Убийство за кулисами - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 42

Когда накануне визита на репетицию в «Дом оперы» Александр Борисович вызвал к себе Померанцева и Романову и ознакомил их со своей идеей, его подчиненные прореагировали на нее по-разному: Валерий пришел в восторг и тут же помчался звонить Строганову. Дозвонился и вернулся обратно, дабы сообщить, что, по мнению Юрия, Ирина очень артистична, и, пожалуй, даже артистичнее остальных актеров.

Романова же, перехватив смешливый взгляд Турецкого, ярко вспыхнула, поняв, что оба они думают об одном и том же – о первом деле, в котором Гале довелось участвовать в качестве оперативника и которое она едва не завалила... И вообще, попав в руки бандитов, осталась жива только благодаря счастливому стечению обстоятельств... [2]

Да, ситуация, которую предложил Александр Борисович, очень напоминала ту, с точки зрения Гали, давнюю, организованную ею по собственной инициативе и благополучно заваленную... Благодаря совместным действиям ЧОПа «Глория» и усилиям опытных оперов МВД им тогда удалось благополучно завершить «алмазное дело», но отнюдь не благодаря Галочкиной инициативе...

– Ну-ну, – усмехнулся Турецкий, увидев, как порозовела Романова. – Кто старое помянет – тому, как говорится, глаз вон... Даже хорошо, что некий опыт в данной сфере у тебя есть!

И вот теперь, сидя в полутемном зале на репетиции, проводил которые все последние месяцы сам маэстро Струковский, ставший после смерти Аграновского главным дирижером «Дома Оперы», Романова с интересом изучала именно Радову, для которой репетируемая мизансцена была в «Марии Стюарт» финальной: казнь Марии...

Артисты пели без костюмов – обычный прогон, который нужно устраивать время от времени, чтобы исполнители во время простоя не потеряли форму. И Галя с изумлением обнаружила, что Радова во всех отношениях (по крайней мере с точки зрения Романовой) оказалась вполне достойной партнершей для Юрия Строганова, певшего в финале с девушкой в дуэте Лейстера. И было это настолько здорово, что заслушалась не только Галя, даже Александр Борисович после завершения мизансцены не выдержал и зааплодировал, чем весьма смутил в первую очередь сам себя... Впрочем, Галочка не исключала, что сделал он это специально: артистизма господину Турецкому, пожалуй, тоже было не занимать!

И вот теперь слегка раскрасневшаяся после репетиции Ирина Радова, сидя напротив Турецкого в небольшой, заваленной платьями на обручах и прочими средневековыми, кажется, костюмами уборной, и сама разглядывала Александра Борисовича с беззастенчивым и доброжелательным любопытством.

– И еще раз – браво! – улыбнулся тот, не скрывая своего подлинного (или очень похожего на подлинное) восхищения. – После такого яркого впечатления, какое мы сейчас получили, просто обидно переходить к грубой прозе...

– Если нужно, значит, нужно, – улыбнулась Радова. – А за впечатление – спасибо вам огромное! Знаете, как я всегда волнуюсь, если приходится петь с Юрием Валерьевичем?.. Просто до обморочного состояния!.. Кто – он и кто – я!..

– На мой взгляд, – сказал Турецкий вполне серьезно, – разница между вами исключительно в том, что у него опыт есть, а вы певица начинающая. Но никак не в таланте! Поверьте, я не такой уж дилетант в музыке: моя супруга преподает в Гнесинке, поневоле научишься разбираться, кто есть кто!

– Правда?! – Голубые, очень яркие глаза певицы просияли. – Ох, здорово как... Вы не представляете, что значит для артиста такая похвала!.. Я готова к грубой прозе жизни, сейчас я вас выслушаю. Но если можно, я хочу вначале кое-что вам сказать, не только от себя...

– Вам можно все! – произнес льстец Турецкий.

– Это насчет Юрия Валерьевича... Мы подумали и решили: если это поможет, коллектив театра готов написать в Генпрокуратуру общее заявление! Подпишутся все, включая Киру... Мы хотим написать, что Юрий Валерьевич, в чем мы глубоко убеждены, ни в каком убийстве не виноват! Он... Понимаете, он никогда бы в жизни ее не убил, кроме того, ни на какое убийство он вообще не способен, он же артист, Божьей милостью артист!..

