Пробить камень - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 38

У него, у Георгия, свои цели и задачи, но в средствах достижения они с Ринатом совпадают. И сейчас это главное.

«Эх, мне бы еще недельку, – подумал Георгий. – Я бы такой роскошный фейерверк устроил!.. Но время, наверно, действительно вышло, иначе к чему бы Ринат стал говорить в телефонном разговоре открытым текстом? Даже по имени назвал, а это уже ни в какие ворота не лезло...»

Он достал из аппарата сим-карту и разрезал ее ножницами.

Ну, раз они требуют... В конце концов, сменные машины в нужных местах расставлены, прикрытие организовано...

Он закрыл глаза и в сотый раз представил маршрут движения.

Что ж, можно и начинать.

ПЛЕТНЕВ

День был чудесный. Солнце светило ярко, но не назойливо. Плетнев и Ирина шли по улице. Вася с мороженым в руках то обгонял их, то возвращался и напевал:

Плетнев засмеялся:

– Откуда он, хотелось бы понять, Гребенщикова знает? Это ведь два поколения назад модно было.

– У меня дома сегодня по радио звучало, – улыбнулась и Ирина. – Вот мальчик и запомнил. Он у вас вообще очень восприимчив.

Плетнев заинтересовался:

– Преподаватель консерватории слушает рок-музыку?

– Ничто человеческое нам не чуждо.

– Повезло Турецкому, – кивнул Плетнев. И тут же смутился, потому что в данных обстоятельствах его фраза прозвучала, мягко говоря, двусмысленно. Турецкий все-таки в больнице. Но Ирина, кажется, отреагировала вполне благосклонно – просто благодарно кивнула.

Возвращаясь к недавнему разговору, Плетнев сказал:

– И все-таки мне неудобно оставлять его у вас.

– Да бросьте, Антон! Абсолютно никакой проблемы в этом я не вижу. Вася спокойно может побыть у меня. Все будет замечательно. Я с удовольствием за ним присмотрю... Не будет мне это в тягость, уверяю вас, – добавила Ирина, заметив, что Антон едва заметно нахмурился. – Не может же, в конце концов, ребенок жить в офисе! Да еще днем мотаться с вами по городу – тоже удовольствие ниже среднего... Слушайте, ну что вы все время хмуритесь, скажите уже, в чем дело?

Плетнев вздохнул и объяснил, что его мучило:

– Понимаете, какая штука... Я два года каждую ночь видел, как Васька со мной. А на деле оказался совсем не готов к этому.

Ирина пожала ему кисть руки:

– Это жизнь, ничего не поделаешь. Дайте себе время, и все наладится. Я уверена, вы окажетесь прекрасным отцом. К тому же он так вами восхищается, вы для него – настоящий кумир.

Плетнев тяжело вздохнул:

– Самое невыносимое для человека – утратить самоуважение, а самое худшее, что можно сделать с человеком, – это унизить его. Унижение страшнее смерти... Господи, каких же я дров наломал...

– Да хватит уже мучиться! Нельзя так жить. Вы себя угробите. Неправильно это. Вот... – Ирина задумалась. – Возьмите японцев.

– А что японцы?

– Японцы к своей жизни относятся по-другому, нежели мы. У них нет потребности все время, по кругу, возвращаться и возвращаться к каким-то событиям. Они переживают свои исторические события без внешних рефлексий. Это народ, живущий в предчувствии, не в прошлом. Но правда, – тут она засмеялась, – в предчувствии катастрофы.

– Вот видите...

– Да нет, вы все не так поняли.

– Спасибо вам, Ирина Генриховна, – сказал вдруг Плетнев.

– Просто Ирина. Даже лучше Ира, – улыбнулась она.

– Ира... Но я все-таки не понимаю, зачем вам все это... беспокойство?...

– Господи, да как вы можете так говорить?! Или вы в своих горячих точках совсем разучились, уж простите за банальщину, элементарные вещи понимать?! И как вы можете называть беспокойством собственного сына?!

Плетнев смешался и даже побагровел.

– Извините. В самом деле, пургу какую-то несу...

