Остановка в Чапоме - Никитин Андрей Леонидович. Страница 72

И я спрашиваю Тимченко в упор:

- Юрий Андреевич, как вы думаете, кому мешал Гитерман?

Тимченко останавливается, словно наткнувшись на стену. Сначала он не находит, что ответить. Потом медленно произносит:

- Кому он мешал? В первую очередь нам - "Ударнику", мне лично... А если вы спрашиваете, кому надо было его убрать,- этого я не знаю. Нас, как вы могли убедиться, трясли и давили еще больше года после его ареста, так что выиграли мы от этого совсем мало. Я вовсе не считаю, что он был главной фигурой,- главными были Каргин и Несветов в "Севрыбе", Гитерман только очень ретиво исполнял их приказы. Ну а когда с ним такое случилось, те просто умыли руки. Нет, я на него доносов не писал, если вы спрашиваете об этом, никаких порочащих показаний не давал. Но и жалости к нему, после того что он с нами делал, у меня нет. К его семье - да, к нему - нет!

Вот так. Все по-мужски. У меня нет оснований не верить Тимченко после того, что я сам продумал. А ведь Гитермана кто-то до сих пор пытается "навести" на Тимченко: дескать, это он тебя за то, что ты с ним тогда делал... Кто-то из его былого окружения, из его аппарата, помогавший с Тимченко расправляться и потому опасающийся и для себя возмездия. Прочитать собранные Тимченко документы - можно и поверить. Но только в первый момент. Потому что эти же документы содержат его полное оправдание.

Если бы Тимченко вздумал направить в мурманскую прокуратуру и УВД обвинения против Гитермана как председателя МРКС, в его руках был совершенно исключительный материал, свидетельствующий о хищениях, разбазаривании и прочих грехах базы флота, МКПП и самого МРКС. Сотни тысяч рублей, многократно повторенные в разных вариантах,- это не 499 рублей районного коэффициента, за которые не отвечал ни бухгалтер МКПП, ни его начальник, но которые суд поставил "в строку" Гитерману... Но Тимченко этого не сделал. Хотя, повторяю, открытый против него произвол давал ему на это моральное право.

Перед тем как нам расстаться, Тимченко снова меня удивляет.

Короткий день давно сменился заполярной ночью, белеют вокруг сопки, на противоположном берегу залива сверкают густые россыпи огней вечернего Мурманска, празднично сияют гирляндами суда на рейде, и все это удваивается, отражаясь в воде, и множеством тусклых бликов играет на обнаженных отливом валунах и гальке.

И вдруг Тимченко произносит:

- А ведь в будущем году мы с Савельевым, пожалуй, объединим флота! Интересы-то общие... Там, глядишь, и другие присоединятся. Надо думать о своей судоремонтной базе - одних мастерских недостаточно, все равно на поклон в "Севрыбу" ходить приходится... А так все свое будет, колхозное, общее - и диспетчерская, и ремонтные предприятия. Причалы уже есть - и у нас, и у "Энергии"...

Я опешил.

- Что же, снова заводить базу флота, из которой вы ушли? Или Гитерман был прав, что вы лично ему и Каргину эту пакость готовили?

И скорее догадываюсь, чем вижу, как Тимченко улыбается одними углами рта:

- База флота - дело нужное и выгодное, я и раньше против нее ничего не имел. Только - какая база? Чья она? База РКС никому из нас не нужна, потому что она - над нами, еще один управленческий аппарат на нашу шею, еще один хомут! А если мы, колхозы, скооперируемся, создадим свою базу, которая нам будет подчинена и будет наш флот обслуживать, не захватывая его в свой карман,- это будет разумный путь развития и колхозной экономики, и колхозной демократии. Сейчас для этого все предпосылки есть. Создан ВОРК, мы отделены от "Севрыбы", на месте Гитермана - Голубев. Он иначе смотрит на колхозы, не пытается подмять под себя председателей, наоборот, дает свободу экспериментировать, спрашивает, что нам нужно. Нам бы еще лимитов побольше, а остальное мы сами сделаем! Важно только, чтобы инициатива от нас исходила, а не сверху нам спускалась как приказ, чтобы все это было нашим подспорьем, а не нашими оковами, как то хотели сделать эти мудрецы,- повторяет он невольно слова Каргина.- И тут, я думаю, никаких разногласий уже не будет...

4.

