. Забрел Юрец Клементьев, ткнулся только в пустую комнату Ермилова и Вени, а в Костину почему-то даже не постучал. Если даже такой халявщик, как Клементьев, проходит мимо... Ермилов посмотрел на рассеянно улыбающуюся Киру и понял, что вечеринка не удалась.

Кира рассеянно листала томик с Костиной полки, что-то очень специально-киноведческое. Сам Костя смотрел телевизор. Там невидимый ведущий задал очередной вопрос:

«С вами играет госпожа Сергеичева из Севастополя. Внимание, вопрос. Какой знаменитый русский американец на самом деле – американский русский?»

Костя прищурился и сказал:

– Хотите фокус? Сейчас я позвоню Шмуцу прямо в эфир и продиктую ему ответ.

– А какой ответ? – поинтересовалась Алина, которая только пришла и наверстывала упущенное – красная рыба, не семга, но что-то очень близкое, еще не вся была съедена.

– Подожди, – ревниво махнул рукой Берез-кин, – ответ он, может, и знает... Но как, – тут Веня повернулся к Косте, – каким образом ты Шмуцу позвонишь, Мюнхгаузен хренов?!

Ермилов заметил, что у Киры заблестели глаза. Она потянулась за своей недопитой рюмкой и справилась с ней, не закусывая. Потом притянула к себе Ермилова двумя нежными пальцами за мочку уха и шепнула, как пропела:

– Венька смешной такой стал, еще растолстел и еще энергичней сделался, хотя дальше и некуда.

И Костя хорошенький...

Большое видится на расстоянии, подумал Ермилов. Сколько же времени ее тут не было?...

– А я и не буду звонить, – объяснял тем временем Костя. – Сам позвонишь. Я тебе номер скажу, ты и позвонишь, а трубку снимут – попросишь Шмуца. А позовут – дашь мне. Я продиктую ответ.

– И что, его к телефону позовут, что ли?! – одновременно удивились Клементьев и Алина.

– Он же в прямом эфире, – добавил Шумахер.

– Нет, на него переключат, – продолжал Костя. – У него в ухе крошечный наушник спрятан.

Если Шмуц меня послушает – ты, Вениамин, раздеваешься наголо, становишься на лыжи и спускаешься по лестнице на первый этаж. А обратно уже я тебе разрешаю пользоваться лифтом. Годится?

Все, кроме Березкина, но включая Киру и Ермилова, захлебнулись от смеха, едва представив эту картину.

– Смело, – закусив губу, пробормотал Веня. – Ну а если проиграешь, умник?

– От умника слышу. Если проиграю, – сказал Костя, – то делаю то же самое. По рукам?

– Мобилу мою давай, – хмуро потребовал Веня, – вон в куртке болтается.

В версиях знатоков тем временем особого оптимизма не наблюдалось, шел навал информации, но ведь именно подобная тактика не раз их и выручала. Шмуц сидел отрешенный. Видно, чувствовал, что ему отвечать, как и должно быть в безнадежных случаях.

– Вот ведь «Билайн», – огорченно сказал