– И еще раз – браво! – улыбнулся Александр Борисович. – Вы удивительно красивая девушка, а волнение делает вас еще краше. Я бы с удовольствием попросил вас продолжать, если бы не одно обстоятельство: следствие по отношению к господину Строганову придерживается того же мнения!

– Правда?! – Ирина радостно всплеснула руками.

– Правда. Более того, сегодня я привез сюда копию постановления, в соответствии с которым подписка о невыезде с Юрия Валерьевича снята...

– Класс! – Радова улыбнулась, продемонстрировав всем присутствующим на удивление ровные и белые до голубизны зубы. – Если б вы знали, как вовремя!

– То есть?

– У Юрия Валерьевича с середины июля должны начаться гастроли в Германии, контракт с Берлинской оперой подписан еще Маркошей покойным... Последнее, что он успел сделать для него. – Девушка заметно погрустнела. – А тут – эта дурацкая подписка!

– В Берлине будет петь?

– Нет, что вы, – снисходительно улыбнулась Радова. – Летом почти все театры закрываются, речь идет о гастролях по Германии и, кажется Австрии, точного маршрута я не знаю... Словом, очень вовремя вы поняли, что он не виновен!

– Да, конечно, если так, – кивнул Турецкий. – Но есть одно «но»...

– «Но»?.. – Радова нахмурилась и вопросительно уставилась на Александра Борисовича.

– Видите ли... – произнес тот заговорщическим тоном. – Между нами говоря... Строго между нами!.. Мы знаем, кто именно убил Краеву, и знаем даже, кто именно ее убийство организовал...

Ирина молча открыла и тут же закрыла рот, все ее личико с юным овалом, сохранившимся к Ирининым двадцати шести годам, выражало крайнюю степень заинтересованности.

– ...Но, – продолжил Турецкий, – для того чтобы этих подонков, попытавшихся подставить Юрия Валерьевича под самую нехорошую статью кодекса, вывести на чистую воду, нам понадобится ваша помощь...

– Моя?!

– Ваша, – твердо произнес Александр Борисович. И внимательно посмотрел в глаза Радовой.

Изумление первого мгновения сменилось искренней заинтересованностью и, наконец, решимостью. Ни малейшего колебания в глубине темно-синих зрачков Ирины он не заметил.

– Все, что будет вам угодно, – горячо произнесла Радова. – Ради Юрия Валерьевича я готова пойти даже на любой риск!

– Спасибо, – просто сказал Турецкий. – Я практически не сомневался в вашем ответе... К тому же и риска почти нет. И если мы – будем считать – договорились в принципе, я, с вашего позволения, перейду к сути...

...Николай Генрихович Мохнаткин зло бросил на стол трубку и сплюнул: в последнее время дурное настроение сделалось неизменным спутником его и без того нелегкой жизни. «Черт бы побрал их всех: и Ираклия, и этого бандюка, да и Васильева вместе с ними, не говоря уже о проклятом сопляке... Да и меня вместе с ними!..»

Переведя дыхание, Николай Генрихович все же положил трубку на место и нажал клавишу селектора: «Васильева ко мне!»

Игорь никогда не заставлял себя долго ждать, хорошо изучив нетерпеливый нрав своего начальника, и открыл дверь просторного, комфортно обставленного кабинета Мохнаткина буквально через минуту после вызова.

Пройдя по мягкому ковровому покрытию синего цвета к столу шефа, он спокойно опустился в большое мягкое кресло для посетителей и вопросительно поднял глаза, молча ожидая распоряжений. Васильев вообще был молчалив и, что особенно нравилось Мохнаткину, никогда не пытался обсуждать с ним упомянутых распоряжений...

– Вот что, – буркнул Николай Генрихович, – что там с мальчишкой?

– Все будет в порядке, – уверенно ответил Игорь. – Куда он денется?

– А хотелось бы, чтоб делся! Жаль, заменить некем, раскрутка в самом разгаре...

Васильев еле заметно пожал плечами и ничего не ответил, прекрасно понимая, что никакого ответа от него и не ждут. Собственно говоря, его дело маленькое: выполнять поручения начальства. Скажут свернуть этому попугаю шею – значит, свернет. Скажут попугать, чтобы не зарывался со своими вонючими претензиями, – попугаем... Эка дело!..