Через два дня с Виктором Георги я лечу в Чапому. Утром ударил хороший мороз, в прогнозе дальнейшее понижение температуры, однако в аэропорту нас ждет не пассажирский, а грузовой "Ан" с металлическими откидными сиденьями, холод от которых, вопреки законам физики, поднимается вверх, пробивая все слои коврика - нашей единственной подкладки. Кроме нас двоих, никого нет. "И чего вас несет в какую-то Чапому?" - говорит дежурная, ведя нас по летному полю. Летчики, похоже, тоже не слишком довольны. Везти двух пассажиров через весь Кольский полуостров, а потом еще и вдоль него - слишком большая роскошь. Наша надежда только на Умбу, где наверняка должны быть желающие лететь на восток - в Варзугу, Чаваньгу, Тетрино, в ту же Чапому. Но их может и не быть. Где-нибудь на юге или в средней полосе такая ситуация могла только позабавить. Но здесь Север. И мы опасаемся, что, если у пилотов нет необходимости "нагонять" летные часы - а такой необходимости у них явно нет, поскольку только середина месяца,- нас под любым предлогом могут вытряхнуть в Умбе, как то не раз бывало. Всегда найдется "объективная причина": керосин кончился, патрубок забился, прибор барахлит...

Остается надеяться на удачу. Впрочем, лучше сидеть в Умбе, ожидая оказии по Берегу, чем в Мурманске. Поэтому мы летим.

С Георги мы познакомились четыре года назад в этой самой Умбе, районном центре Терского берега. Он совсем недавно получил назначение на пост главного редактора местной газеты, еще только обживался на новом месте, не успев - как выяснилось, к счастью,- распрощаться окончательно с Мурманском, и, что называется, "осваивал" Берег. Долго ему это делать не пришлось. В отличие от своего предшественника, он решил всерьез взяться за проблемы района, чтобы помочь делу спасения поморских сел. Георги казалось странным, что всё внимание газеты было направлено на районный центр и деятельность леспромхоза, регулярно не выполнявшего план.

Собственно территории района, протянувшейся на триста с лишним километров на восток полуострова, как бы не существовало. В газете печатали сводки по надою молока, по заготовкам сена, отмечали какие-то мелкие события, но все это лежало на периферии районной жизни. К своему удивлению, Георги обнаружил, что никто в Умбе - ни в райкоме, ни в райисполкоме - словно и не подозревает об идущей уже третий год в районе межхозяйственной кооперации, как если бы дело происходило на другой планете или за рубежом. Поездив по району и покопавшись, поговорив с людьми, вникнув в дела колхозов и их председателей, новый редактор "Терского коммуниста" не мог не заметить, что на колхозы Берега смотрели как на досадное наследие прошлого, от которого надо было как можно скорее освободиться.

Было еще много другого "странного", если пользоваться терминологией предшествующей эпохи, о чем следовало писать и с чем надо было бороться. Беда заключалась в том, что никто этого делать не собирался и не хотел. Здесь был свой насиженный районный быт с крепко сидящим начальством, за десяток предшествующих лет подобравшим на все посты нужных ему людей, которых секретарь райкома знал насквозь и полностью держал в своих руках. Скандалы, исключения и смещения с должности происходили, только если кто-нибудь уж очень сильно проштрафится, подставив под удар свое руководство, забудет о субординации или заглянет в соседний "огород". Тогда наступала расправа быстрая и впечатляющая. Неугодные заместители предрика оказывались на следующий день пильщиками леспромхоза. Но "игры" велись в собственном кругу, и серьезных протестов не было.

Последнее обстоятельство, как видно, и обмануло журналиста, который решил, что главный редактор районной газеты может потягаться с умудренным опытом секретарем райкома и председателем райисполкома в их собственных владениях. Первые заметки о колхозных проблемах и о необходимости благоустройства давно запущенных сел были приняты если не с улыбкой, то со снисходительной усмешкой. Однако, набравшись духа, Георги напечатал в последних номерах года подряд три полосы под общим заголовком "Письма с Терского берега". Не скажу, что это было уж очень смело. По нынешним временам, вероятно, такой материал мало кто заметил бы, будь он напечатан в одной из центральных газет. Но времена такие только еще наступали, в провинцию они и сейчас не дошли, поэтому вполне лояльные очерки о действительных нуждах поморских сел, написанные в очень умеренных выражениях, показались прокламациями, призывающими к свержению местных царьков.