Царство количества и знамения времени - Генон Рене. Страница 14

Мы только что сказали, что современная наука, поскольку она хочет быть исключительно количественной, отказывается учитывать различия между конкретными фактами вплоть до тех случаев, когда эти различия оказываются самыми ярко выраженными. Естественно, что это как раз те случаи, когда качественные элементы преобладают над количественными; можно сказать, что таким образом большая часть реальности от нее ускользает и что частный и низший аспект истины, который она, несмотря ни на что, может охватить (потому что полная ошибка не имела бы никакого другого смысла, кроме чистого и простого отрицания), оказывается сведенным почти на нет. И в особенности это верно, когда приступают к рассмотрению фактов человеческого порядка, потому что они являются в высшей степени качественными из всех тех, которые эта наука согласна включить в свою область, и, тем не менее, она пытается трактовать их точно так же, как и другие факты, которые она относит не только к "организованной материи", но и к "грубой материи", поскольку у нее есть по сути лишь один метод, который она единообразно прилагает к самым различным объектам как раз из-за того — по причине своей специальной точки зрения, — что она не способна видеть то, что в них конституирует сущностные различия. Потому именно в этом человеческом порядке, идет ли речь об истории, «социологии», "психиатрии" или о любом другом жанре исследования, который бы захотели измыслить, наиболее полным образом проявляется баснословный характер «статистики», которой современные люди придают такое большое значение; здесь, как впрочем, и везде, статистика, по существу, состоит в том, чтобы сосчитать более или менее значительное число фактов, которые считаются совершенно сходными между собою, без чего их сложение ничего бы не означало; очевидно, что этим достигается тем более деформированный образ реальности, что факты, о которых идет речь, сходны и сравнимы между собою лишь в самой малейшей степени, то есть важность и сложность содержащихся в них элементов более значительна. Расставляя таким образом цифры и подсчеты, создают себе и также намереваются создать для других некую иллюзию «точности», которую можно квалифицировать как «псевдоматематику»; но в действительности, даже не замечая этого и в силу предвзятости идей, извлекают из этих цифр почти без различия все, что хотят, настолько они сами по себе лишены всякого значения; доказательством этого служит то, что одна и та же статистика в руках различных ученых, даже принадлежащих к одной «специальности», часто приводит в соответствии с их требованиями к совершенно различным выводам, иногда даже диаметрально противоположным. В этих условиях так называемые «точные» науки современных людей, поскольку они обращаются к статистике и доходят даже до того, что претендуют извлечь из этого предвидения будущего (всегда вследствие предполагаемого тождества всех рассматриваемых фактов, будь они в прошлом или в будущем), в действительности представляют собою не что иное, как «гадательные» науки, согласно выражению, охотно используемому (в чем они, к тому же, признаются более откровенно, чем многие другие) сторонниками некой современной астрологии, называемой «научной», которая, разумеется, имеет весьма смутные и отдаленные отношения, если она и имеет какие-нибудь отношения кроме терминологии, к истинной традиционной астрологии древних, сегодня так же почти полностью утраченной, как и другие познания того же порядка; эта «неоастрология» как раз тоже в большой степени использует статистику в своих усилиях утвердиться «эмпирически», не соотносясь ни с каким принципом, и статистика занимает там даже преобладающее место; именно на этом самом основании думают, что можно ее украсить эпитетом «научная» (что, впрочем, предполагает, что в этом отказывают истинной астрологии, так же как и всем традиционным наукам, построенным сходным образом), и это очень значимо и характерно для современного умственного состояния.