– Так-то лучше. – Она искоса посмотрела на него и сказала скорее себе, чем ему: – У вас наверняка не было качественной психологической реабилитации.

– Была, – возразил Плетнев. – Два года в клинике судмедэкспертизы Сербского и еще год с бутылкой. Как видите, вполне здоров.

Ирина покачала головой. На ее взгляд, если кому-то и нужна была опека, то как раз не мальчику, а его отцу.

Плетнев продолжал:

– Ваське сейчас девять лет... Едва ли наберется месяца три, когда мы были вместе. Представляете? Я удивляюсь, как он вообще меня вспомнил.

Ирина улыбнулась:

– Это как раз просто. Он очень вас любит. И верит вам. Вам повезло, у вас очень славный сын... Скажите, Антон, я давно уже хотела спросить, а его мать, ну в смысле – ваша жена...

Плетнев вдруг остановился. Ирина тоже. Вася этого не заметил и унесся далеко вперед.

– Она умерла. Три года, три месяца и двенадцать дней.

– Простите, я не знала...

– Ничего. Спрашивайте все, что считаете нужным. Спрашивайте.

– Ну, хорошо. А это было как-то связано с вашей работой?

Плетнев каким-то подчеркнуто будничным голосом объяснил:

– С тем, что я попал в психушку? Конечно...

Я был в очередной командировке. А в это время двое подонков изнасиловали и убили мою жену. Я узнал об этом, приехал – и понял, что их не найдут. Их и не особенно искали... И тогда их нашел я. – Он криво усмехнулся. – После этого и состоялось мое знакомство с вашим мужем. Вот такая история, Ира.

Ирина побледнела:

– Господи, какой ужас! Простите меня, я же ни чего не знала.

Плетнев увидел, что сын далеко впереди.

– Ничего. Пойдемте?

Они шли по Фрунзенской набережной. В полусотне метров от своего дома Ирина подала руку Плетневу.

– Ни о чем не беспокойтесь, занимайтесь свои ми делами, а если что, звоните в любое время. И обязательно приезжайте к нам ужинать. Договорились?

Плетнев кивнул. Вася с деловым видом протянул ему руку:

– Пап, не переживай! А если что понадобится, звони.

Ирина и Плетнев засмеялись. Плетнев поцеловал сына в макушку и пошел к машине.

2005 год

ТУРЕЦКИЙ

Магазин, находившийся неподалеку от общежития, о котором вспомнил Турецкий, в самом деле назывался «Микромашина». Слева от входа висела вывеска:

Турецкий вошел в магазин и потребовал директора. Директора не было, пришлось довольствоваться беседой со старшим менеджером. Турецкий продемонстрировал ему фотографии «контейнера», взлетевшего с крыши детского сада (хорошо хоть успели сфотографировать!). Снимки были, может, и не слишком удачные, но менеджер все равно уверенно опознал новинку – радиоуправляемый самолет К-117. Они поступили в продажу две недели назад. Уже было продано шесть штук. И из них пять – на прошлой неделе.

Меркулов, помнится, сразу предположил, что «контейнер» был радиоуправляемым. А он, Турецкий, возразил, что «контейнер» мог быть еще круче – с изначально заложенной программой. Это он, конечно, погорячился – к чему такие сложности?

Турецкий показал фотографии возможных покупателей: каскадера Буцаева, режиссера Плотникова, оператора Фицпатрика, продюсера Казакова, студентов Ермилова, Клементьева, Вени Березкина, киноведа Кости и Шумахера. Вызванный для процедуры опознания продавец ткнул пальцем в фото Клементьева, сообщив, что хорошо запомнил молодого человека, поскольку тот проявил недюжинное знание предмета, да и вообще было видно, что парень неравнодушен к технике.

Это было уже кое-что. Конечно, не прямое доказательство, ведь самого самолета у Турецкого в наличии не было, чтобы идентифицировать его с проданным в «Микромашине»... Все же хотелось как-то понадежнее убедиться в причастности Клементьева. А вдруг совпадение, вдруг был покупатель, похожий на студента операторского факультета?