Предположение тождества между фактами, которые в реальности представляют собою всего лишь один и тот же род, то есть сравнимы только в некоторых отношениях, одновременно с тем, что оно, как мы только что объяснили, вносит вклад в создание иллюзии «точной» науки, удовлетворяет также потребность в крайнем упрощении, которое представляет собою еще одну поразительную черту современного умственного состояния до такой степени, что его без всякого иронического умысла можно было бы квалифицировать как «упрощенческое», как в его «научных» концепциях, так и во всех иных его проявлениях. Впрочем, все это есть: потребность же в упрощении с необходимостью сопровождает тенденцию сводить все к количеству и еще больше ее усиливает, так как очевидно, что ничего нет более простого, чем количество; если удается полностью лишить существо или вещь их собственных качеств, то полученный остаток, конечно, будет представлять собою максимум простоты; и в пределе, эта крайняя простота будет такова, что сможет принадлежать лишь только чистому количеству, то есть она будет простотой «единиц», совершенно сходных между собой, конституирующих нумерическое множество; но это достаточно важно, чтобы привести еще некоторые размышления.

Глава 11. ЕДИНСТВО И ПРОСТОТА

Потребность в упрощении, в том, что есть в ней незаконного и чрезмерного, как мы только что сказали, является отличительной чертой современного умственного состояния; в силу этой потребности некоторые философы дошли до принятия в качестве как бы логического «псевдопринципа» утверждения, что "природа действует всегда самыми простыми путями". Это совершенно произвольный постулат, так как неясно, что может заставить действовать природу так, а не иначе; кроме простоты в ее действия может привходить и преобладать над нею много других условий, что может предопределить ее действие таким образом, который по крайней мере с нашей точки зрения покажется весьма сложным. Говоря по правде, этот «псевдопринцип» представляет собою не что иное, как пожелание, выражающее нечто вроде "умственной лени": хотят, чтобы вещи были возможно более простыми, потому что если бы они действительно были бы такими, то в таком случае их гораздо легче было бы понять; и кроме того, это хорошо согласуется с совершенно новой и светской концепцией науки, которая должна быть "доступной всем", что, очевидно, возможно лишь в том случае, когда она проста до такой степени, что становится «инфантильной» и когда из нее тщательно исключены любые соображения высшего и действительно глубокого порядка.

Незадолго до нового времени в собственном смысле слова мы уже встречаем как бы первый признак этого состояния духа, выраженного в поговорке схоластов: "не следует без необходимости умножать сущности"; [38] если же речь идет о совершенно гипотетических «спекуляциях» — что мы и утверждаем, — то это не представляет никакого интереса; человек может законным образом ограничиться оперированием с мысленными конструкциями, не сравнивая их с чем-то другим, в лучшем случае лишь в сфере математики, и если он может тогда по своему усмотрению «упрощать», то только потому, что он имеет дело с количеством, комбинации которого, поскольку они сводятся к самим себе, как полагают, вовсе не понимаются существующими в действительном порядке проявления. Напротив, если учитывают какие-либо утверждения фактов, то все обстоит иначе, и тогда необходимо признать, что сама «природа», кажется, поистине изощряется умножать сущности без необходимости (praeter necessitatem); какое логическое удовлетворение может, например, испытать человек, констатируя множество и чудесное разнообразие животных и растительных видов, представители которых живут вокруг него? Разумеется, это очень далеко от простоты, постулируемой философами, которые хотели бы сократить реальность ради удобства их собственного понимания и понимания «среднего» человека, ему подобного; если так обстоит дело в телесном мире, который представляет собою всего лишь очень ограниченную сферу существования, то насколько иначе должно обстоять дело — и с еще большим основанием — в других мирах и, можно сказать, во все более увеличивающихся пропорциях? [39] К тому же, чтобы разом покончить со всеми дискуссиями, достаточно напомнить, что, как мы уже объясняли, все, что возможно, тем самым реально в своем собственном порядке и в согласии со своим собственным модусом, и раз универсальная возможность необходимо является бесконечной, то в ней есть место для всего того, что не является чистой и простой невозможностью; не та же ли самая потребность в излишнем упрощении толкает философов ради построения их «систем» всегда к желанию ограничить тем или иным образом универсальную возможность? [40]